Ксения ШелковаНе ангел
Глава 1
«Нечисто там у них. Не по-божески», вот что слышали мы с сестрицей всякий раз, едва только родители начинали толковать меж собою о семье моего дяди, папашиного брата. Сами мы никогда не видали дядюшки, а на наши любопытные вопросы: «а что дядя? каков он?»матушка отнекивалась незнанием и украдкой торопливо крестилась, точно и впрямь отгоняла нечистую силу; отец же и вовсе молчал, неодобрительно покачивая головой. Вся эта таинственность еще более раззадоривала нас, детей. Моя младшая сестра Даша расспрашивала няньку, горничную, лакеев, но те не могли помочь: они были взяты в дом уже после папашиного отъезда из Петербурга и ничего о дядюшке не ведали. А немногие старые слуги, что были в Петербурге при папашином семействе, точно воды в рот набрали. «Барин Александр Николаич живы, в Петербурхе проживать изволют», только и сообщил мне наш бывший кучер, дряхлый Захар, служивший еще моему деду. Впрочем, он был разговорчивее других: от него мы узнали, что дядюшка Александр Николаевич Рашетовский старше моего отца на пять лет, женат на какой-то дальней родственнице и детей не имеет. На вопрос, почему же отец никогда не желал не только увидеться с братом, а и списаться с ним, Захар точно так же давал уклончивые, ничего не значащие ответы.
Так было все наше детство; повзрослев же, я был определен в кадетский корпус и уж более не думал о моем таинственном дядюшке.
Теперь мне ярко вспоминается тот день, когда я получил из дома страшное известие, повергшее меня в тоску: моих дорогих родителей не стало, сестрица Даша осталась одна; испуганная и растерянная, она молила меня немедленно приехать. Я же находился в то время в Петербурге, в Константиновском военном училище, где должен был оставаться еще год. Я испросил у начальства отпуск и поехал.
Родной дом встретил меня трауром и запустением. Холера, свирепствующая летом в Петербурге, не пощадила ни отца, ни мать, ни их прислугу. По всей вероятности, отец заразился, будучи в столице, так как в наш уездный город Ораниенбаум он вернулся уже больным. Даша уцелела благодаря бдительности матери: поняв, что с отцом худо, мамаша спешно отправила ее гостить к батюшкиным друзьям. Сестра провела у них две недели. Болезнь пощадила ее, но, воротившись со своей горничной обратно, Даша обнаружила почти опустевший дом
Вот так, оставшись в шестнадцать лет сиротой, Даша не имела других родственников, кроме меняи мне предстояло взять на себя ответственность за ее судьбу. Я не мог ехать, не решив, что станется с ней дальше. Будучи лишь на полтора года старше, неожиданно потеряв родителей, я вдруг почувствовал себя таким же растерянным ребенкомно постепенно свыкся с нашим горем и начал рассуждать. После смерти отца мы с сестрой получали небольшой капитал; мне предстояло продать дом и обстановку, Дашу же я предполагал определить в какой-нибудь пансион с хорошей репутацией. И тут вдруг явилась мне мысль, которая показалась весьма удачной: я вспомнил о нашем петербургском дядюшке. Правда, я ровно ничего о нем не знал, но все же это был единственный наш близкий родственник. Так неужели же он откажется приютить несчастную племянницу, дочь младшего брата, круглую сироту?
Я написал несколько писемвсе они остались без ответа, и я уж было отчаялся, как вдруг пришло письмо за подписью дядиной жены, Ольги Аркадьевны. Оно было написано на превосходном французском языке, сухо и холодно. Без малейшего сочувствия и утешения обращалась она ко мне, уведомляя, что готова принять сестру в своем доме, но имеет несколько условий: что Даша обязуется вести себя тихо и пристойно, не совать нос не в свое дело, не докучать ей и ни в чем не перечить.
Признаться, этот резкий тон покоробил меня: я уже готов был отписать в ответ, что не могу воспользоваться тетушкиной милостью, коли общество племянницы будет ей столь в тягость. Но слезы и мольбы испуганной Даши заставили меня сдержаться: сестра была готова на все, лишь бы быть поближе ко мне. Живя у тети в Петербурге, она сможет видеться со мной по воскресеньям и праздникам, а этого уж будет ей довольно для счастья, как бы тетушка с ней не обращалась. Скрепя сердце я согласился.
* * *
Мы уезжали из Ораниенбаума по железной дороге четырнадцатого августа. Горничную сестры пришлось отпустить: это было одним из условий тетушки Ольги Аркадьевныникакой чужой прислуги в ее доме. Мне все это было весьма не по вкусу, но я не хотел огорчать Дашу, у которой тоска сменялась робкой надеждой. «В конце концов, рассуждал я, тетушка, какая бы она не была, все-таки согласилась взять Дашу к себе, ее суровость, вероятно, напускная. Дашадобрая, кроткая девушка, настоящий ангел; неужто тетя с дядей не полюбят ее?» Но мысли, что сестра будет жить, в сущности, у чужих ей людей и не увидит от них ни ласки, ни приветаэти мысли не давали мне покоя.
Боюсь я, Ванюша, как бы что не помешало, заметила сестра. Вот, кажется, вроде ладно выходита глядишь, так сейчас и история какая случится. Ты будь, мой милый, с тетушкой поласковее, не разгневай ее; а уж я и подавно что угодно стерплю, лишь бы жить к тебе поближе, не расставаться надолго. Даст Бог, закончишь свое учение, меня к себе возьмешь.
Непременно, душенька.
А до тех пор я и с тетушкой как-нибудь полажу С Божьей помощью.
Мы надолго замолчали, каждый углубился в свои невеселые мысли. На Петергофский вокзал мы прибыли ранним утром. Над Петербургом стоял туман, было зябко и промозгло Ни дядя, ни тетушка не озаботились выслать за нами экипажпришлось кликнуть извозчика. Я был уже изрядно возмущен тем, что нас так третируют, а простодушная Даша ничего не замечала: она впервые очутилась в столице, все ей было в новинку, все восхищало. После нашего тихого городка громадный, строгий, чопорный Петербург казался ей недосягаемым и прекрасным.
Куда, барин? хриплым голосом спросил озябший ванька. Я вынул тетино письмо, где она хоть и сухо, но весьма подробно объясняла, как лучше проехать и как найти их дом, попутно приказывая не расспрашивать о них у соседей или дворников. Но каково же было мое изумление, когда я вытащил письмо и развернул его. Передо мной был лист дорогой почтовой бумагии совершенно чистый! Ни единой буковки, ни даже следа чернил на нем не было.
Я протер глаза и начал лихорадочно рыться в карманахтщетно! Другого документа, похожего на тетушкино письмо, у меня не имелось.
Да будет тебе, Ваня, сказала Даша при виде моего замешательства. Ты, верно, перепутал бумаги, а то письмо так и осталось на папашином бюро лежать.
Это было бы самым естественным объяснением, если бы не одно «но»: я давно приобрел привычку складывать важные письма и бумаги особым образом, если они могли мне еще пригодиться. И даже в сильной задумчивости я не стал бы складывать так же пустой лист!
Это уже было очень странно, однако мне ничего не оставалось, как согласиться с сестрой. Я назвал адрес тетушки по памяти, заодно объяснив, что дом господ Рашетовских находится в самом конце Надеждинской улицы При этих словах извозчик как-то удивленно посмотрел на меня.
Ну, в чем дело? спросил я нетерпеливо.
Извозчик, весьма неряшливый и неприятный субъект, путано стал объяснять, что тот дом последнийон уж наверняка не последний, а если и последний, то вовсе не на Надеждинской Мне все это начало докучать, так что я прикрикнул на него: «Давай, трогай!», и он, ворча, собрал наконец поводья.
Светало, и фонарщики на улицах гасили масляные фонари, ловко взбираясь по лесенкам. Стучали лошадиные копыта по деревянной мостовой, но город был еще пуст: кроме городовых и дворников, принимавшихся мести улицы, дворы да разносить дрова, мы никого не встретили. Сестра во все глаза разглядывала высокие каменные дома, которых все больше попадалось нам по пути. Однако туман еще не расходился, и все, что находилось не рядом с нами, а чуть поодаль, рассмотреть было невозможно.
То ли благодаря туману, то ли потому, что ванька наш плохо знал город, мы заплутали. Долго кружились по одним и тем же улицам, мимо одних и тех же домов, но нужный никак не находился. Извозчик бормотал себе под нос, что нет такого дома, «хоть казнить вели, барин, а нету», Даша, хотя и куталась в бархатную тальму, совсем продрогла. Осердясь, я приказал остановиться. Я был уверен, что нам достался донельзя бестолковый деревенский ванька, и из-за его оплошности мы и ездим по кругу; сам же я в этой части города прежде не бывал. Я закрыл глаза, стараясь вспомнить наставление тетушкиудивительно, память моя как по волшебству нарисовала дорогу к нужному дому. Теперь я сам указывал, куда ехатьмимо поплыли улицы, все еще окутанные туманомБассейная, Малая Итальянская И, наконец, впереди выросли очертания искомого дома; каким образом я понял, что это тот самый дом, в ту минуту я не смог бы объяснить. Дом был большой, деревянный, двухэтажный, старинной постройки, с резными наличниками и двумя островерхими башенками. Я протянул извозчику деньги, но тот вместо того, чтобы принять их и поблагодарить, ошарашенно уставился на меня.