В столовую постепенно набивался народ. Встрепанные, помятые после безумной ночи лагерники не выглядели торжествующими, скореенастороженными и подавленными.
Нелида и Зеу устроились в задних рядах, поближе к выходу.
Губи, веселый и раскованный больше обычного, с видом именинника восседал на столе в центре, болтая длинными ногами. Шимон застыл по правую его руку. Выражение его лица трудно было определить с уверенностью. И усталость, и злость, и вызов. Ликования не было, это точно. Даже отблеска того веселья, которым искрил пространство вокруг себя Губи.
Ша, мужики! Тихо! Дело серьезное! в противовес собственным словам Губи улыбался масляно и блестел глазом, будто рассказывал анекдоты. Попутно отвечаю на все возникающие вопросы. Куда подевалось начальство? А улетело домой. Да-да. Всё нам тут прекрасно организовали, обустроили и отбыли. Нет, не на вертолете. Вертолет мало-мало сломался. На воздушных шариках
Мрачное и злое лицо Шимона контрастировало с разухабистой болтовней приятеля. Губи обнял его за плечи и покачал, словно в приливе хмельной приязни.
Кореш мой и заместительШимон. Прошу любить и жаловать! Да вы все его и так любите. Да и как же не любить-то такого? Симпатяга! Отличный мужик. Зверь!
Нелька впилась глазами в угрюмую голову Шимона, и лицо ее приняло выражение ощерившейся, приготовившейся к борьбе кошки.
Твой Шимон шкура. Ты знаешь, что я с ним сделаю?!
Он не мой, тихо возразила Зеу. Он твой, если уж на то пошло.
Ну, если мой, Нелька закивала головой, тогда я сейчас
Она вскочила с места, протиснулась сквозь толпу и остановилась перед своим угрюмым любовником. Губи замолчал и с интересом смотрел, как она плавно отвела назад руку и два раза хлестнула Шимона по левой щеке, так, что голова его два раза дернулась.
Мразь, громко и отчетливо объявила Нелька.
Шимон медленно подался вперед. Лицо его застыло и приняло бессмысленное выражение, и только белки глаз вырастали до неправдоподобных размеров.
«Убьет», вздрогнула Зеу.
Все затихли.
Очень убедительное проявление любви, о которой только что говорилось, заметил Губи, разорвав опасливое молчание. Коротко, но стоит целой тирады. Целого пылкого объяснения со слезами и вздохами.
Нелида попятилась, повернулась и выбежала вон. Ей даже не пришлось протискиваться, так как все расступались.
Шимон медленно вышел следом. Ему пробираться было гораздо труднееподсознательно жалея Нельку, толпа сжималась, стремясь хоть как-то отсрочить возмездие.
Нелида не стала убегать. Отошла от столовой метров на сорок, и пока Шимон прошагал эти метры, набычившийся, с закушенной губой, бешенство его улеглось, вернее, вошло в русло.
Ну? Он приблизился вплотную, еще не зная, что с ней сделать.
Губи продался? Шестерить ему будешь?..
Шимон протянул ладонь и сжал ей горло. Так, что она не могла говорить и закашлялась.
Запомни. Шимон в жизни никому не продавался. А что касается Губи, то говорить о нем и о наших с ним отношениях я с тобой не намерен. Хорошенько запомни. Впечатай в свои мозги до конца дней.
Он резко убрал руку, и Нелида пошатнулась. Она потрогала заболевшую шею и хрипло спросила:
А Велес и остальные? Зачем вы врете, будто они уехали с острова? Вы же держите их здесь, чтобы потом расправиться. И к а к расправиться, я ведь тоже знаю.
Шимон сузил глаза.
Ах, знаешь? Сорока на хвосте принесла? Любовники насплетничали? Тебе же хуже. Лучше б они держали язык за зубами. Если о твоих познаниях станет известно Губи, он примет меры. Догадываешься, какие?.. Я-то тебя не выдам. Пожалуй. Хотя и следовало быза сегодняшнее. Но упаси тебя Бог проболтаться еще кому-нибудь. Упаси тебя Бог.
Нелида всю дерзость вложила в ответный прищуренный взгляд.
Я расскажу о том, что знаю. Как бы ты ни клацал зубами, как бы ни запугивал. Расскажу, когда придет время. Когда пришлют поисковую группу с большой земли. И если вы их до тех пор не выпустите, если хоть одну царапинупеняйте на себя! Не поздоровится ни тебе, ни твоему подколодному гаду Губи.
А вот это, сказал Шимон тихо, ты зря сказала. Совсем зря.
Тон голоса и выражение лица были такими, что Нелида отступила на шаг. Она никогда не была робкой, но сейчас сердце сжалось в крохотный птичий комок. Ей захотелось кинуться Шимону на шею, потрясти за плечи, растрепать волосы, укусить Что-то сделать, чтобы пробудить в нем теплое, всегдашнее, человеческое. Что?! Еще раз ударить, закричать, прижаться щекой?.. Ведь она знала его, знала, как никто. Его смех, его бред, искренность, сила и слабостьбыли ее. Она знала его всего. Как брата. Как домашнюю собаку. Как свое же, не слишком удавшееся, стихотворение.
Шимон повернулся и пошел прочь, и нельзя было бежать за ним, кричатьон бы отбросил от себя ее руки. Он бы ее не услышал.
Зеу вышла из столовой сразу же вслед за ними и теперь наблюдала издали, не решаясь ни подойти, ни исчезнуть. Нелида пошла было ей навстречу, но, не доходя пяти метров, свернула и обошла по тропе. Не могла она сейчас ни видеть, ни говорить с той, что уже не существовала в ее сознании отдельно от Шимона. Была проглоченной, переваренной им, а не самой собой, свободной и самовольной. Право, она не уверена, любовь ли это. Быть может, нечто столь же сильное, но качественно иное.
«Ну, что ты застыла столбом? Беги за ним, заглядывай в глаза, стелись мягким ковром под подошвами. Вымаливай кроху тепла и внимания в обмен на» А интересно, чем могла бы пожертвовать Зеу ради того, чтобы привязать к себе этого обаятельного самца? Хотя бы на три дня привязать?.. Впрочем, она несправедлива к ней. Стала бы Зеу рассказывать услышанное вчера, если б расположение Шимона перевешивало для нее всё на свете? Вряд ли. Она человек. Не все в ней проглочено.
И все-таки не должна женщина так одеваться. Даже душевнобольная. Брюки мешком, мужской пиджак на три размера больше Сколько раз Нелька предлагала располагать ее гардеробом, предлагала причесывать, помочь выработать свой стиль, что-то сшить, наконеци всё впустую. И смотреть так не должна. И застывать соляной статуей.
Помнится, она так обрадовалась в первый день, выцепив Зеу взглядом в толпе ссыльных: девчонка, ее ровесница, и явно не из уголовной среды! Была уверена, что станут задушевными подружками, предложила жить вместе. И какой последовал облом Трупы, чувствующие тоску, к дружбе органически не способны.
«Ты не любишь меня, Бог? спросила Нелида у полуденного солнца. Глупый вопрос: сколько поводов у меня было убедиться в твоей нелюбви. И всё-таки никак не угомонюсь, всё допытываюсь, всё спрашиваю А может быть, любишь, но просто испытываешь? Играешь, как кошка с мышью, но чтобы в итоге не съесть мышь, а отпустить, наградив за терпение и смелость? И ведь не подскажешь никогда, как поступить, что выбрать. Вот и сейчасполное молчание. Ни намека дажечто сделать, к кому идти. Сама выбирайся, выпутывайся, Нелечка, сама».
Нелька брела, разговаривая сама с собой, с небом и солнцем, с неведомым и нелюбящим Богом, направляясь в свое любимое место. Где так хорошо мечтается и думается, дремлется и пишется. В любую погоду, кроме проливного дождя и очень уж промозглого ветра.
Она вышла на побережье в северной части острова и побрела по скалистому гребню вдоль кромки воды, перепрыгивая с камня на камень. Округлые валуны, поросшие светлым, похожим на разросшиеся снежинки лишайником громоздились один на другом, придавая пейзажу суровый оттенок, заставляя вспомнить скандинавские фьорды, либо острова Северной Ладоги.
В одном месте обрывистый склон с чудом державшимися на нем кривыми деревьями круто уходил вверх. На самой вершине росла береза, старая, поросшая лишайником, как и камни. Толстый ствол изгибался у самой земли, образуя удобное ложе.
Здесь-то и примостилась Нелида, вытянувшись, заложив руки за голову, запрокинув лицо. Деревомудрое и теплое, обволакивало своей энергией, успокаивало, помогало думать. Слева внизу шумели волны, безостановочно семенящие к берегу, кудрявящиеся барашками. Дымчато-белые чайки полосовали воздух, надрываясь гортанными недовольными криками. Справа всеми оттенками малахита, изумруда, и нефрита баловал и ласкал глаза лес. Свесив вниз ладонь, можно было ощутить щекотное касание ворсинок мха, длинного, желто-рыжего, и лаковых твердых листочков брусники.