А что это за цифры? спрашиваю.
Выбито на шарике вот как:
I9IIII
Витя этот присмотрелся.
Думаю, говорит, серийный номер. Хотя, вообще-то никогда о такой маркировке не слышал.
А я вдруг вспомнила, о чем подумаладо того, как грохнуться.
А-а, говорю. А я с чего-то решила, что этодата сегодняшняя. На билете так было написано: Девятнадцатое-одиннадцатого-одиннадцатого.
Он брови свел.
И что это значит?
Я обиделась.
Ты прикалываешься, что ли? Сегодня какое число, по-твоему?
Одиннадцатое. По крайней мере, с утра было.
Тут я вовсе присвистнула.
Ты где, говорю, такую траву забористую взял? Девятнадцатое сегодня, календарь открой! Девятнадцатое ноября две тысячи одиннадцатого года. Город Москва, планета Земля! Ты чего?
Это у него лицо стало такое, как будто по башке треснули.
Ка-кого, говорит, года?!
Тут я на всякий случай подальше отсела. Не под травой парень явно. Потяжелее что-то.
А он хмурится.
Дай-ка, говорит, шарик.
Взял его, крутит в пальцах. То так, то эдак поворачивает.
И медленно говорит:
Бред какой-то.
Помолчал, и снова:
Натуральный бред!.. Смотри, показывает мне. Если вот так держукакая дата?
Я вздохнула.
Дурак, что ли? Сто раз повториладевятнадцатое ноября.
А если вот так? и шарик вверх ногами переворачивает.
И тут я чувствую, что как-то мне нехорошо. Того гляди, опять в обморок упаду. Если перевернуть, то вот что получается:
IIII 6I
А Витя этот поторапливает:
Ну?
Одиннадцатое ноября.
Какого года?
Шес я аж подавилась. И договорила чуть слышно:Шестьдесят первого.
* * *
Ты хоть расскажи что-нибудь. Интересно жекакие вы, потомки?
Это мы уже после всех воплей болтать начали.
Москвой полюбовались в окна: с разных половин зала, оказывается, разную Москву показывали.
Витькинатемная какая-то, хоть и фонари горят. Домане выше пяти этажей, а улица широченной кажется. Наверное, потому что машин почти нет, и едут еле-еле. Вывески редкие, унылые. И грохот издали слышенон сказал, что трамвай гремит.
А мояяркая, праздничная, с цветными рекламами. С небоскребами Сити. Машин полнои по дороге несутся, и обочины сплошь утыканы, но тишина. На моих-то окнахизоляция.
Хотя один фиг ни Витькины деревянные рамы, ни мои пластиковые открыть нельзя. Даже дотронуться невозможно, рука будто в стенку уперлась. К двери не пробиться, и наверху то же самое. То есть потолок-то высоко, но Витька шарик подбросилне долетел до верха, отскочил.
И в зале все поделилось ровно пополам. На моей половине как было, так и осталосьпаркет, зеркала, стойки для экспонатов. Ну и сами экспонаты никуда не делисьхотя если б пропали, я бы не расстроилась. А его половина вся заставлена станками. Тесно стоят, почти впритык друг к другу: он объяснил, что рабочие ухитрялись одновременно с двумя-тремя машинами управляться. Полголый, бетонный, стены зеленой краской покрашены. И запах стоит тугой, тяжелый. Как у деда в гараже.
Витька походил, походил по залу, и говорит:
Все ясно. Мы с тобойвнутри сферы. Этопространственно-временная аномалия.
Поумничать решил.
Я говорю:
Зашибись! И долго оно так аномалить будет?
Он плечами пожимает.
Не знаю. Но очень хочу понять, для чего нас вообще сюда поместили.
Кто поместил?!
Ну, кто?.. Ваши ученые, я так понял, путешествия во времени не освоили пока. Не капиталисты же! Какие-нибудь, может, далекие потомки? Которые научились сжимать время и скручивать пространство? Я вот недавно статью читал в «Техникемолодежи», там как раз про это было.
Я говорю:
Ты читай поменьше, а то облысеешь. Сказки это все!
Да? он говорит. А как ты объяснишь то, что происходит? Я, по-твоему, галлюцинация? и по плечу меня хлопает.
Дурак ты, говорю, а не галлюцинация.
Но объяснить и правда ничего не могу. Не похож Витька на призрак. И станки в соседнем залене похожи. Я об один так коленкой приложилась, что до сих пор болит.
А он дальше несет:
Получается, что искривилось само время! Не просто же так? Что-то ведь теперь должно произойти? задумался. Слушай! Может, ты меня предупредить о чем-то должна?.. Чего нельзя делать в моем временидля того, чтобы у вас несчастье не случилось?.. А? Может, землетрясение было? Или метеорит упал? Или в мировой политике изменения?
Да отстань ты, говорю, ничего никуда не падало! Землетрясений в России вообще не бывает. А про политику я знать не знаю, у меня отчим и тот новости не слушает. Говорит, что от этого пищеварение портится.
Витька нахмурился.
Безыдейный, ворчит, какой-то. А с родным отцом что?
В смысле?
Ну, почему ты с отчимом живешь? Куда отец-то делся? Жив?
Я удивилась.
Жив, конечно, что ему будет? Разошлись они с матерью, вот и все.
О! у Витьки аж глаза загорелись. Слушай! А может, ты моя внучка?! У тебя дедушек как зовут?
Ядавай ржать.
Не Викторами, говорю, не надейся.
Он поник.
Да ну тебя. Вообще думать не хочешь Ладно. Тогда расскажи хоть про будущее. Может, еще какая идея в голову придет. И вообще интересно.
Я говорю:
Нет уж. Сначала ты! Мне тоже интересно про старину послушать.
Он поломалсяерунда, мол, но рассказал.
Что живет недалеко, на Ордынке. В этом году десятилетку заканчиваетя вспомнила, что раньше в школе десять лет учились, а на заводе подрабатывает, сосед по коммуналке пристроил. В трудовой написано, что ученик слесаря, хотя по фактуподай-принеси.
ОтецВитька говорил «батя»на фронте артиллеристом был. В сорок четвертом комиссовали по ранению, а в сорок пятом Витька родился. Его, оказывается, в честь Победы назвали. И еще брат есть, Санька, на три года младше.
У бати после ранения сердечная болезнь обострилась, он уже пять лет как умер. Витька после седьмого класса хотел в ФЗУ идтиэто, как у насколледж, но мать отговорила. Сказала, чтобы дальше учился. Витька по математике способный и по физике. Он все ждал, когда астрономия начнется, учебник еще в том году прочитал. В космос-то его не возьмут, здоровье подкачало, но все равно
А вы, он говорит, небось, до Венеры-до Марса давно добрались? Осваиваете вовсю? Я «Страну багровых туч» три раза перечитывал! и смотрит с надеждой.
Не прикалывается. Правда думает, что добрались. Даже неудобно стало.
Я говорю:
На Марс вроде америкосы собираются. Хотя, может, и путаю что-то.
Витька аж подпрыгнул.
Какамерикосы?! Они что, раньше Советского Союза полетят?! Куда ж партия-то смотрит?
Я удивилась.
Какая еще партия?
Тут он вовсе поперхнулся.
А я историю плохо знаю, но в башке вроде что-то заворочалось.
А, говорю, ну да! Ты ведькоммунист, небось? Вы же раньше все коммунисты были?
Витька долго молчал. А потом осторожно так спрашивает:
А вы?
* * *
Да что ж такое! Часа не прошло, как знакомыа уже два раза в хлам разругаться успели.
Потому что, видите ли, я сказала, что плевать хотела и на космос, и на все партии, вместе взятыеу меня там родственников нету. А Витька сперва пялился, как на дуру, а потом сказал, что была б я парнемпо-другому бы со мной поговорил. Отвернулся и отсел подальше.
Но долго не промолчалдеваться-то некуда.
То-то, говорит, смотрю, ты так выглядишь чудно! Одета как стиляга, размалеванная вся. Я сперва подумал, что в агитбригаде выступаешь. А, раз у вас даже комсомола нет, так вы, выходит, все такие? Ни за внешним видом, ни за моральным обликом следить некому, получается?
Ух я разобиделась! Тоже мне, моралист нашелся. На себя бы посмотрел!
Но огрызаться не стала, по-другому решила обломать. Это он в моем времени старый дед, а сейчас-тообычный парень.
Я подождала немного для виду, а потом к Витьке подошла. Села рядышком. Майку с плеча пониже спустила.
Мне и так, говорю, страшно, да еще ты ругаешься. Что я тебе плохого сделала? Голову поднимаю, а взгляд печальный-печальный.
Редкий парень не повелся бы. И Витька, смотрю, притух.