Бомж спал на некошеном газоне между кустами и мусорными баками. Рядом валялись две пустые полтарашки и пакетик недоеденных орешков. Ладно, сам посмотрю.
Не ходи, окликнул меня бомж трезвым голосом, стоит «Волга» у гаража. Там те же. Из «Соболя» пересели.
Я думал, ты вдрыбадан.
Выпил, конечно. Но дело знаю.
А если еще попрошу помочь? достал я пятихатку.
Смотря что, осторожничает бомж.
Отойдешь отсюда к трассе и вставишь аккумулятор в телефон. Звонить не надо. Очень классно будет, если закинешь его в грузовик.
Не вопрос, чего не помочь хорошему человеку. А давай продадим?
Не надо. Словят. Зачем тебе проблемы?
Бомж не спеша поднялся. Телефон скрылся в кармане драного пиджака. Я выглянул из-за бачков. Возле гаража стояла тонированная серая «Волга». Теперь и время не посмотришь. Минут через пятнадцать машина газанула и скрылась. А я отправился в город.
Только тогда замечаешь камеры, когда есть для этого повод. Сколько же их много! У дверей магазинов и кафешек, просто так, на углах улиц, на перекрестках, светофорах и переходах, в автобусах и маршрутках. Ни шагу без контроля. Поэтому первым делом я купил у остановки крупные очки и бейсболку.
В центре сразу прошел к Чудику.
Ты что-то рано.
Подумал, а может, сразу на шашлыки? А то есть охота.
Хорошо, что приехал. Я тебя забыл предупредить, а у тебя телефон не абонент. Ты много ел сегодня?
Яичницу и чай. А что?
Надо на легкий желудок. Так что потерпи, пожалуйста. Потом с меня поляна.
А пить можно?
Чай заварим. А что с телефоном?
Потерял.
Дааа? Понятно. Поэтому и пришел рано. Ладно, сиди здесь, смотри книжки, в комп не лезь и даже не подходи.
В девять вечера мы стартовали. Машина у Чудикакрузак. За нами боевого вида «форанер» с тремя ребятами. Через час свернули на проселок. Еще через полчаса встали. Дальше пешком по полям и перелескам. В одиннадцать мы стояли возле зарослей с утоптанной к ним тропой.
По нашему времени через полчаса начнем. Примерно полтора часа у нас будет.
Мне все это время в склепе надо быть?
Поэкспериментируем, неопределенно ответил Чудик, есть еще одно обстоятельство. Тебе надо туда голым. Не бойся. Я отвечаю, что ничего с тобой не случится.
Мы посмотрели склептяжелая плита на метровом основании.
Под ним лестница, потом площадка с аркой. А за аркой ступени. Дальше стена. Ты встанешь, куда хочешь. Мы плиту задвинем. Только не двигайся для чистоты опыта.
Как-то не по себе. Ты меня правильно пойми. Человек ты хороший, но тут ночь, вас четверо, я голый в склепе, и вы меня еще плитой прикроете.
Хочешь, поедем обратно?
Вот не хочу.
Я тебя понимаю. Уже думал над этим вопросом. Обсудим все после. И еще, там ступени и посреди них ребра или выступы, как хочешь назови. Они тоже имеют какое-то значение. Ты сначала не переступай. То есть, встанешь на третью ступень, а за тобой будет два выступа.
Да понял я. А когда вставать за него?
Дадим команду. Сам ничего не предпринимай. Я разделся. Комаров действительно не было. Они вчетвером еле сдвинули плиту. Открылся черный проем с лестницей. Мне светили фонариками. Я спустился вниз метров на пять. Глаза привыкли. Я стоял на площадке. Впереди увидел арку чуть выше роста человека. Камень украшала резьба в виде непонятных и страшных животных, растений и людей.
Переступил, и ноги ощутили другой камень. Он гладкий, даже скользкий, а не шершавый, как плитки площадки. Шагнул на три ступени. Мне сейчас сорок три. Никто не будет искать двадцатитрехлетнего парня. Хоть помечтаю. А потом поем.
Стоишь? Раздалось сверху.
Стою. На третьей. Посреди ступеньки продольный каменный жгут, я перед ним встал.
Все. Закрываем на пятнадцать минут.
Плита заскрежетала, и свет погас.
«Мне ее одному не поднять, подумал я, в склепе еще быть не приходилось. А если они не откроют? И не слышно ни звука». Темнота сгустилась. Пятнадцать минут, по моим ощущениям, прошли. Вдруг ошибаюсь? Посчитал секунды. Еще пятнадцать минут. Не открывают. Пошел к лестнице. Слякоть под ногами. Когда натекла?
Эй, парни, хорош уже. Я замерз, открывайте!
Лестницы не было. Я орал благим матом. Перебрал все угрозы, какие смог вспомнить и даже выдумал несколько новых. Очень холодно. Руки и ноги потеряли чувствительность. Я уперся в стену, которая тоже оказалась мокрой и какой-то гнилой. Мне даже удалось подняться на метр. Но ступня скользнула и я упал навзничь. В глазах замелькали вспышки. Еще убиться не хватало. Потрогал затылок. Руке мокро и тепло.
Вдруг наверху раздался шорох.
Эй, вашу так разэтак. Открывай трам-тарарам, не жалел я горла.
В глаза мне ударил дневной свет.
Глава 2
Ироды! Изгаляются над человеком. Креста на них нет, какой-то дед совал мне свежесрубленный березовый шест.
Глаза резало. Но я заметил, что стены гнилые и деревянные. Что за фокусы?
Я напрягся, чтобы подтянуться, но это получилось неожиданно легко.
Здравствуйте. Спасибо Вам, а то я уже отчаялся.
Господь милостив. Меня послал. Я тутычки коров пасу. Это вас, барин, разбойные люди так оприходовали?
Еще какие разбойные. Так я, получается, всю ночь и утро просидел? А показалось полчаса.
Это потому, что в беспамятстве были. Шандарахнули дубиной. Вон затылок весь разбили.
Ответят за затылок. Тут моя одежда нигде не валяется?
Так чего ж ей валяться? Забрали все подчистую. Это Елизаровские шалят, как есть они.
Елизаровские, братья, что ли?
И братья, и дядья их, и отцы с дедами. Все Елизарово испокон веку разбойничает. Сюда только не ходили, вроде как рядом. Остерегались. Да вишь, как оно. Вы пришлый. Они и позарились, значит.
А вы кто?
Ефим. Пастух мирской. Пастушонок еще со мной.
Машины не слыхали, не видали?
Отродясь не было. Разве только господа привезли? Да я бы знал. У нас только мельница у омута.
Глаза мои привыкли к свету, цветные пятна прошли. Я увидел, что старик босой, в штанах и рубахе грубого полотна. С прорехами на локтях. Подпоясан веревочкой, однако в берестяных ножнах торчит деревянная рукоять.
Мне бы в Меряславль как попасть.
Так сразу не попадете. Да и образ у вас не подходящий. И горячка может сделаться от шишки. Полежать надобно. У нас тетка Барвиха травами пользует, сродница моя. И живет, как раз за деревней. К ней сейчас Николку пошлю. Заодно попросит, чем страм прикрыть.
Мы прошли метров двести. За ольшанником на поле лежало стадо разномастных коров.
Николка, крикнул дед.
Мальчишка лет десяти вскочил с лежки в тени и испуганно уставился на меня.
Вишь, лихие люди барина попортили. Беги к Барвихе, обскажи все, как есть. Мол, догола раздели да ошеломили в кровь. Пусть штаны с рубахой сыщет. Как оденется, чичас и придем.
Ефим, прошу прощения, вы почему меня барином зовете?
А кто? Вы хоть и молодой, да видно по всему. А наперед по рукам. Крестьянские то другие.
А я молодой?
Уж известно, не старый. Мню, лет двадцать, много двадцать пять будет.
Зеркало есть у Барвихи?
Почто не верите? У меня глаз наметан. Любой скажет. Волос черен, кожа гладкая, зубы целые.
Я провел языком. Все зубы на месте. Пломб тоже нет. Они у меня от природы были хорошие. Первую пломбу в двадцать лет поставил. В армии. Погрузил руки в волосы. Глянул вниз. Пузика нет. Никакого.
Так что, получилось? Быть того не может. Тогда где я?
Ефим, скажите, а где я сейчас нахожусь. А то я от удара память потерял.
В Меряславской губернии, Улеймской уезд. Усадьба в Чудинове. Господ Тростянских поместье. А деревня рядомЛыткино.
Дедушка, а год какой сейчас?
Одна тысяча восемьсот двадцатый от Рождества Христова.
Хорошая шутка. И шмотки как раз в стиль.
Господа любят шутковать, а нам несподручно. Имеешь сомнения, так в Елкине церква. У попа спроси. Он службы служит да кажинный день в книгу пишет, кого крестил, кого венчал, кого отпел. Так точно знает все дни и праздники. Ему без того никак.
Извини. В себя еще не пришел.
Барвиха приведет. Вон и Николка бежит.
Мальчик принес штаны и рубаху. Очень старые, но бережно заштопанные и, очевидно, хранимые про запас. Ефим оставил его со стадом, а меня повел в Лыткино. Действительно, недалеко, около километра.