Примета! Воительница подняла к небу глазасиние, как полумесяц на скуле. А я думала, что я суеверна, Оркки Лис.
Тойву взмахнул ладонью.
Телеги останавливать не будем, сказал он Совьон, но раз женщины считают столп оберегом, я не могу лишить девушку его защиты. Возьми ее к себе на коня и поезжай быстрее нас.
Попытается улизнуть
Тойву повернулся и смерил Оркки тяжелым, многозначительным взглядом.
Не попытается.
Раз Тойву решил, значит, никакой опасности не грозило. Но Совьон он отпустил, только когда смог самолично разглядеть Шестиликий столп, а Оркки, не доверяя, двинулся следом за воительницей. И увидел, как из повозки выглянула драконья невеста, лиловое покрывало соскользнуло ей на плечи.
Оркки не назвал бы ее красивой. Чересчур полная, с темно-русыми волосами, заплетенными в две переброшенные на грудь косицы. Местами на щеках, шее и пальцах ее белая кожа потрескалась и пошла розово-красной коростойот мороза. Но все это Оркки заметил потом. Сначала были молочного цвета глаза. Без зрачков и прожилок, заволоченные мутноватой кипенной дымкой.
Бельма.
Сердце Оркки Лиса болезненно сжалось. Он не помнил, как, ударив коня пятками, воротился к Тойву, как потемнел от гнева, скривился от ужаса и хотел было взреветь, словно дикий зверь. Но многолетняя выдержка не позволила ему этого сделатьлюди бы встревожились. Он рванул поводья, приблизился к лицу Тойву и зашипел, брызжа слюной:
Слепая! Мы, дери тебя твари небесные, везем Сармату слепую! Он чудом не сгреб его за шкирку. Но сейчас Тойву не его друг, а глава отряда, и дело бы не кончилось обычной дракой. Бельмяноглазую невесту, калеку, которая Как ты допустил такое?
Он мог бы догадаться, что девушка не была так проста. Мог бы, но Тойву, продолжая смотреть рассудительно и спокойно, не торопился оправдываться и тем привел его в настоящее бешенство.
Оркки Лис захохотал свистяще, горлом.
Птицы, собаки, женщины За кем я только сегодня ни наблюдал. А у нас в телеге слепая, которую мы отдадим Сармату, не успеет начаться зима. Дракон ничего от нас не оставит, ничего, всех перемолет, всех сожжет. Смех его стал страшен и тих, и слышал его один Тойву. Да помилуют нас боги. Их щедростью Сармат сам окажется слепымили простит такой плевок в свою сторону.
Но казнил он и за меньшее.
Ты закончил? Тойву откашлялся. Ее счастье, что она слепа. В чертогах Матерь-горы весь свет из Сарматовой глотки.
Плевать мне на ее счастье. Я еду не ради девок, а ради Черногорода. Чтобы не сорваться на рык, Оркки закусил костяшки пальцев. Значит, слушай. Скажу своим молодцам, и они умыкнут чью-нибудь смазливую дочурку из первой захолустной деревушки, и
Не смей, прочеканил Тойву. И добавил беззлобно, но решительно: Если поступишь по-своему, убью.
Над ними распростерлось бесконечно высокое небо, перетянутое нитями облаков. ПозадиЧерногород, впередидолгие мили опасного, долгого пути. Но тяжесть отвалила от души Оркки, и, засмеявшись, мужчина погладил остроконечную пшеничную бородку. Он знал, что делать, хотя убедил Тойву в обратном.
Поглядите-ка, по-медвежьи проворчал предводитель. Смешно ему. Ничего и знать не знает, а смеется.
«Не убьешь ты меня, Тойву, подумал Оркки Лис. Все Княжьи горы за твоей спиной переверну, а не убьешь».
Две женщины скакали на одноглазом коне к легендарному Шестиликому столпу, и ворон кружил над их головами.
Рацлава поняла, что в Божьем тереме ее опоили маковым молоком, чтобы не начала вырываться и рыдать. Свое тело она ощущала смутно, будто чужое, и все запахи и звуки текли мимо нее так медленно, что, казалось, она могла задержать их между пальцев. Шестиликий столп пах смолой и железом, тонкими цветами, проросшими сквозь древесную кору. Горячее сердце в груди вороньей женщины стучало в такт птичьему крику. Конь рыхлил землю, отдающую талой водой и хрупкими пожухлыми листьями, готовыми рассыпаться в руках.
Пальцы Рацлавы скользили по шершавому столпу, обводили вырезанные лица шести княжон: щеки, губы, кольца кос, выпуклые глаза. Поглаживали расщелины, из которых вились цветы, и осторожно сбивали налет инея.
Ты знаешь эту историю? ровно спросила воронья женщина. Затылком Рацлава ощущала ее тяжелый взгляд, похожий на нависший над ней боевой молот. Она бы никогда от нее не сбежала. И никакая сила не смогла бы ее выкрасть. Драконья невеста, Сарматово сокровищеРацлаване знала, что с холмового спуска Шестиликий столп виден как на ладони. Случись что, предводитель, хитрый человек и их люди метнулись бы к девушке быстрее ветра.
Шесть сестер-княжон, рожденные одной матерью от разных отцов, убили своих нежеланных женихов в ночь после свадебного пира. За это их выслали из Черногорода и заживо закопали в Белой яме. Голос Рацлавы даже не дрогнулиз-за макового молока. А княгиня поседела от горя и стала первой вёльхой-колдуньей.
Вёльхи знали травы и зелья, крали младенцев и гадали на костях, жили триста зим на глухих отшибах. Когда они умирали, люди закапывали их подальше от деревень и рек, а сердца отдавали зверям. Колдовства вёльхи боялись не только такие суеверные воины, как Оркки Лис. Все верили, что, если вёльха дотронется до оружия, следующий бой станет последним.
Верно, согласилась за ее спиной воронья женщина. Позже она назовет свое имя. А еще позже Рацлаве расскажут, что история Совьон давно обросла легендами. Никто не знал, откуда она пришла и зачем, лишь как-то вечером появилась в Медвежьем зале и положила свой меч под ноги черногородскому князю. Неизвестно, что было дальше. Одни говорили, ее заставили сразиться с огромным горным медведем, похожим на того, что скалился со знамен Мариличей. Другиеей велели дать бой дружинникам, и Совьон одолела всех, кроме княжьего любимца Тойву.
Нам следует поторопиться.
Рацлава выдохнула и отвернулась от Шестиликого столпа. Потерла покрасневшие от мороза костяшки пальцев и закуталась в мягкое покрывалоона никогда не касалась такой дорогой ткани. И у нее никогда не было таких платьеврасшитых тонкими нитями, с рядом пуговиц от груди до подола. С длинными, почти до самой земли рукавами. Не было и украшений дороже приданого всех ее сестер.
Совьон шагнула к Рацлаве, но замерла прежде, чем взяла за руку. Она неосознанно протянула пальцы и дотронулась до костяной свирели, висевшей у нее на кожаном шнурке. И тут же осеклась.
Извини. Совьон сжала пальцы в кулак. Это твоя вещь? Она очень необычная.
Рацлава вздрогнула бы меньше, если бы Совьон раскроила ей грудь и вытащила сердце. Не помогло даже маковое молоко: ладони намокли, а в горле застрял шершавый ком.
Моя, выдавила девушка. Единственное, что мне оставили.
Совьон подсаживала ее на большого хрипящего коня, а Рацлава, пусто глядя в затянутую туманом даль, не понимала, почему кожа воительницы показалась ей мертвенно-холодной. Словно железо.
До меня доходил слух, что черногородскому воеводе понравилась твоя игра на свирели, уронила Совьон, ставя ногу в стремя. И заметила, что Рацлава тут же вцепилась в холку грозного вороного. Видимо, это было правдой.
Чего пастушья дочь боится больше, чем дракона?
Трудно было найти коня быстрее и выносливее, чем страшный, с отрезанными губами, верный спутник Совьон. Он легко, будто не чувствуя на себе никакой ноши, взобрался на холм, к каравану из повозок и вьючных лошадейони были нужны не только на случай, если чья-то лошадь охромеет. В горах телега с припасами могла сойти с пути и сорваться в пропасть. Ее могло накрыть обвалом. Провизию не стоило держать в одном местеи так же Оркки Лис думал о сокровищах.
Еще в Черногороде Тойву пригрозил отрубить пальцы всякому, кто рискнет к ним прикоснуться. Но на первой ночной ставке Оркки Лис залезет в телегу и перенесет часть дани в тюки с едой. Тойву, конечно, узнает об этом следующим утром. И Оркки, конечно, останется с целыми пальцами.
Драконью невесту вернули в ее повозку, к старухе-рабыне из Пустоши, и предводитель удовлетворенно кивнул Совьон. Женщина задумчиво сжимала и разжимала ладонь, а ее вороной конь фыркал и опускал тяжелые копыта на тонкие, местами пожелтевшие травинки и затвердевшую землю.
Кто она такая?