Она произвела обычную замену в протянутом им счете, отметив в нужном месте ежедневные пятьдесят центов, и спросила:
- Обедать сегодня не придете?
Хуберт заважничал, изображая утомленность и отрешение.
- Нет, думаю погулять сегодня по городу, заглянуть вечерком на какое-нибудь шоу, может, перекусить в Латинском Квартале или у Линди, с фазаном под колпаком, с икоркой и какой-нибудь из девчушек, фотографиями ню которых Линди так славится. Решу, когда буду на месте.
Он пошел к выходу, уже довольный предстоящей прогулкой.
- Ах, ну у вас и характер! - хихикнула позади него Флоренс.
Дождь продолжался. Едва Хуберт прошел несколько кварталов по Бродвею, как налетел ураган и прогнал с тротуаров всех людей кроме тех,что выскочили за воскресными изданиями.
- Паршивый день, - пробормотал сам себе Хуберт.
Такой же, как и вся неделя, мысленно заметил он. Может, это покажет крикуну Бейгену то, что я могу предсказывать рогоду не хуже высокооплачиваемых мальчиков с верхних этажей. Может, теперь он станет прислушиваться ко мне?
Хуберт буквально видел, как мистер Бейген подходит к его столу, мгновение колеблется, потом, положив руку Хуберту на плечо - что Хуберт старательно игнорирует, - говорит, что он жутко виноват, что больше никогда не повысит голос, и пусть Хуберт простит его за грубость, и вот ему пятнадцать долларов надбавки, и вот ему работа наверху, в аналитическом отделе.
Фильм только начался и, хотя Хуберт презирал Барбару Стэйнвик, он решил убить время. Толстому сорокашестилетнему мужчине одиноко в Нью-Йорке, когда нет близких друзей, а все имеющиеся книги и журналы прочитаны.
Хуберт профыркал весь фильм, раздраженный примитивным сюжетом. Он даже подумал, что, предоставься ему возможность исполнения одного желания, он пожелал бы Барбаре больше не сняться ни в одном фильме.
Когда Хуберт вышел из кино, пролетело три часа, уже наступил полдень, а дождь хлестал из проема позади билетной кассы и успел промочить его еще до того, как он оказался на улице. Дождь был холодный, самый студеный из всех, какие мог вспомнить Хуберт, и такой частый, что, казалось, между каплями совсем не оставалось промежутков, словно Господь обрушил на Землю всю влагу небес сразу.
Хуберт шел по улице, бормоча про себя детский стишок по дождик. Он попытался прикинуть, сколько раз ему приходилось произносить этот набор слов. Он неудачник, и это тянулось с самого детства. Каждый раз, как начинался дождь, он прибегал к одному и тому же заклятию и был удивлен, осознав теперь, что это каким-то сверхъестественным образом срабатывало, причем неоднократно.
Он вспомнил один летний день - ему было тогда двенадцать, - когда они всей семьей собирались на пикник, но внезапно потемнело, начало накрапывать, а ведь еще минута, и они бы поехали.
Хуберт вспомнил, как прижимался к стеклам окон в передней комнате и снова и снова яростно твердил эту фразу. Стекла были холодным, нос начал болеть от того, что все время расплющивался. Но через несколько минут это сработало, дождь прекратился, небо чудесным образом очистилось, и они поехали в Хантингтонский Лес на пикник. Пикник получился так себе, но это не важно. Важно то, что он прекратил дождь при помощи заклинания.
Спустя много лет Хуберт продолжал в это верить и обращался к стишку про дождик как можно чаще, то есть крайне часто. Порой, казалось, она не срабатывала, в дугих случаях помогала, но, где бы он ни находился, стоило произнести эти слова, и дождь никогда не продолжал идти особенно долго.
Желание, думал Хуберт.