Более того, он, чтобы выказать свое хладнокровие и профессионализм, добровольно принимал участие в расследовании.
Лейтенант все сделал, как надо, хотя знакомство с деталями происшествия было... неприятно. Пока он бродил среди тел, в его ушах стоял жалобный крик. Глаза Парана отмечали подробности - странный поворот тела, неожиданная улыбка на мертвом лице, - но хуже всего было то, что случилось с лошадьми. Ноздри и пасти животных были в пене - верный признак панического ужаса, раны - рваные и огромные, - чудовищны. Пятна навоза и желчи покрывали бока когда-то гордых скакунов, вес было в крови и ошметках мяса. Он едва не зарыдал над этими животными.
Паран заерзал в седле, чувствуя, как судорога проходит по сжатым в кулаки рукам. Лейтенант держался все это время достойно, но, когда воспоминал о чудовищном зрелище, казалось, что вся его уверенность и сдержанность растаяли. Теперь все презрение, которое он выказал ветеранам, беспомощно опускавшим руки и падавшим на дорогу, было впору выказать самому себе. То, что он увидел в Джерроме (всего лишь отдаленное эхо событий на дороге), было тяжким ударом по его и без того кровоточащей душе, еще одной попыткой разрушить его умение держать себя в руках.
Паран с трудом выпрямился в седле. Он сказал адъюнкту, что его молодость окончилась. Он сказал ей кое-что еще, бесстрашно, не задумываясь о последствиях, отбросив все те предостережения, которые пытался внушить ему отец.
Откуда-то издалека пришло к нему старое-старое: спокойная жизнь. Он отвергал это тогда, отвергал и теперь. Адъюнкт почему-то заметила его. Он спросил себя сейчас в первый раз, имел ли он право гордиться этим. Тот командир прежних времен, у стен Мотта, он плюнул бы на Парана с презрением, если бы он оказался теперь перед ним. "Лучше бы ты прислушался к моим словам, сынок. Ну, посмотрим теперь на тебя".
Его лошадь вдруг рванулась вперед, стуча копытами. Паран схватился за меч, тревожно вглядываясь в сумрак. Дорога шла между рисовых полей, ближайшее жилье находилось далеко. А на дороге откуда-то возник силуэт.
Подул холодный ветер, заставивший лошадь прижать уши; ноздри животного тревожно раздувались.
Человек стоял в тени, он был высок, одет в плащ с капюшоном, узкие брюки и кожаные ботинки. К узкому ремню был прикреплен длинный кинжал - обычное оружие для воинов Семи Городов. На руках человека, на которые падал зеленоватый отсвет, блестели кольца. Кольца на всех пальцах, по несколько колец на каждом пальце. Он поднял одну руку, держа глиняную бутыль.
- Хочешь пить, лейтенант? - спросил он негромко, неожиданно приятным голосом.
- Откуда ты знаешь меня? - спросил лейтенант, не убирая руку от меча.
Человек улыбнулся, откидывая капюшон. У него было вытянутое лицо, слегка зеленоватая кожа, глаза темные, странной формы. Он выглядел не старше тридцати, хотя волосы его были белыми.
- Меня попросила адъюнкт, - пояснил незнакомец. - Она с нетерпением ждет твоего отчета. Я должен сопровождать тебя, мы должны поспешить, - он встряхнул бутылью. - Но сперва отдых. У меня в карманах хватит всего на целый пир, гораздо больше, чем смогут предложить в этих несчастных деревеньках. Пойдем со мной вон туда, на обочину. Мы сможем развлечься беседой и созерцанием крестьян. Меня зовут Весельчак.
- Я знаю это имя, - сказал Паран.
- Ну да, знаешь, - ответил Весельчак. - Это я и есть, увы. В моих жилах течет кровь Тисте Анди, она, без сомнения, ищет исхода из человеческого тела. Я был тем, кто убил королевское семейство в Унте: короля, королеву, сыновей и дочерей.
- А также двоюродных, троюродных, четверою...
- Не оставив никакой надежды. Таков был мой долг Когтя. Но ты так и не ответил на мой вопрос.
- Какой?
- Хочешь пить?
Паран, усмехаясь, спешился.