Шурик смотрел на решётку уставшим от страха взглядом. Толик с опаской тоже смотрел на выход. Борис лишь слегка приподнялся на локтях.
ВСТАТЬ! прозвучала резкая команда твёрдым голосом. Всем арестантам встать к решётке лицом!
Мы все встали и подошли к решётке. Наша камера была на втором этаже. Я заметил оживление ещё в паре камерах.
Несколько минут мы молча наблюдали за тем, как высокая и плотная фигура медленно обходит камеру за камерой с разочарованным фырканьем и лёгким облегчённым вздохом других заключённых. Только это, и ещё бесконечно сильное биение сердца, вперемешку с громким стуком каблуковвот и все звуки, что сейчас были. Стук ещё один стук стук С каждой пропущенной решёткой, с каждым шагом, я всё больше чувствовал холодное дыхание смерти, которая выбирала сегодняшнюю жертву.
Не то всё не тоговорил тихо командир. Он был всего в нескольких камерах от нашей. Его сопровождали двое солдат.
Наконец, он остановился возле нашей камеры и принялся пристально осматривать нас.
Я тебя здесь не видел, сказал командир, смотря на меня. Новенький, да? Открыть камеру, солдат в ту же секунду принялся выполнять приказ. Командир зашёл внутрь и улыбнулся зловещей улыбкой. Замечательно, значит, здесь и будем делать выбор, он достал пистолет из кобуры и начал его наставлять на каждого поочерёдно. Увидев мой страх, он оскалил зубы ещё сильнее: Ты не бойся. Тебя-то я не тронупо крайней мере, сейчас. Мордашка у тебя смазливая, очень нравится.
После этого командир пристально уткнулся взглядом сверху вниз в меня и смотрел так секунд десять.
Что-то есть в твоём взгляде. Нет, точно трогать не буду! Мне нравится. Сейчассказал он, а затем резко развернулся и выстрелил в Бориса, который сразу же упал и, сдерживая крик боли, стонал. Это лишь позабавило командира. Пуля прошла навылет, и теперь пол заливался яркой густой кровью. Сильный, да, сука?! Поднять его!
Двое солдат прошли внутрь и подняли Бориса за руки. Командир, не колеблясь, прострелил ему вторую ногу. Борис не выдержал и истошно закричал. Я еле держался на ногах. Хотел что-либо сделать, но тело просто не слушалось. Я даже не заметил, как начал плакать от ужаса.
За что? спросил Борис, стоная от боли.
А что? Почему нет? просто ответил командир, хватая Бориса за волосы и поднимая кверху. Он внимательно рассматривал её несколько секунд, а затем ударил его кулаком в живот. Рожа мне твоя чёрная не понравилась, наверное. Не знаю Есть в тебе что-то такое, за что убить хочется, понимаешь? Но пока не буду. Пока Уведите его, двое солдат понесли темнокожего мужчину без сознания вон из комнаты. Передо мной был самый настоящий монстр, и сейчас он смотрел на меня с непонятным интересом, который вызывал во мне лишь бесконечный ужас и желание бежать. Его глаза сомкнулись в маленькую щель, а губы растянулись в опасной улыбке. Он медленно и тихо заговорил: Не бойся. Пока что тебя трогать не будут. А о твоём черножопом товарище я позабочусь.
После этого он вышел, а дежурный солдат закрыл решётку за ним.
Вольно! крикнул он откуда-то издали. Ноги подогнулись, и я безвольно упал на пол. Я не мог оторвать взгляд от тёмной лужи возле решётки. Ещё недавно там стоял человектеперь только мокрое пятно. Возможно, он уже не жив.
Голова кружилась, а по лицу огромным потоком неслись слёзы. Тошнило.
Кто-то тронул меня за плечо, я поднял голову. Передо мной стоял Шурик, он с сочувствующим видом смотрел на меня. В его глазах тоже читался ужас, который он пытался скрыть.
Увидел, да? тихо сказал он. Это это наше будущее. Помянем его теперь хоть не будет жить в страхе.
Я медленно отодвинулся к стене и закрыл лицо руками.
Костятихо сказал Толик, но Шурик его остановил.
Не надо. Пусть успокоится.
Я уткнулся лицом в руки, будто закрываясь от всего мира. От мира, в котором до сих пор люди убивают друг друга за то, что им не понравилось, испытывая радость. От мира, в котором всё светлое меркнет и тухнет. От мира, в котором умирают друзья и близкие. От мира, в котором нельзя быть просто Человеком.
«После всего этого ты ещё испытываешь какую-то надежду? Тебе нужно выжить? Так выживай! Не нужно самобичеванияэто бесполезно. Придёт время, и твои руки тоже будут по локоть в крови», сказал Голос.
Я медленно открыл глаза, не сразу поняв, что происходит. Не знаю, сколько прошло времени, когда я вышел из своего вымышленного мира в убивающую реальность. Где-то внутри я понимал, что Голос говорит правильные вещи. Или же мне так просто казалось. Или я просто уже не мог с ним спорить.
Надо бежать, вырвалось с моих губ, почти про себя. Я, пошатываясь, поднялся на ноги и посмотрел с сожалением на кровавую лужицу. Рукой вытер заплаканное лицо.
Я больше не мог продолжать жить так. Во мне разгорелось отчаянное желание выжить. Нужно было что-то делать. Нужно было пытаться.
Пацан, ты как? спросил Шурик, который смотрел в маленькое окошко. Там, за закрытой решёткой окном, висело тёмное пустое небо.
Никак, тихо ответил я, а затем забрался на верхний этаж своей многоярусной кровати. Шурик тяжело вздохнул и продолжил дальше наблюдать за небом.
«Умрёт ещё больше людей, да но я не умру. Я не хочу умирать. Не хочу умереть так. Не хочу кончить как беспомощный пленник, которого, истекающего кровью, умирающего, ведут неизвестно куда и зачем. Нет Нет! Я стану сильнее. Я сбегу, чего бы мне это не стоило», маленький огонёк сожаления превращался в пожар ненависти.
«А готов ли ты на всё? По-настоящему на всё?» Голос смеялся, но я делал вид, что не замечаю его. Хоть это и было глупо, но он подыграл мне и замолчал.
В голове потихоньку выстраивались и рушились планы разного масштаба. Иногда я замечал, что представляю смерть этого командира: молча наблюдая за тем, как он истекает кровью, познавая чужую боль. Образы вереницей проносились в голове, где десятки безликих людей сменяли друг друга в сотнях разных декорациях.
Ближе к утру я уснул тем самым разбитым сном, от которого становится ещё хуже. Во сне я видел что-то тёмное, слизкое, тошнотворное
* * *
Утром вчерашний день всегда кажется сном, но вот ты смотришь на кусочек истории в виде алого пятна на бетоне и понимаешь, что всё было взаправду. Правда, при этом приходит только тоска. Тоска по тому, что это уже стало историей и теперь ты точно бессилен.
На часах было девять. Я лежал и смотрел в потолок, потому что ничего иного, в этой богом забытой камере, делать было нечего. Ближе к десяти часам народ в камерах активизировался. Я удивлённо уставился за решёткусолдат вёз тележку вдоль камер, а другой брал по нескольку тарелок и нёс на верхние этажи.
Разносят баланду чтобы мы раньше времени коньки не откинули, ответил на мой немой вопрос Шурик. Я перевёл взгляд на негоего лицо выражало усталость от жизни. Не просто физическую, а даже жизненную.
Странная у них логика, сказал Толик снизу.
Обычная, людская, ответил Шурик. Мы для них мясо, скот. А скот кормят, пока он выполняет свои цели. Нас даже на пастбище выводят.
В смысле? спросил Толик.
На прогулку выводят, когда погода хорошая. Вчера же про это говорили, Шурик говорил тихо и не спеша. Я смотрю, вы не слишком впечатлены вчерашним
Ятихо сказал Толик и на несколько секунд замолчал. Я видел вещи и пострашнее.
Понимаю. Как мир сошёл сума, пришлось расширить шкаф для скелетов до целой потайной комнаты.
На полу, возле решётки, поставили три миски. Шурик встал и перенёс по одной каждую миску на небольшой металлический столик у стены, рядом с туалетом. Внутри посуды плавала мутная жижа, цвета грязи. Такое не только естьсмотреть на это не хотелось.
М-да, что это? спросил Толик.
Что-то вроде супа, наверное, ответил Шурик и принялся за трапезу, быстро уничтожая содержимое. Я с брезгливостью смотрел на это, чувствуя небольшой приступ тошноты.
Как вы это можете есть? спросил Толик, безрезультатно перебирая ложкой тёмно-коричневую жидкость.
Голодне тётка. Когда жрать нечеготут не до брезгливости. Если через пару дней будете ещё живыпоймёте это чувство.
Как ты можешь есть после вчерашнего? тихо, даже неожиданно для самого себя, спросил я.