В автобусе было тепло, шумно и благодушно. Кто хотел, выпил в городе и теперь сосредоточенно жевал чеснок и ещё какую-то пахучую гадость, отбивая спиртной дух. Директор учуетобъяснили Чоллитак мало не будет. Лёгкой пташкой за ворота и всё выданное верни. Кто ездил за покупками, теперь обсуждал цены и женские претензии. Семейные ведь все. А семьяпервое дело.
Чолли тоже был доволен поездкой. В Комитете к нему отнеслись очень хорошо. Участливо расспросили, как устроился, в чём нужда, сказали, что если что возникнет, то чтоб обращался сразу к ним. Дали деньги, шестьдесят тысяч. Но предупредили, что если гулять начнёт, по-пустому тратить, ну, и сам понимаешь, то и отобрать могут. Не на пьянку и разгул, а для обустройства дают, жить по-человечески и детей растить. Он сам так думал и почти теми же словами. А денег много, большущая пачка, еле в сумку поместилась. Хорошо, куртка просторная, скрыла. Одну тысячную ему тут же разменяли на сотенные, а одну сотенную на десятки, их он засунул во внутренний карман. Это ему в лагере Мороз показал, а он уже рассказал Насте, и она ему такой пришила на старой куртке, а в новой уже есть готовый. Удобно. И как ни давал себе слово, что все деньги, до рубля, привезёт домой, а потратился. Не устоял. Как и остальные быть в городе и гостинцев не привезти нельзя. Непорядок. Вон как автобус набит. Мешки да коробки, да сумки и под сиденьями, и в проходе, и на коленях. А это ещё так а вот под праздник когда собираются, то как обратно, то аж на крышу багаж увязывают. И вот, сотню в карман положил, потом ещё одну добавил, а везёт рубли с мелочью. Но Николаю он долг сразу отдалтот за него утром за билет заплатилугостил всех пивом, как положено. Прописка есть прописка, с ним и так по-божески обошлись: по кружке пива каждому поставил и две пачки сигарет в общий круг выложил. Так что и здесь у него всё в порядке. А накупил И детям, и Насте, и себе, исамое главноев дом. Да и кто бы устоял? Небьющаяся посуда. Это с его сорванцами первое дело. Мишка в лагере два стакана на молоке разбить успел. Здесь уже то миску, то кружку со стола столкнёт. А это И лёгкая, и не бьётся, и нарядная, совсем как господская. Видел он как-то мельком. Вот и купил большую коробку, где всего по двенадцать, здесь говорят, дюжина. И уж заодно ложки, вилки, ножи тоже по дюжине. Ножи заново наточить надо будет, точильный брусок тоже купил. И сумку купил, и набрал всего. Для всех. В жизни столько не покупал.
За окном медленно синела снежная равнина. За спиной Чолли негромко протяжно пели. Сидящий рядом Николай спал, слегка похрапывая. Чолли удовлетворённо вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Он устал, и усталость была новой, незнакомой. Ведь не таскал, не грузил, а тело ломит.
Автобус подбросило на яме, оборвав песню.
Ну, подъезжаем.
Да, на фронт уходил, эта ямина была. Вернулся, а она на месте.
Сказанул! Да я мальцом с отцом ещё в город ездил, так на ней каждый раз и
Эй, подъезжаем, мужики.
Николай зевнул и сел прямо.
Ну как, Чолли, доволен?
Во! улыбнулся Чолли. Завтра с утра?
Нет, вместо Николая ответил кто-то сзади. В ночную завтра.
И сразу зашумели.
Ты что, перепил? Смены путаешь?!
Ночная с той недели.
Сам ты Завтра ночная
Чолли посмотрел на Николая.
Кому там в ночь охота? спросил Николай. С утра завтра.
Ну да чёрт, обсчитался.
Вот дьявольщина, проспал бы
Бригадир разбудит, хохотнули впереди.
Ща спросим.
Он не ездил.
Вот и спросим.
Всё, мужики, приехали!
Там разберёмся.
Автобус круто развернулся, отчего уже вставшие с хохотом и руганью попадали друг на друга, и остановился. Скрипнув, открылась дверь, и с гомоном, разбирая вещ, повалили наружу. Чолли взял сумку и коробку с посудой и вместе со всеми пошёл к выходу. Ты смотри, темно уже. Весь день проездил. Ну, сейчас сразу домой.
Но сразу домой он не попал. Не успел выйти, как его позвали.
Эй, Чолли, тебя ищут.
Меня?! удивился он.
А больше индеев нету.
Редокс здесь?
Чолли узнал голос директора, и сразу по спине пополз неприятный холодок.
Да, масса, ответил он по-английски и тут же по-русски:Я здесь.
Пошли!
Повелительный жест не оставлял сомнений, но Чолли растерянно оглянулся на Николая.
А что такое? спросил Николай.
Увидите! хмыкнул директор и повторил:Пошли, Редокс.
Чолли послушно пошёл за директором, ничего не понимая и стараясь не показать свой страх. Но, оглянувшись, увидел, что Николай и ещё двое из бригады идут следом, и немного отлегло: всё-таки не один. Потом сообразил, что так и несёт в руках сумку и коробку, и подумал и ничего не успел подумать, потому что подошли к конюшне и вошли Но это не его крыло, их бригада в другом, а это здесь же Раскат! Всё-таки, значит, донеслисо злой радостью подумал Чолли. И теперь, значит, расплата.
У входа в отсек их встретил черноусый бригадир, Чолли ещё не знал его имени. Увидев Чолли, бригадир хмыкнул.
Ага, приехал, значит. Ну, иди, посмотри, чего натворил.
Кони беспокоились. Со всех сторон нервное фырканье, всхрапывания, частый перестук копыт, и впереди злое ржание, взвизги Чолли узнал голос Раската и невольно прибавил шаг, обгоняя директора. У денника Раската молодой парень с синяком на пол-лица и в разорванной на плече рубашке сразу заорал на Чолли.
Во, чтоб тебяиди сам свою тигру убирай!
Он бы ещё круче завернул, но, увидев директора, поперхнулся. Чолли, начиная уже догадываться, поставил, почти уронил свою ношу на пол и подошёл к деннику Раската. Прижатые уши, налитые кровью глаза
Раскат, тихо позвал он.
Конь дёрнул кожей на спине, как отгоняя муху, но позы не переменил. Чолли вошёл в денник, мягко взял за недоуздок и повторил уже в растяжку:
Раска-а-а-ат.
По спине коня волной пробежала дрожь, он переступил с ноги на ногу, потом скосил на Чолли фиолетовый с гаснущим красным огнём внутри большой глаз и фыркнул, потянулся к Чолли, обнюхивая его лицо. Чолли погладил его по морде, провёл рукой по шее.
Ну, что ты, Раскат? Что ты?
Раскат положил свою большую голову ему на плечо и вздохнул. Вздохнул и Чолли. Вот и всё. Раскат директорский, что теперь ему сделаютэто плевать, а Раската жаль, ведь ломать будут. Жалко.
Редокс.
Он обернулся. Дверь денника он оставил открытой. Директор, черноусый бригадир, парень с синяком, Николай, Степан вот кто донёс! Ну и опять ему не дали додумать.
Отвязывайте коня, распорядился директор. Переведёте в другой денник. Савушкин, Грацию передадите Мотину.
Савушкин? Но так зовут его бригадира. Да, вот и он. Что происходит? Но его руки уже отвязывали недоуздок. Раскат ткнул его мордой в плечо, требуя хлеба.
Нету сейчас. Потом, ответил он коню.
И уже выводя Раската, вдруг заметил, что глаза у директора весёлые. И остальные улыбаются, не насмешливо, а радостно. И окончательно престал что-либо понимать.
Всё время, пока он вёл Раската в крыло своей бригады, привязывал в указанном деннике, задавал корм и водуоказывается Раскат с утра никого ни к себе, ни в свой денник не подпускалРаскат был кроток и послушен прямо прямо ну, слов нет. Чолли даже про вещи свои забыл и не вспоминал. Когда Раскат уже обнюхавшийся через верхние решётки с новыми соседями, успокоено хрупал овсом, Чолли вышел в проход, закрыл за собой решётчатую дверь и услышал от Савушкина.
Раската сам обихаживать теперь будешь.
Чолли кивнул, но до него явно не дошёл смысл сказанного. И директор, улыбнувшись, повторил это по-английски, а по-русски сказал:
Идите домой, Редокс. До утра он вас подождёт.
И все как-то сразу разошлись. А Чолли вспомнил про свои вещи. Но их, оказывается, захватил Николай.
Держи своё. Пошли.
Спасибо.
Чолли взял коробку и сумку, поискал глазами Степана, но того уже не было.
Это Степан настучал, тихо сказал он Николаю. Больше некому.
Не дури, Николай обвёл взглядом ряд золотистых коней за деревянными решётками и повторил:Не дури. Все не слепые.
На конюшне было уже тихо, лампы горели через одну и вполнакала. Многие лошади спали.
Пошли, Чолли, Николай почему-то вздохнул.