Мягко ступали они, повторяя шаги Старейшего, который и сам двигался бездумно, выбирая не стадо, а лишь направление. Сейчас на пространстве между людьми и оврагом паслись три стада, слившиеся по краям, где зебры, газели и буйволы бродили вперемежку. Чем ближе подходили охотники, тем меньше была допустима ошибка. Дозорные в стадах подняли головы и не отрывали глаз от людей. Мастерство состояло в том, чтобы не испугать их — самых чутких и настороженных, — не дать сообразить, какому именно стаду грозит опасность. Но настороженность дозорных была не более чем обычная их готовность к бегству. Животные продолжали жевать траву, медленно передвигаясь по уютной равнине, где опасность грозила так редко, что ею можно было пренебречь. Зебры сдвинулись влево, буйволы вправо. Газели же, предпочтя дальше пастись в одиночестве, направились вперед, к оврагу. Охотники остановились. Перед ними были десятки животных, — животных, которые скоро ринутся прочь, ускользнут, как ускользает из рук вода, оставляя в ладони одну-единственную каплю. Охотники шли редкой цепью, шагах в десяти друг от друга, и знали, что газель, которая не решится спасаться в овраге, непременно попытается прорваться сквозь строй. Каждый крепко сжимал правой рукой копье, левой держась за ремень болы. В самый отчаянный миг газель будет слушать только свой страх. И тогда, вздумай она прорываться, зазвучат крики, визг, свист ремней, стук копий с закаленными в огне наконечниками, деревянными, но тяжелыми, будто камень; замелькают и завращаются по своим орбитам на концах ремешков камешки бол. Тогда можно потерять глаз или зуб. Можно сломать руку, ногу или даже свалиться с проломленным черепом. Но если не подведет сноровка или удача, то в траве забьется, взбрыкивая, газель, а вокруг сомкнётся светло-коричневый строй.
Животные побежали, и Леопарды в траве замерли, взяв оружие на изготовку. Газели бежали медленно, словно некое статистическое чутье подсказывало им, что гибель грозит не всем, а только кому-то одному. Охотники вновь двинулись вперед, и животные побежали быстрее, но не из страха, а из предосторожности. Охотники врезались в стадо, как корабль в дрейфующий лед, когда льдины расходятся и трещат и плывут себе прочь, подгоняемые водой, почти не касаясь бортов.
Леопарды ускорили шаг. Двигались только ноги, скрытые высокой травой, голова, руки, плечи почти не шевелились, будто тем самым люди хотели создать видимость неподвижности, обмануть наблюдавшие за ними глаза. Потом перешли на бег, направляясь к некой выбранной точке, где окажется одна газель, слишком испуганная, или слишком неосторожная, или же не угадавшая цели последнего броска. Стадо всколыхнулось, зафыркало, захрапело, хлынуло прочь, так что задрожала земля и пыль поднялась над сухой травой. Чем быстрее бежали охотники, тем быстрее неслось стадо, мощней топот, сильнее паника, громче крики:
— Олли-олли-олли-олли!
Рванулись прочь робкие, загнанные в ловушку газели, безобидные, бестолковые и беспомощные, у которых одна защита — крепкие ноги; боязливые и грациозные, понеслись, наталкиваясь друг на друга, взмывая в воздух выше людских голов. Почти все вырвались на простор равнины и летели стремглав, едва касаясь копытами земли. Болы раскачивались, копья наперевес. Последняя газель замешкалась и — пропала, последняя, отставшая и оставшаяся одна там, где впереди были вопли охотников, мельканье камней, а сзади бездна обрыва. Газель попятилась. Над головой просвистело копье и исчезло в овраге. Газель прянула на дыбы, и тотчас за первым копьем взвилось второе. Газель прыгнула в сторону, туда, где в цепи охотников в этот миг появился еще один, опоздавший и неуклюжий. Он вскинул копье, но свалился боком в траву.