Рони и я сели в одну карету.
Мой муж поцеловал меня, заглянул в глаза, шепнул:
Все будет хорошо, жена, и взмахнул рукой.
Драконы поднялись в воздух.
Мне на колени, обтянутые белым атласом, упал алый лист лакбуда, а потом внутренность кареты взорвалась сотнями тысяч заклинаний и проклятий. Карета впереди и карета позади полыхнули изнутри. Я потеряла сознание.
Когда я очнулась, мое белое платье стало ало-коричневым от свежей и засохшей крови. Даже кружевные перчатки пропитались кровью и присохли к коже. Но когда бледные перепуганные служанки отодрали от меня окровавленный атлас и кружево, платье пришлось разрезать на полосы, на мне не нашли ни одной царапины. Девушки натянули на меня какое-то платье, закрепили волосы, подняв их вверх.
Канцлер, не глядя на меня, быстро проговорил, что Рони пропал, сиденье залито кровью. Но кровь Иеронимуса, не моя.
Только бы его не подняли, повторял канцлер, пока помогал мне дойти до той части дворца, в которой целители работали над ранами и ожогами короля и моего отца, только бы его не подняли.
То есть вы будете довольны, что Иеронимус мертв? Вам не по нраву его посмертие? прошипела я, вырвав ладонь из его руки.
Канцлер посмотрел на меня невидящим взглядом:
Иеронимусочень сильный маг, если ему устроят посмертие, нам всем не сдобровать, тихо произнес он, вводя меня в первую комнату, где суетились целители. Тем более я догадываюсь, кому он понадобился. И с ней Иеронимус превратится в чудовище.
Но многие профессора Университета Некромантиинекроманты в посмертии, возмутилась я.
Все дело в душеприказчике, для них это проректор, разумный и сильный маг, а с ней канцлер поморщился, не договаривая.
С ней? С королевой? спросила я, и, не слушая ответ канцлера, бросилась к отцу, потом к королю.
Оба были без сознания в разных комнатах.
Я выпросила целителей разрешения подержать за руку сначала отца, потом Дэви.
Но от этого мне стало только хуже.
Это были чуть теплые руки еще не остывших мертвецов. Сердца едва бились, ресницы чуть трепетали. Пока ничего нельзя было сказать. Раны и ожоги от заклинаний и проклятий были страшными.
Авликая наказала меня за мой дурацкий побег из дома.
За то, что я любила Деви, а сказала «да» Иеронимусу.
За все и сразу!
Рони.
Где он?
Что с ним?
Я металась между комнатами отца и короля и понимала, что сейчас сойду с ума от ужаса и боли, что я предала Иеронимуса, что не знаю, кто я такая? Что они постарадали из-за меня! Все! Все, кого я так сильно, так нежно любила.
Ночью я смогла задремать только сидя рядом с отцом, вцепившись в его ладонь и положив голову рядом с его боком на кровать.
Лучше бы я не спала!
Мне приснился Рони.
Бледный, страшный с зашитым ртом.
Он хотел что-то сказать мне и не мог.
Он ушел от меня, в зловеще клубящийся серый туман.
Но когда уже едва виднелась его голова, он обернулся и поманил меня рукой. А в тумане проступили белые надгробья университетского кладбища.
Я проснулась с криком, целитель принес мне воды и наложил успокаивающее заклинание.
А утром канцлер рассказал мне, что няню, мою няню, которая ехала в третьей карете тоже убили.
За что Авликая?! За что?
Я заплакала, потом завыла от дикой душевной боли.
Ее можно поднять? просипела я, наконец, охрипшим от слез голосом.
Нет, но я приготовлю все для похорон, канцлер смотрел в сторону и вниз, иди, я позову.
Я поплелась к отцу. Целители метались вокруг его кровати, папе стало хуже.
Я забилась в уголок и наблюдала за ними. Целители не прогоняли меня, и через полчаса, когда все наладилось, я убрела к королю. Плакала, сжимая его ладонь и рассказывая ему ту самую сказку, о прекрасной принцессе-златовласке и ее рыцаре-темнейшем маге королевства снов и легенд, конца которой я так и не узнаю, потому что няня никода не расскажет мне ее.
Я машинально повторяла знакомые слова, понимая, что слезы текут по щекам, капают на серое платье, которое нашли мне служанки, после того как на мне разрезали венчальное, ставшее красным от крови моего мужа, и вдруг почувствовала, что меня гладят по плечу.
Рядом сидел Флавиан, он гладил и гладил меня, такое сочувствие было на его черепе, что я замолчала, но он кивнул мне, мол, рассказывай дальше, я продолжила сказку, оборвав ее на том самом месте, до которого помнила.
Эта сказкапамять о моей дорогой няне. Еще потом я отыскала нянин старенький передник, пахнущий малиной и мятой, и засунула в карман платья, чтобы доставать и вдыхать запах моей няни.
Кажется, Флавиан понимал мою невыносимую боль. Или я приписывала человеческие черты существу, у которых их не было?
Не знаю.
Я перестала различать день и ночь. Я ела, если канцлер приносил мне еду. Я засыпала от усталости в кресле в комнате отца или Деви. Рони больше не снился мне, но о том первом кошмаре я рассказала канцлеру.
Похороны няни я не запомнила, было холодно, страшно, шел дождик, жрец Авликаи в черном плаще и маске, выглядел зловеще, словно ворон, гроб блестел черным лаком, белые цветы пахли слишком сильно.
Меня тянуло во дворец, ужасное чувство, что пока мы хороним мою няню, умрет отец или король не давали мне возможности соредоточиться на церемонии.
И только когда я, вернувшись, подержала отца и короля за руки, прислушалась к их слабому дыханию, я смогла немного успокоиться. Смогла беззвучно плакать и рассказывать всегда одну и ту же сказку им обоим по очереди. Ту самую, не до конца.
Вам надо поесть, переодеться, однажды не помню, утром или вечером, канцлер появился перед нами с Флавианом бесшумно. Дорогая госпожа Фертейнская, вы сами похожи на собственный призрак, идите, я посижу с ними, канцлер прогнал меня в мою комнату во дворце.
Я брела, пошатываясь от усталости, и наскочила на незнакомку, чуть не ткнувшись в нее носом, женщина была бледная, с красными припухшими глазами, растрепанными волосами цвета старой бронзы, в нелепом сером платье. Только взгляд ее желтоватых глаз показался знакомым. Наверное, кто-то из дворцовой прислуги.
Кто вы? спросила я.
Бледные губы женщины шевельнулись.
Это была я.
В зеркале.
Я бросилась купаться, переодеваться, причесываться. А потом назад к моим дорогим королю и отцу, нет, нет, к отцу и королю. Все равно, в какой последовательности, они были дороги мне совершенно одинаково.
Любимые мои.
Единственные мои.
Канцлер сказал, что прошло пять дней. Мне казалось сто.
Целители перестали надеяться, но я сновала между отцом и королем, деражала за руки, рассказывала сказку и звала их по именам.
Самое страшное, что я не чувствовала их в мире живых.
Они бродили слишком далеко от меня.
Они были в царстве мертвых.
Но я не собиралась отдавать их Белой Даме.
Прошло еще два нескончаемых дня.
Канцлер приходил так часто, как мог. Он не смотрел мне в глаза.
Вот и сейчас, когда я, стараясь сдержать внезапно хлынувшие из глаз слезы, сидела над отцом, бесшумно открылась дверь, и вошел бледный усталый канцлер.
Я дернулась, несколько слезинок упали на лоб отца.
Мокро, прошептал мой дорогой, мой обожаемый папа и открыл глаза.
ЧАСТЬ III Жена некроманта ГЛАВА 13 Жена короля
Тебе лучше уйти, король натянул тонкое покрывало до подбородка, тело Иеронимуса не нашли, ты все еще его жена, а я он закрыл глаза, слаб сейчас, я не могу справиться с желанием рядом с тобой. Я голый, леди Фертейнская, уходите.
Одеяло торчало так, что у меня стало мокро между ног.
Мой любимый был жив, мой любимый желал меня.
Плевать на все условности, придуманные людьми. Завтра я пожалею. Но это будет завтра, а сейчас шелест моего платья, которое я стянула и перешагнула, не заставил Деви открыть глаза, только его ресницы дрогнули.
Может быть, не надо справляться с желанием, я поцеловала его легко в губы, едва коснувшись их.
Я хотела, чтобы он открыл глаза, ведь я совершенно голая стояла над ним, касаясь торчавшими сосками мягкого покрывала.
Но Деви не открыл глаза, только обнял меня, и поцеловал так, что внутри рассыпались искры наслаждения, такой силы, что я застонала.
Я откинула покрывало и села на его бедра, склонилась и коснулась губами члена.