По ним и пошел Владимир, счастье искать. Сколько шел, про то неведомо, а только выбрел к холмам, где старцы жили. Глядит и диву дается. Сказывали, будто пещеры ихние все как есть рукотворные, то есть собственными руками ископанные. Ну, положим, землю расковырять еще можно, камни, что в подъем, перетащить тоже. А как такие, что в рост человеческий да в два-три обхвата переместить, этого понять не можно. Заглянул Владимир в одну пещеру глубокая, темная, и никого не видать. Как же в ней и жить-то? С весны по осень куда ни шло, хотя бы от дождя укрыться, а зимой? Ни дверей тебе, ничего. Опять же, пропитание. Огородов не заметно, к охоте и рыбной ловле за летами своими непригодны, а на одних грибах-ягодах долго не протянешь. Так еще и растут не во всякое время. Что ж это они, корой с деревьев промышляют, аки зайцы? И подевались куда ни следа Уж не обманулся ли? Там посмотрел, здесь побродил. Вспомнил, что девка говаривала: на отшибе.
И такую отыскал. Заходить не стал мало ли. Пристроился возле, по сторонам поглядывает. Ждет пождет, прислушается, не идет ли кто. Не слыхать. Окромя обычного лесного шума ничего. Только к вечеру, как темнеть начало, мелькнуло в кустах поодаль серое что-то, и показался старец. Видом величественный, его б откормить да бороды с волосьями убрать, так за добра молодца выдать можно б. И походкой легок, и в руке, что посох держит, сила чувствуется. Взгляд вот только, как ближе подошел, лета выдает. Глубокий такой, ровно небо бездонное.
Поклонился Владимир поясно, выпрямился, только было слово приветственное молвить собрался, так ведь нет никого. Не помстилось ли? Потому как деться ему кроме как в пещеру некуда, ан и там пусто.
Присел снова на камушек возле, не успел оглянуться, вышел из пещеры старец. Сел на другой камушек, по другую сторону, да так и застыл.
Совсем зашло солнышко, темень надвинулась. Поднялся старец, повернулся к Владимиру.
Знаю, молодец, зачем пожаловал. За счастьем собрался, а куда не ведаешь?.. Вот и я когда-то вздохнул тяжко. Что ж, заходи, коли пришел.
Подался Владимир за ним, и глазам своим не поверил. Будто в избе оказался. Тут тебе и печка, и лавки, и стол накрытый, и светцы по стенам. Обернулся стена за ним, бревенчатая, дверь навешена.
Вечеряй пока, кивнул в сторону стола старец, а мне отыскать кое-что надобно. И вышел в соседнюю комнату.
Владимир на всякий случай и стену за спиной пощупал дерево, оно дерево и есть, мхом переложено. И дверь толкнул не открылась.
Положил возле порога мешок свой, за стол сел чего уж там. А тут пироги свежие, горячие, и с грибами, и с ягодами, и с рыбой, и с корешками какими-то. Откуда им взяться горячим-то? Печка ведь не топлена Да и нету ее здесь, сам видел. А ежели по-иному взглянуть, как же нету когда вот она? Кувшины с водой холодной, квасом и молоком. Так ведь и коровы Махнул рукой, да и принялся за пироги аж за ушами трещит. Так повечерял, что из-за стола не встать. Не то, чтоб до еды жаден был, а только пироги сами в рот просятся, не оторваться.
А тут и старец вернулся. Сел за пустой стол разом все исчезло, будто ничего и не было, положил перед собой мешочек небольшой, и дощечки какие-то, на прут нанизанные, ровно ключи на связке. Не простые точечками да черточками изрезанные. Развязал мешочек, вытряхнул из него палочки. У каждой несколько сторон, на каждой стороне насечки. Никогда прежде таких не видывал.
Что будет, про то никому не ведомо, а что судьба сулит, коли поперек нее не идти, про то вызнать хитрость невелика. Сожми в руках, подвинул старец Владимиру палочки, глаза закрой, спроси, кого перед собой увидишь, да палочки эти самые перед собой и брось. Как спросишь, такой тебе и ответ будет.
Взял Владимир палочки, зажал в кулаке, закрыл глаза никого не увидел. А как никого не увидел, так и спрашивать некого. Бросил палочки и ждет, что старец скажет. Взглянул тот на него, то ли показалось, то ли и впрямь было, головой качнул. Принялся дощечки свои перебирать. Нашел одну, провел по ней ладонью.
Отыдешь скоро, путь тяжек, обратно не быть. Вздохнул. Вдругорядь бросай.
Легко ему вдругорядь. После тех слов, что сказал, повыть бы. Однако ж повиновался.
Другую дощечку отыскал старец.
Женат будеши, и проживешь с нею в богатстве и чести. Еще бросай, до трех раз указано.
Бросил третий раз.
Счастлив человек во всяком деле и любим всякому человеку, а лета долги его.
Тут уж Владимир просиял, ровно блин на коровьем масле. Только старец враз огорошил.
Коли б кого спрашивал, была бы вера дщицам, а как наугад бросал, так и веры им нету. Может, правду сказали, а может, и нет. Ложись опочивать. Завтра, чем свет, в путь-дорогу собираться. С тобой иду.
Спал Владимир крепко, однако ж слышал посреди ночи, как выходил старец из пещеры ли, избы ли не поймешь.
Иному собраться только подпоясаться. Так и тут: старцу посох в руку взять, Владимиру мешок на плечо вскинуть. Хотел было спросить, далеко ли идти-то? ан старец ладошку распахнул, а на ней рогатулька лежит. Сучок о двух ножках. Кинул он его перед собой, так сучок на эти самые ножки поднялся и ну подпрыгивать, как живой!
Ну что, веди, показывай дорогу, старец ему говорит.
Тот и поскакал
* * *
доколе не привел путников к селению на берегу большого озера. Дорога не то чтоб шибко долгой показалась, ан удобной. То ли вожатый так выбирал, то ли само случилось, только ни тебе топей, ни чащ непролазных, а коли речушка встретится, так перебрести можно. Возле крайней избы замер сучок, да и упал на землю обычной деревяшкой. Пришли, значит, куда надобно.
Первый из насельников, который встретился, не то, чтобы волком глянул, а все одно неприветливо, исподлобья. Оно не диво больно уж место выбрано неудачное. Иные поселки так поставлены, что и в ливень солнышком светятся, а иные наоборот. Вот и этот такой же темный, настороженный. Или показалось?
Скажи нам, человече, как вашего старшего отыскать? старец спрашивает.
Тот в ответ буркнул что-то невнятное, рукой махнул вдоль дороги, повернулся и потопал себе. Медведь, да и только.
Если б только он один такой оказался, так ведь все, вопреки обычаю, сторонкой обойти стараются, посматривают искоса. Не по себе Владимиру, а старец бредет себе, ровно не замечает ничего. Даже скалящих зубы из-под заборов собак.
Ворота избы старшего оказались чуть приоткрыты. Старец остановился на мгновение, толкнул створку и вошел на двор, как если бы он был его собственный. Сделал несколько шагов и вдруг замер, дрогнув всем телом. Он смотрел на старушку, застывшую на крыльце с деревянной миской в руках. Пальцы ее задрожали, миска наклонилась, из нее тонкой струйкой полилась вода.
Ишня прошептал старец.
Сильдес донесся шепот от крыльца.
Смотрит Владимир, то на одного, то на другого, ан того не зрит, что им зримо. Не зрит девицы-красавицы, что милей жизни сердцу Сильдеса, не зрит добра молодца, что милей жизни сердцу Ишни. Таких историй ни одним ведерком не вычерпать, как неровня слюбится. Редко когда по любви ихней случается, все больше наперекор. Так и тут. Ишня из рода знатного, а Сильдес так, к плетню прислонился. Встречались тайно, бродили рука в руке, покуда отец Ишне жениха не выбрал. Пошла она за нелюбимого, воле родительской покорна, а он от мест родных подалее. Поначалу, как в учение старцам попал, все мечтал обратно вернуться. Думалось ему, вот вернется и все разом изменится, встретятся они с Ишней, ровно не было между ними ни лет, ни людей Только чем дольше в пещерах жил, тем понятнее становилось нет к прошлому возврата. Не вернуться ему туда, откуда ушел. Не в селение, во дни. Сколько и каких дум передумал, неведомо, надумал же за лучшее забыть. Как надумал, так и сделал. Ан на поверку-то вышло: забыть и не вспоминать не одно есть.
Тут скрипнула дверь, Неро на крыльцо вышел. Первое, что углядел, не пришлецов незнакомых, мать плачущую. Никак, обидели? Сжал кулаки, сделал шаг, а более не может. Ухватила его Ишня за руку, куда и подевалась сила злая. Только потом заметил, что и у старца пришедшего глаза блестят, да борода мокрая. Не знает, что и подумать. Никогда ему мать прежде не сказывала, отчего бы такому случиться могло. А та шепчет: