Коммунары. Катастрофа
Значит, откроется здесь? молодой, поразительно блёклой внешности человек в штатском заинтересованно осматривал обвитую толстыми кабелями металлическую арку.
Если откроется буркнул недовольно Матвеев.
Ну, Игорь Иванович! профессор Воронцов возмущённо вскочил со стула. Мы же сто раз обсуждали
Мы не обсуждали, желчно ответил худой и нервный учёный, одетый в потасканный и не очень чистый лабораторный халат, вы вещали, заткнувши уши
При всём уважении у профессора Воронцова халат был идеально бел, выглажен и накрахмален, а внешность настолько академическая, что так и просилась портретом в школьный кабинет физики, между Ньютоном и Кюри. При всём уважении, товарищ Матвеев, но ваша позиция кажется мне недостаточно аргументированной. Пораженческой мне кажется ваша позиция!
Товарищи, товарищи! примирительно сказал директор ИТИ Лебедев, крупный широкоплечий мужчина с чёрной пиратской повязкой через левый глаз. Все имели возможность выступить на совещании вчера, давайте не будем повторяться Решение принято, правда, товарищ Куратор?
Человек в штатском внимательно посмотрел на учёных, помолчал, а потом уверенно кивнул.
Принято, сказал он жёстко. Партия и правительство ждут от вас результата, товарищи учёные. В вашу установку вложены огромные народные средства, и пора уже показать, что вложены они не зря.
«Какой он всё-таки неприятный, подумала Ольга, вот всё вроде правильно говорит, а ощущение гадкое, как будто врёт».
Временно приставленная к Куратору сопровождающей от института, девушка откровенно тяготилась этой обязанностью. В первом отделе, где она работала помощницей, накопилась куча бумаг, требующих разбора, к режиму секретности в Институте относились более чем серьёзно, но прибывший из столицы слишком молодой для такого высокого поста функционер не отпускал её от себя целыми днями. В её положении это было утомительно физически и тяжело морально. Особенно после вчерашней безобразной сцены
Итак, утверждающе сказал Куратор, проход открывается здесь, в него пойдёт товарищ Курценко
Все посмотрели на высокого блондина, одетого, как турист, в сапогах, с рюкзаком, в полевой форме без знаков различия. На груди у него висела новенькая фотокамера «Ленинград», а за плечами потёртый карабин Симонова. Среди белых халатов он выглядел вызывающе.
Вы готовы, Андрей?
Всегда готов! отдал шутливый салют «турист».
Почему он? спросил у Ольги шёпотом Мигель, жгучий брюнет, дитя испанской революции, один из немногих допущенных к Установке мэнээсов. Вообще-то, его звали Хулио Мигель, но он, по понятным причинам, предпочитал представляться вторым именем.
Почему этот непонятный Андрей? настойчиво повторил испанец. Чем я, например, хуже? Откуда он вообще взялся, этот Курценко?
Куратор с собой привёз, ответила девушка нехотя.
Ну вот, мы работаем-работаем, а как первый шаг в неведомое так привозят какого-то недовольно шептал Мигель. Вся слава ему
Какая слава? осадила его Ольга. При нашем-то режиме секретности
Всем, кроме товарища Курценко, покинуть рабочий зал! провозгласил Лебедев торжественно. Давайте, давайте, товарищи, соблюдайте технику безопасности!
Эх, я бы продолжал страдать по романтике странствий Мигель, глядя на зал установки через толстое бронестекло аппаратной. Перед аркой переминался с ноги на ногу, ожидая команды, Андрей, и испанец ему люто завидовал. Это как, не знаю Как в космос полететь!
Помолчите, товарищ Эквимоса, недовольно сказал ему Воронцов. Займите своё место у пульта, мы начинаем.
Вскоре у обзорного стекла остались только Куратор и Ольга, у которых в аппаратной никаких функций не было.
Вы подумали над моими словами, Ольга? тихо спросил молодой человек, глядя мимо.
Подумала, решительно, но так же тихо ответила девушка, и решила, что ваше поведение недостойно коммуниста и честного человека.
Напрасно, напрасно сказал тот рассеянно, как будто в пространство, теперь ведь всё изменится
Готовность!
Есть готовность! перекликивались в зале.
Реактор?
Шестьдесят от максимума!
Напряжённость?
Растёт по графику! Пятьдесят, пятьдесят пять, семьдесят, восемьдесят пять Восемьдесят семь, восемьдесят семь остановка динамики! Нет роста поля!
Реактор на семьдесят! Поднимайте мощность!
Девяносто, девяносто два Медленно растём!
Реактор на семьдесят пять!
Мало!
Опасно работаете, громко сказал Матвеев. Реактор в конце ресурсного цикла, не стоит выше трёх четвертей мощность поднимать.
Риск небольшой, не согласился Воронцов. Даже если паропроводы опять засифонят, ничего страшного. Плановая остановка вот-вот, заодно и заменим.
Матвеев молча пожал плечами.
Реактор восемьдесят, поле сто! Установка в режиме!
Отсчёт!
Десять, девять, восемь
«Великий момент, торжество советской науки, подумала Ольга, а я о каких-то глупостях думаю. Испортил настроение Куратор этот»
Три, два один Разряд!
Все напряженно уставились в обзорное окно. Лампы в помещении пригасли и тревожно загудели, больше ничего не происходило. Стоящий перед аркой Курценко недоуменно повернулся и развел руки в вопросительном жесте. Мол: «И что?».
Добавьте энергии! нервно вскрикнул Воронцов. Мало!
И так пятьдесят мегаватт качаем, ответил ему Матвеев. Куда ещё?
Добавьте!
Реактор восемьдесят пять! Давление первого контура в красной зоне! Давит из-под уплотнителей! Поле сто десять!
Да гасите уже, рванёт! зло сказал Матвеев.
Есть реакция поля! Есть! закричал от своего пульта Мигель, показывая пальцем на стрелку большого квадратного прибора. Сейчас откроется!
Неужели? подскочил Воронцов.
Отключайте! неожиданно закричал Матвеев. Отключайте, не тот вектор! Вы что, не видите?
Опять вы, това начал директор.
Свет моргнул, пол дрогнул, по герметичной аппаратной как будто пронёсся холодный сквозняк. Гул оборудования резко затих, лампы снова загорелись в полный накал. В тишине стало слышно, как стрекочет фиксирующий ход эксперимента киноаппарат. Перед аркой растерянно стоял Курценко.
Не работает ваша установка, констатировал Куратор. Голос его был спокоен, но стоявшая рядом Ольга видела, что он в бешенстве. Еще бы такое крушение планов
Ответите вы за свой саботаж, товарищи учёные сказал молодой человек зловеще, но его никто не слушал.
Автоматика отрубила по превышению поля, сказал Мигель. Был какой-то пик
Что-то определённо было засуетился Воронцов. Дайте мне ленту самописца Да, вот же, скачок! Установка сработала! Но почему
На стене аппаратной громко зазуммерил телефон внутренней связи.
Да, я, у аппарата ответил Лебедев. Что?
Что исчезло? голос его стал изумлённым. Вы что, шутите так? Вы там что, пьяные?
Держа в руке эбонитовую трубку, директор повернулся к коллегам. Лицо его было растерянным, единственный глаз глупо моргал.
Говорят, там солнце исчезло
Историограф. «Феномен очевидца»
На «боевые» меня теперь дёргали редко. Безумие первых дней осады, когда приходилось спать, не раздеваясь, в обнимку с планшетом, схлынуло. Наладился график работы операторов, пошла ротация на блокпостах, организовался отдых. Да и сами штурмовки стали куда реже отбившись от первого внезапного натиска, Коммуна устояла, удержала ключевые реперы, перевела конфликт в позиционную фазу. Постепенно и до меня дошла старая солдатская мудрость: война это много скуки между приступами паники.
Коммуна жила почти обычной жизнью прорывов больше не было, и о боевых действиях напоминали только блокпосты у реперов да обязательные тренировки ополчения: полковник Карасов пытался сделать из него что-то хотя бы условно боеспособное. Получалось, со слов Боруха, так себе: солдаты из коммунаров как из говна пуля. Задачу им, впрочем, нарезали несложную в случае чего продержаться хотя бы пять минут, пока не примчится ближайшая ГБР. То есть погибнуть, подав сигнал о вторжении.