Дочь Вельша с Мглистого полога. Тойву, подбоченясь, смотрел вдаль. Тем временем Оркки отстал от него, чтобы ехать вровень со своими людьми, и Совьон воспользовалась случаем.
Что за Вельш?
Пастух, женившийся на дочке мельника. Он сильно задолжал кому-то в Черногородеего сыновья приехали расплачиваться и взяли Рацлаву с собой.
Придерживая поводья одной рукой, Совьон погладила клюв беспокойно трепыхнувшегося ворона.
Зачем ее увезли так далеко от дома? Она же слепа.
Слепа, согласился Тойву. Говорят, она сильно заболела, еще в младенчестве, и потеряла зрение. А дело было в голодную зиму. На этих словах Совьон прикрыла глаза. Мать отнесла ее в лес, инет, не спрашивай меня, почему она выжила. Никто не знает. Девки при княгине щебечут, что к порогу ее принесли волки. А Оркки настаивает, что не выдержал кто-то из ее семьи.
Ты не ответил на вопрос, оправившись, спокойно заметила Совьон. Зачем братья привезли ее в Черногород?
Мужчина вздохнул и запустил пальцы в гнедую конскую гриву.
Тот купец, которому задолжал пастух с Мглистого полога Пошли слухи. О том, что в его доме живет девушка и из ее свирели песнь льется, как из соловьиного горла.
Купец простил Вельшу долг?
Доплатил, и Рацлава осталась жить у него.
Совьон вскинула широкую рассеченную бровь, хотя и не выглядела слишком удивленной.
Ее братья были рады.
О да. Тойву похлопал коня по шее. Ведь они этого и добивались. Позже наш старый, закаленный в боях воевода пустил слезу, слушая ее. И я тоже ее слышалза ночь до того, как девушка вошла в Божий терем.
Совьон выжидающе смотрела на него, и предводитель невесело рассмеялся.
Я, Тойву облизнул губы, остался разочарован. Красиво, но не настолько, чтобы сойти с ума. Уверен, в одном только Черногородском княжестве можно найти сотню куда более искусных пастушков. Он криво улыбнулся и продолжил вкрадчивым полушепотом: Так скажи мне, Совьон, кого мы везем Сармату? Одаренную деву или ведьму?
Повисло молчание, и наконец Совьон покачала головой.
Я не знаю, ответила она. Я не знаю Драконья невеста не ведьма и, похоже, не слишком одарена, но
Новое молчание нарушали лишь скрип мерзлой почвы под копытами и колесами да разговоры людей за спиной.
Ладно. Тойву уверенно повел плечами. Кем бы она ни была, к зиме она окажется в чертогах Сармата, и пусть боги решают ее судьбу.
Пусть боги решают, согласилась Совьон и вскинула лицо к небу.
Белесый луч солнца мазнул ее по синему полумесяцу на скуле.
Песня перевалаII
Рацлава сидела в повозке, когда ее пальцы снова начали кровоточить. Прежде чем девушка поняла это, она испачкала платье на коленяхбагряные, княжьего цвета капли растеклись по витиеватому узору, вышитому серебряными нитями, хотя Рацлава не видела ни багрянца, ни серебра. Раньше ее одежды часто бывали в крови, и сестры говорили, что даже на выстиранных юбках и рукавах оставались побледневшие алые пятна.
Матушка. Она провела рукой над бровями, будто пыталась скинуть невидимую пелену. Пожалуйста, помоги мне.
Старуха делила с ней повозку и обязывалась исполнять любую ее прихоть. Жилистая, желтокожая, как и многие жители Пустоши, Хавтора, дочь Ошуна, прятала голову под шерстяным шафранным покрывалом и заплетала седые и жесткие, словно проволока, волосы в два пучка на затылке. Ее сухие руки покрывали веточки красных татуировок, а шею окольцовывал широкий рабский ошейник.
Вих шарлоо, промурлыкала она, поглаживая пальцы Рацлавы. Я позабочусь о тебе.
Любая красавица ужаснулась бы, если бы только увидела ладони драконьей невесты. На них не было ни следа трудовых мозолей, но кипенно-белая кожа плохо переносила мороз, краснела и лопалась, застывая на костяшках розоватой коркой. К тому же по пальцам тянулись неизвестно откуда взявшиеся шрамы и плохо заживали борозды ран, тонких, будто оставленных лезвием ножа. Они схватывались новой кожицей и тут же открывались снова.
Халь фаргальд, покачала головой Хавтора, перевязывая пальцы тканевыми лоскутками. Кто порезал тебя, ширь а Сарамат?
Старуху не трогало ни то, что ее подопечная ничего не видела, ни то, что она принадлежала к народам Княжьих гор, их в степной низине считали захватчиками. Рацлаву назвали невестой Сармата-дракона, и за это Хавтора была готова целовать ее искалеченные руки и исполнять любой приказ.
Меня никто не резал, покачала головой Рацлава.
Отпустив ладони, Хавтора дотронулась до красно-розовой коросты у нее на лице и шее.
Это от холода, верно, ширь а Сарамат? Ну ничего, ничего Дыхание твоего господина жарче пламени подгорных плавилен. Он согреет тебя. Старуха тихо засмеялась. Сколько тебе лет? Шестнадцать? Семнадцать?
Девятнадцать.
Ты засиделась в девушках. Желтые пальцы потрепали круглую белую щеку Рацлавы. Но теперь ты станешь хозяйкой Гудуш-горы, Матерь-горы по-вашему, и все подземные народы будут кланяться тебе и рассыпать перед тобой невиданные богатства. Она устроилась на подушках напротив девушки и, скрестив ноги в коричневых шароварах, подперла подбородок кулаком. Возможно, ты даже встретишь Чхве, искуснейшего кузнеца, который ростом в полчеловека. Что он выкует для тебя? Ожерелье из огней чрева горы? Корону из обломков великанских пальцев?
Глаза, обронила Рацлава, и свет, просочившийся в окно повозки, тускло сверкнул на ее молочных бельмах.
Не успело зайти солнце, как случилась первая неприятность. Мерно покачивающаяся телега драконьей невесты и ее рабыни подпрыгнула, противно заскрипела и накренилась: камень, прокатившийся под ногами лошади, попал в колесо. От неожиданности Рацлава не смогла удержаться, и ее резко повело в сторону. Ударившись о стену повозки, девушка разбила себе подбородок.
Нарьян, песий ты сын! взревел где-то обычно сдержанный Оркки Лис, и из его рта полился поток отборной черногородской брани. Тойву, всыпь этому вымеску тридцать плетей, и раз он не может усидеть на вожжах, то пусть идет пешком!
Хая адук, зашептала Хавтора, обнимая Рацлаву за шею. Жинго-ка, ширь а Сарамат?
Рацлава понимала, что всёдорогие одежды и забота старухи с Пустошидосталось не именно ей, а случайной девушке, отданной Сармату на растерзание. Но она не раздражалась и не дерзила, аккуратно носила платья и украшения и вежливо говорила с Хавторойно только не в этот раз. Не успев вытереть кровь с подбородка, Рацлава грубо отпихнула кинувшуюся к ней рабыню.
Прочь, зашипела она, и ее полное лицо сделалось страшным.
Она судорожно захлопала себя по горлу, как будто ей не хватало воздуха, и дрожащими пальцами, перетянутыми лоскутками, подцепила кожаный шнурок. Спустилась по нему вниз и с невероятной осторожностью ощупала подвешенную на нем длинную свирель.
Слава богам, слабо выдохнула Рацлава.
В повозку заглянула женщина.
Как ты, Раслейв? весело спросила она с акцентом не жителей Пустошей, но воинов высокогорий. Не слишком испугаться?
На Рацлаве лица не было. Она сжала в кулаке кожаный шнурок, и только тогда к ней начала возвращаться краска. С ней бы ничего не случилось от удара и крепких объятий рабыни, а свирель могла переломиться напополам.
Все обошлось, Рацлава повернулась к окну, спасибо. Кто ты?
Меня звать Та Ёхо, улыбнулась молодая женщина с широким скуластым лицом, узкими глазами и приплюснутым носом. Кожа у Та Ёхо была смуглая, но коричневая, а не желтая, как у Хавторы. Испокон веков ее народ жил на смертельной высоте, почти под самым солнцем, где загар приставал быстро.
Та Ёхо носила подбитые мехом куртку и штаны, ездила на крепкой, но до того маленькой мохнатой лошадке, что она напоминала помесь кобылы с пони. И если бы Рацлава могла видеть, то очень удивилась бы, что Та Ёхо сидела без седла, а ее лошадь не имела удил.
В деревнях из юрт на вершинах Айхаютама Та Ёхо считали красавицей. За то, что она была невысока ростом, но сильна, и за то, что редкий воин стрелял из лука лучше нее. Но в княжествах мало кто восхищался ее черными, жидковатыми волосами до плеч и веселой кривозубой улыбкой. Хотя для нее это ничего не значило.
Скоро они починить твою телегу, Раслейв, и мы продолжить путь. Не нужно бояться.