Налюбовавшись буйством сполохов, Егор подошел к броневику. Ученый и Спас бережно выносили из кузова шар. Второй умник возился с пробитой лебедкой. В суматохе погони сталкер не сразу понял, что Куполсовсем рядом, и цель достигнута.
Влад уловил спиной цепкий взгляд и обернулся. Они с Егором медленно кивнули друг другу, после чего фигура в плаще беззвучно растворилась в черном дыму.
Какого хрена на нас напали?! возмутился Нюхач. Мир же!
Мир, сынок, на бумаге. А на деле сам видишь.
Я тебе не сынок! Но раз начали тереть за детей, то как там дочурка поживает? Еще не замужем? А то я бы посватался.
Спас выпрямился и расправил плечи. Рядом с ним наглец выглядел голодающим подростком.
Шутка! патлатый вовремя дал заднюю. Забудь.
Приборам кранты, исследователь с досады хлопнул крышкой сферы. Все побились.
Лебедка тоже сдохла, отозвался коллега. На месте не починим.
Выходит, зря ехали, вздохнул бродяга.
Не зря.
Из кабины выбрался Волк. На жилете правее сердца расползалось темное пятно, сплошь усеянное мелкими пузырьками. Старик привалился спиной к борту и зажмурился.
Аптечку! взревел Влад. Быстрее!
Не суетись, друг поднял окровавленную ладонь. Легкое пробито. Нахватался заразы. До дома не дотяну.
Лёх
Тише. Помоги дойти, Волк отрывисто кивнул на аномалию. Если не вернусьвы знаете, что делать.
Последние шаги до цели Спас тащил напарника на себе. Капитан заходился в кашле, слабея с каждым выдохом, и едва волочил ноги навстречу сияющему куполу. У его подножия сталкеры казались тростинками возле горы, за которой садится солнце.
Здесь царила звенящая тишина. Ни зверь, ни птица не смели тревожить исполина. Только у людей хватало глупости по собственной воле нырять в тихий омут. Но коль надежды нет, то почему бы не рискнуть? И хотя бы перед смертью узнать правду о самой страшной загадке Самары. Пусть поведать о ней никому не получится, но и сгинуть уже не так досадно.
Уверен? хмуро спросил Спас.
Как никогда прежде, товарищ приподнял маску и смахнул кровь с губ. Лучше так, чем в канаве или в чьем-нибудь желудке.
И не страшно тебе
Страшно. Но боюсь не сдохнуть А струсить и не узнать, что там, за белой стеной, напарник поднял ладонь и широко растопырил пальцы, глядя сквозь них на увитую туманом погибель. Пусть прозвучит напыщенно и глупо, но я жил как сталкер и умру как сталкер. Кому, как не мне, лезть к черту в пасть? Ну, удачи.
И тебе, брат.
Друг перекрестился и смело направился к полусфере. Шаг за шагом силуэт становился все тоньше, пока не исчез в сияющем мареве.
* * *
Суки! Грохнули одного из лучших бойцов! ревел Майор, нарезая круги у стола. Сломали оборудование. Похерили «Носорога». Это перемирие? Это перемирие, я спрашиваю?!
Бугор сказал, это не его люди, раздраженно ответил Форбс. Какие-то отщепенцы или сектанты. На Безымянке таких пруд пруди.
Конечно! И у каждого ушлепка по гранатомету и броневику! Предлагаю прокатиться в гости и угостить их той же малиной. Кто за?
Толстяк откинулся на спинку и сцепил пальцы на безразмерном животе. Док покачал головой.
Да, мы потеряли Волка. Отличный был добытчик. Исполнительный. Профессионал. Но если развяжем войнусгинем все.
Правильно, делец постучал по виску. Деньги любят тишину.
Военный сплюнул и махнул рукой.
А что до этого вашего Куполато и хрен с ним. Стоит себеи пусть стоит. Экспедиций больше отправлять не будемнакладно. Но своим туда строго-настрого запретим соваться. Чтоб и на километр, Форбс сделал ударение на «о», не подходили.
Пухлая кисть легла под лампу. Следом немедля упала длинная и холеная. Майор долго сомневался, но, в конце концов, дал добро.
Триумвират принял решение.
* * *
Декабрь 2033-го, Самара
Его путь лежал через руины. Новички наивно полагают, что они безмолвны. Гнетущую тишину разбавляют лишь редкие завывания тварей, эхо выстрелов и далекие вопли бедолаг. Брехня.
Подточенные годами и непогодой дома продолжают рассыпатьсямедленно, но верно. Где-то падают небольшие куски, где-то оседают целые стены. Порой кажется, будто в паре кварталов великаны играют в бабки. Стук, шуршание и грохот не смолкают ни днем, ни ночью, о тишине можно только мечтать. Услышите, что Самарагород костей, знайтескелеты под ногами тут ни при чем.
С высоты зимний город похож на ошметки грязного пенопласта, расстрелянного в упор крупной дробью. Внизу же больше напоминает каменоломню. Взрывная волна слизала крыши, тепловая дотла выжгла бетонные коробки на два-три этажа вглубь. Обломки засыпали улицы, похоронив под собой железные гробыавтомобили.
Шагая по завалам, Спас старался не забывать, что топчет останки тех, кого не так давно знал. С кем учился, работал, пил кофе, дружил, ссорился, мельком виделся по пути на службу. Эти воспоминаниябесполезный балласт, но они удерживали в душе старого бродяги остатки умершего мира, а вместе с нимии крохи человечности. Те же, кто отторгал их, забывал прошлое и погружался в хаос настоящего, быстро кончали как дикари с Безымянки. Или хуже.
Один умник сказал: любить поверхность можно только из-под земли. Золотые слова. Лишь последний балбес найдет в черно-сером рябящем мусоре красоту и притягательность. Спас как раз из таких, но его толкнула наружу нужда, а не ветер в голове или шило пониже. Он рискует, чтобы его ребенок жил в достатке и каком-никаком уюте. И видит этот ужас каждый день, чтобы ей не пришлось столкнуться с ним. Никогда.
Разглядывая диковинные следы на снегу, мужчина думал о дочери. Восемнадцать стукнуло, а детство все не выветривается. Сталкером стать мечтает, наружу просится Дуреха. Видела бы, что там творится. Но не увидит. Спас скорее умрет, чем это допустит.
Папа?
Добытчик вздрогнул и оглянулся. Казалось, пустоглазые дома вот-вот схлопнутся и раздавят чужака, посмевшего вторгнуться в их вотчину, разорвут на части гнутой арматурой.
Ты уже вернулся?
Звонкий родной голосок звучал отовсюду. Галлюцинация? Здесь возможно всякое. Спас облизнул губы и выдохнул:
Где ты? Покажись!
Привет, пап!
Позади хрустнуло. Мужчина резко обернулся и вскинул «Сайгу». У арки стояла Аринаего девочка, его солнышко, его последняя причина жить. Красавица с пушистыми волосами цвета свежего имбиря, густыми бровями и вздернутым носиком. В серых джинсах, толстовке и вязаной шапочкесамых модных во всей подземке, каких ни у кого еще нет. Да, пришлось топать аж в торговый центр на окраине, под крышей которого свили гнезда нетопыри. Вернулся чудом, но чем не рискнешь ради подарка дочери.
Кроха? изумленно пролепетал сталкер.
Крохаее прозвище. В мать пошла: метр шестьдесят и худенькая, как тростинка.
Папа, ты уже вернулся? тем же тоном спросила она. Что нового? Как сходил?
Спас тряхнул головой и часто заморгал. Во рту пересохло, сердце билось все медленнеекак перед сном. Арина осторожно шагала к нему, держа руки в карманах и не сводя с него пристального взгляда. Бродяга улыбнулся и опустил оружие. Глаза тоже мамины: зеленые, кошачьи. Однажды взглянув в них, он без памяти влюбился в невзрачную невысокую женщину, пропахшую бумагой и типографской краской.
Какая ирониявыжить после ядерной катастрофы и умереть в родах. Тревожные воспоминания вмиг рассеялись, на душе стало тепло и спокойно, будто он оказался дома. Не в конуре на станции, где и собаке тесно, а в квартире с прекрасным видом на пшеничное поле и березовый лесок в те неуловимо далекие, почти призрачные времена, когда одни лишь безумцы и кликуши грезили о скорой войне.
Рада тебя видеть.
Стреляй донеслось из арки. Или то просто ветер шумел в обломках? Но вот хрип повторился, разбив сладкоголосое баюкающее воркование: Стреляй!..
Сталкер вдавил крючок. Грохот эхом прокатился по улице, звякнула по бетону гильза, зашипела в снегу. Морок рассеялся, и красавица превратилась в чудовище. Оно напоминало труп, пару недель пролежавший в сыром подвале. Крупная голова выглядела, как наполовину очищенный грецкий орех. Внизупочерневший выщербленный череп, вверхуполупрозрачное желтоватое желе, пронизанное толстыми черными венами. Глаз и носа нет, кривые желтые клыки торчат крест-накрест. Говорят, у природы больная фантазия, но по сравнению с радиацией она просто эталон вменяемости.