Она огляделась по сторонам, словно только что проснулась.
А что это мы у порога стоим? Проходи, гость дорогой, будет тебе и «скляночка», и твой любимый балычок, пойдем.
Проведя Томаса вглубь кабинета, она усадила гостя в кожаное кресло, а сама засеменила к сейфу. Ключи висели на кожаном шнурке. Шнурок на шее. Саму связку не было видно, потому как она покоилась далеко в декольте. Когда надо было отпереть сейф, Антонина Петровнане знаю почему, может по старой привычке, которая осталась после работы в ЧК, может ещё что,но баронесса становилась так, чтобы посторонним кроме её спины ничего не было видно. В этот разо, чудо!она при Томасе достала ключи, выбрала нужныйгость видел какой!и отперла сейф.
Вытащив оплетенную ивняком бутылку, Антонина Петровна поставила её на полированный столик. Поставила перед... Тихоней. Теперь его можно называть и так. Рядом с бутылкой скоро оказалась тарелочка с тонко нарезанной ветчиной, жемчужное пахнущее чесночком сало, бастурма с красным ободком, янтарные кусочки балыка, ломтики черного хлеба и две глиняные старинные рюмки.
Вытащив пробку, Антонина Петровна налила по марусин поясок и села на диван.
Тост за тобой.
Томас, осторожно взяв рюмку, встал, приосанился и, отставив по-гренадерски локоть, отчеканил:
За семь футов под килем!
Вот это по-нашему!!!взревела в ответ Антонина Петровна, чокнулась с гостем и махом, аж зубы клацнули о глину, отправила «скляночку» в широкий рот. Зажмурившись, покачала головой. Сначала вытерла рукавом пиджака выступившие слезы, затем взяла кружок рыбки, прикрыла им хлебушек и отправила это все вдогонку за выпитым.
Томас также с минуту восстанавливал дыхание и только потом просипел:
Это ж страх, а не «скляночка». Как на кол посадилидо копчика продрало.
Да, хороша. Я вот иногда позволяю себе рюмочку с утра. Но в одиночку никакого удовольствия.
Антонина Петровна закупорила бутылку, и поставила её назад в сейф.
Итак, насколько приехал? Месяц, два?
Томас, собрав себе бутерброд, откинулся на спинку кресла.
Ой, Тоня, не спрашивай, отдохнуть надо. Последние годы как крот закопалсястолько работы, что голову не поднять. Устал как мельник.
Что ж ты хочешь, двадцать первый век на носу, в третье тысячелетие входим, новые технологии, разработки. Стараемся. Это вы там бумаги перекладываете, а мы тут за вас пашем.
И мы пашем. У каждого своя планида, свой тягар. Слышал, предлагали в Киев перевестись. Чего отказалась?
А, стара я для переездов. Тут сколько лет сижу, все родным стало. Богатой не быланечего и привыкать.
Рано ты. Бери с меня пример. Видишь, каков фрукт,Томас развел, было, руки в стороны, но пришлось ладонью прикрывать рототрыгнулось можжевельником.Извини.
Тебе легко,отмахнулась баронесса.Начальство бдит, защищает, как может. Ответственности никакой, вот и порхаешь. А на мне город висит.
Допорхался. Выгляжу зайчиком, а внутри? -Томас постучал себя по груди.Слышишь? Пусто. Рубцы с каньон. Потому и приехал.
Хозяйка с прищуром посмотрела на гостя.
Я знаю, как тебя вылечить. У вас в Киеве нормальной бабы не сыщешьвсе с коленкором. Вот что, я тебя с такой цыпой познакомлюСофой зовутвек не забудешь!
Томас на эти слова только грустно усмехнулся.
Шо? Не стОит, а то не стоИт?удивилась Антонина Петровна.
Та ото ж.
Брось, у Софочки все встаёт. Даже солнце ночью.
Томас, не желая продолжать тему, посмотрел на часы в углу.
Ладно, мать, погоди с девками. Я только приехал, а ты уже сватаешь. Дай осмотрюсь, обживусь, повожу жалом. Вокруг все какое-то новое, незнакомое, пестрое. А потом приду и мы поговорим серьезно, что, как и когда. По рукам?
По зубам! Ты сейчас выйдешь, и тебя ищи-свищи. Давай так.Антонина Петровна достала из ящика стола новую папку, развязала тесемочки, открылав ней лежала стопка чистых бланковвзяла один. Окунув перо в чернильницу, черканула вверху свои инициалы и, приговаривая под нос, начала писать:
Томас Чертыхальски с сегодняшнего дня, четвертого августа 1999 года прибыл в Городок-на-Суше, о чем соизволил неукоснительно сообщить местным властям. Цель приездаотдых, то естьлодырничанье, раздел «праздность»... Хм, похвально... Дата отъезданеизвестна...
Антонина Петровна подняла голову.
Стоп! А ещё кто знает, что ты здесь?
Для всех я в Ташкенте. В командировке.
Молодца, а то вспомнила про твоих фрицев...
А-а-а, когда это было.
Не скажи, те твари злопамятные...
Баронесса заполнила бланк и подала гостю. Томас подошел к столу, взял ручку, обмакнул кончик перышка в черную смолу и, придерживая вверх листа, лихим росчерком поставил красивую подпись. Хозяйка кабинета подула на чернила, придирчиво осмотрела автограф и только потом сказала:
Всё, можешь гулять. Вижу копытцами так и сучишь. Э? Столько лет не виделись, а ему со старой поговорить влом.
Томас окинул взглядом кабинет, и скривил такую рожу, что баронессе пришлось себя сдержать, чтобы не расхохотаться в голос. Кивнула, мол, понимаю, и продолжила:
Если тут брезгуешь, милости прошу домой. На всё про всё тебе три дня, а потом,баронесса поверх очков посмотрела на календарь.В субботу ко мне на цыганский хутор. Помнишь где? Я туда переехала.
Найду. С утра, вечером?
Лучше с ранья.И добавила с нажимом:Там и поговорим. Никто не побеспокоит.
Почему цыганский? Чем одиннадцатая линия плоха?
Соседи донималишумные попались. А на новом месте вокруг меня тишина. Старички живут.
Томас встал, поправил джинсы. Хозяйка взяла его за локоть и повела к двери.
Я рада, что ты приехал, потешил старую. До нового года огурец да кочерыжка. Думала, не увижу больше, а ты вот,баронесса взяла Томаса за плечи, развернула к себе, посмотрела снизу вверх,туточки.
Чертыхальски уже взялся за дверную ручку, но Антонина Петровна его задержала.
Ты поосторожней. Времена такиемолодежь лютует. Твоих манер никто уже не поймет. Обещаешь поперед батьки не лезть?
Тоня, ну, где я пропадал? Успокойся.
Ладно,баронесса тепло улыбнулась, наклонила Томаса и поцеловала его в макушку.Через три дня, что б как штык. Соскучилась за тобой, оглоедом, а ты даже не звонил. Иди.
7 Виват!
Когда Томас вышел на улицу, то увидел Лесюона его уже поджидала у машины.
Когда-то давно Рокоцей-Чертыхальски, или как там его ещё называют, рисовал. Получалось неплохо, даже кормился с потешных портретов. В те далекие времена у него была приметаесли он умудрялся написать лицо или фигуру одной беспрерывной линией, то шарж обязательно продавался. Подходя к Лесе, Томас вдруг подумал, что её силуэт он сможет вывести одним росчерком. Да, сможет...
Забавно, но в одно и тоже время два героя моей рассказки занимались одним и тем же деломмечтали. Но если Томас представлял, как соблазнительно будет смотреться на бумаге обнаженная фигура Леси, то у Смехова поток сознания имел иное направление: он до сих пор гадал, какое же испытание выбрать для своей новой жертвы. В этот день фантазия Ромы почему-то зациклилась на еде. Он мысленно уже накормил своего обидчика солидолом, пластилином, стекловатой, отрубями, напоил уксусом, джином, керосином, но... Всё это казалось каким-то несерьезным. Вот раньше были задания! Уринотерапия! Гость с КавказаВасилий Жеребидзе осилил «малешку». А эксперимент под названием «может ли человек есть как лошадь?». Хозяин ларьков Коля Щур, доказал, что овес мужчине даже полезеннесколько жменей отборного фуража ушли за обе щеки. Как у хомячка. Но больше всего Хлеборезу понравился педагогический опыт. Один из кандидатов на пост мэра, отставной майор, во время предвыборной кампании грозно пообещал ради своих избирателей землю грызть, если конечно ему доверят столь высокий пост. Сладкое кресло уплыло под чужую задницу, а на пороге пенсионера в погонах появился Рома. Он хотел выяснить, а сколько несостоявшийся голова Городка сможет сгрызть родной землицы-матушки? Оказалось немного. Сквозь слезы и сопли «политиком» было употреблено четыре с половиной пригоршни на зависть иноземцам жирного, с хорошим содержанием гумуса, чернозема. Так вот, после того случая Рома понял, что, наказав таким образом баклана, он поднял планку своих требований до робингудской высоты, и теперь размениваться на какой-то солидол? А где гражданская позиция, где вызов обществу, поддержание реноме и торжество справедливости, наконец?