Со стороны город выглядел живым существом, коллективным разумом из десятков миллионов разумов, слитых воедино общей целью жить, размножаться, собирать вокруг себя запас ресурсов, которые впоследствии, а может здесь и сейчас удастся потратить на улучшение условий для жизни, размножения и дальнейшей концентрации ресурсов. Нетрудно догадаться, что это всё было лишь иллюзией. Никакого коллективного разума не существовало, большинство желаний и потребностей даже отдельного индивидуума в этом городе противоречило друг другу. Дети мешали карьере, карьера мешала личной жизни, нельзя одновременно копить и тратить, и уж никакие затраты на пустое и формальное в своей временности и химерности улучшение собственной жизни никогда не окупались.
Людям нравилось бездумно накапливать и тратить на ерунду. Они никак не могли определиться даже с тем, кто или что могло бы сделать их жизнь хоть толику счастливее. Но центры удовольствия в их мозгах работали независимо от пожеланий хозяина. Напиться вдрабадан в ночном клубе или потратить полугодовую зарплату на коробку ржавого железа? Завести семью с совершенно чужим тебе человеком, повинуясь зову инстинкта или общественным институтам? Проработать полжизни, расплачиваясь за абстрактные квадратные метры в бетонном муравейнике? Подсидеть начальника, уволить подчинённого, зарубить перспективный проект, потому что он может представлять угрозу твоему положению в конторе?
Большинство этих людей жили, чтобы жить, и трудились, чтобы тратить. Без особой цели, без малейшей мысли о том, зачем они живут.
То, что со стороны выглядело как солидарный труд множества людей, на практике оказывалось океаном бесконечной и бессмысленной борьбы за то, что уже десятком лет спустя развеется пылью по ветру, оставив лишь воспоминания о безвозвратно утерянном «потребительском буме». Временный всплеск рождаемости будет забыт ещё быстрее. Этот город на глазах вырабатывал свой единожды полученный в дар ресурс, но его жители пока это не чувствуют, читая в новостях смутные сводки о том, как за океаном пухнет гроза, которая законсервирует их личный мир в вечном противостоянии медленно душащей их нищете. Если не финансовой, то культурной. Живите, люди, ловите момент, который уже не вернётся.
Десять лет назад, когда всё только начиналось, это выглядело иначе. Оптимистичнее, несмотря на все плачевные вводные. Тогда ему ещё казалось, что задача была простой и исполнимой. Он находился во власти иллюзий, что его миссия после возвращения была благой, по крайней мере, что она не противоречила желаниям этих людей.
Объединиться ради будущих поколений, начать движение в космос во славу всего человечества.
Тогда он ещё не задумывался о том, что будущее это то, ради чего приходится наступать на горло конкретным людям и целым народам. Что будущее это то, ради чего приходится убивать.
Если бы он мог не задумываться о последствиях, если бы.
Но проклятое предвидение навсегда осталось с ним, зловещей тенью маяча где-то за правым плечом, железной дланью направляя его вперёд, указующим перстом предупреждая о неизбежном.
Он находил себе соратников, но увы, их было столь мало. Большая часть его контактов в этом мире оставались слепыми и глухими марионетками под управлением простейших инстинктов. Таких же, как у остальных жителей медленно погружающегося в кататонический сон города. Некоторые из них были способны на куда большее, но при первом же взгляде на очередного кандидата ему оставалось лишь вздохнуть. Поздно, бесполезно. Этот мир уже безвозвратно испортил то, что невозможно исправить. Мать травила своих детей миллионами, она не умела иначе. Её никто не научил иным путям. Алчность, самолюбие, вселенская обида на обстоятельства и привычка к самооправданию в самых худших своих намерениях. Не мы такие, жизнь такая. Мать такая.
Можно ли в таком случае в чём-то винить этих людей?
Его предупреждали, что так будет. Он не поверил тогда. Но теперь, десять лет спустя, уже не сомневался, что иначе и быть не могло.
Тот же Марат, мог бы он стать чем-то иным? У него были все таланты к тому, чтобы стать прекрасным управленцем Марат доподлинно видел дальше собственного носа, правильно оценивал людей, умел вовремя распознать приближающуюся грозу, не был так уж зациклен на стяжательстве, как подобные ему, но именно Марату он не открыл бы и пяди тех долгоиграющих планов, которые строил. Сразу было понятно, этот если и поверит тотчас начнёт соображать, как использовать открывшееся ему для собственного блага. И дай только ему волю тотчас попытается перехватить инициативу.
Бороться со своими собственными големами было слишком накладно. Так что пусть его следит, пусть пытается разузнать, что стоит за таинственным «пацаном», как Марат его про себя называл. Конечная цель была важнее. Тому же Марату хватало ума не лезть туда, где тебе запросто отхватят за излишнее любопытство язык, а то и голову.
Он всё правильно понял, запершись в тот же вечер в собственной громадной квартире в доме на набережной. Красный фонарь в ванной, плотный конверт с фотобумагой в слегка трясущихся руках. Всё нормально, его никто не пытается кинуть, просто настала пора завершать их небольшой проект. Один из десятков и сотен прочих подобных проектов. Настала пора уходить в тень.
И вот он стоит и смотрит на город через высокие окна вечернего аэропорта, дожидаясь, когда заправят его джет. Вопросы решены, мосты сожжены, обратные дороги отрезаны. «Пацан» уже два часа как погрузился в сладкий сон на борту видавшего виды «Ту-154». Скоро он навсегда скроется из виду, пересев в Стамбуле на другой рейс. Другое имя, израильские документы, не подкопаешься.
Ему же сперва предстоит завершить свои дела в одном семь лет как затопленном якутском кимберлитовом карьере. На то есть и временная личина, и сеть подставных компаний, созданных в том числе и усилиями надёжного в смысле исполнительности Марата. Даже этот джет никому не придёт в голову связать с именем срочно улетевшего турецким рейсом «пацана».
А вот и наш беглец.
Только погляди в нужном направлении. Расстояние не помеха.
Спокойное сердцебиение, глубокий сон. В бизнесе-классе не принято поминутно третировать спящих навязчивым авиационным кейтерингом. Только бокал с дешёвым игристым в углублении подлокотника.
Ему стоило отдельного усилия, чтобы подавить инстинкт самосохранения. Что-то не так. Химических стимуляторов его эффекторы избегали. Бокал был наполовину пуст, соседнее кресло пустовало, хотя в его подлокотнике стоял такой же полупустой бокал.
Перед его взглядом послушно начало разматываться полотно событий, на которое он давно бы отреагировал, если бы не погрузился вместо этого в праздные размышления по поводу светящегося на горизонте ночного города.
Склонившаяся над «пацаном» тень, короткий укол в шею, мгновенно навалившаяся тьма. Пассажир выпил с устатку да и заснул себе, бывает. А вот что его сосед уже десять минут как занимает гальюн эконом-класса, не подавая при этом признаков жизни, вот тут уже пора бы и заподозрить неладное.
Как и ему следовало бы заметить слежку за эффектором на регистрации. Вот те двое, один из них сейчас остывает на узком самолётном унитазе, пересекая на высоте девяти километров границу Чёрного моря.
Слишком сложно. Если бы хотели травануть, траванули бы. Хотя бы и прямо в аэропорту. А так слишком много следов. Значит, тот, кто это сделал, был уверен, что просто травануть было недостаточно. Да и «пацан» -то, он же покуда жив, безмятежно спит. Это не яд, а сильнодействующее седативное. Метаквалон пополам с барбитуратами. Так зачем тогда всё это?
Зажигание он пропустил, но когда ракета вышла не боевой курс, его оборонительные инстинкты тут же просигнализировали даже на таком расстоянии. Учения, у них там сегодня учения. Инфосфера мерцала под его взглядом, но эти ответы его не устраивали. Нужны активные меры.
Боеголовка по ошибке ушла с траектории, захватив гражданский борт. Удалённое активирование системы самоуничтожения не дало результата пиропатрон сдетонировал нештатно. Кто-то был весьма предусмотрителен.