- Офицер на солдат орет, трибуналом грозится, сам выхватывает пистолет и... - Она выдержала короткую наполненную паузу и развела руками" чуть не смахнув на пол свой бокал. - Нет выстрела! У помрежа порох рассыпался. Нет выстрела! Солдаты стоят, зритель сидит... Овод стоит... Надо сцену продолжать, а нет выстрела! Представляете?
Эмма выдержала длинную паузу. Ей нравилось, как репетитор зачарованно на нее смотрит.
- Ну, офицер, чтобы хоть как-то паузу заполнить, решил в дуло немножечко подуть... Вот так, - Эмма изобразила указательным пальцем дуло пистолета. - А в этот момент, как он только дуло к губам поднес... выстрел!
Репетитор смеялся. Эмма - неведомо как - знала, что ему доставляет удовольствие слушать ее. Что он искренне заинтересован в рассказе. Какой странный, думала Эмма, безусловно странный, но -какой приятный человек!
В этот самый момент со стола упало снесенное чьим-то локтем блюдце. Звон показался Эмме резким, преувеличенно громким; Иван побежал за веником, Иришка, нимало не печалясь, завела очередную историю о неудачном выстреле, а Эмма вдруг поймала на себе взгляд репетитора - в нем не было ни искры смеха.
Народный артист позавидовал бы такому переходу: только что человек утирал веселые слезы, и вдруг смотрит серьезно, чуть ли не печально, а прошло мгновение - и он опять же искренне смущен, оказывается, разбитое блюдце - его работа...
Как ни разогрета вином, как ни весела была Эмма, но в этот момент у нее по спине пробежали мурашки. Нюх - а нюх у нее всегда был отменный, куда там слюнявой Офелии, - подсказал ей, что в поведении сидящего напротив имеется ничтожная, незаметная глазу неправильность. Впрочем, через секунду когда осколки блюдца были аккуратно сметены в пластиковый совок, Эмма уже забыла о мгновенном своем дискомфорте.
- ...и он должен был выйти на сцену - у него единственная реплика была: "Иван Иванович застрелился". А с выстрелом - накладка... Ну, он решил проявить находчивость, и спектакль-то заканчивать надо... Мы на сцене сидим, маемся, какие-то слова выдумываем... Он выходит и говорит: "Иван Иванович утопился в пруду!" В это время бах - выстрел. Он растерялся и говорит: "...и застрелился".
Игорь с Офелией давно вернулись. Чайник остыл, его закипятили снова.
- А вот у нас было!...
- Да погоди, вот я еще расскажу...
Был уже одиннадцатый час, когда они вспомнили о времени. Ростислав Викторович пошел провожать Эмму. Стоял туман, такой густой, что страшно было дышать. Горели фонари - через один; радостное возбуждение покидало Эмму, таяло, как облачко пара изо рта. Светлая кухня с журчащей музыкой, вино в бокале, смех и шоколадный торт - все это отодвигалось с каждым шагом; зритель хорош, когда он сидит в зале и ловит каждое слово. Спектакль закончен, всем надо отдохнуть, зритель идет своей дорогой, артист - своей...
Перестав быть зрителем, репетитор сделался чужим для Эммы. Его присутствие становилось все более и более ненужным, реплики, которыми они обменивались - все более и более натянутыми.
- ...Нет, я не преподаю в школе. Так сложилось...
Эмма с удовольствием обошлась бы без провожатого. Но Иришка, как всегда, устроила все по-своему. Прощаясь, она десять раз повторила, что Ростислав обязательно проводит Эмму, что время позднее, а с Россом Эмме не будет страшно. И как-то по-особенному заглянула Эмме в глаза...
- ...Нет, я и в вузе не преподаю. Когда-то пытался... наверное, это не мое...
Нет ничего темнее ноябрьской ночи. Нет ничего длиннее извилистого пути от подъезда до автобусной остановки, лысого пути, кое-как прикрытого паричком фальшивого разговора.
- ...Да, я люблю работать для детей. Надо видеть их горящие глаза...
Проклятое вино. Иногда так хочется пожить другой жизнью, сделаться свободнее, легче, ярче, нежели ты есть на самом деле... Вот и Эмма попалась.