Дети затаили дыхание, слушая Таю. Она поднялась, сняла с крюка котелок с чаем, налила себе в глиняную чашку, выпила, откашлялась.
А что дальше? спросил Боря Долматовский.
Может, завтра рассказать? засомневалась Тая. Поздно уже. Спать скоро. Напугаетесь еще, сны плохие увидите.
Нет, нет, не напугаемся! зашумели дети. Не надо завтра. Сейчас расскажи! Пожалуйста!
Ну ладно
Тая повесила котелок на место, бросила на угли горсть хвои, чтобы чуть освежить воздух в яранге, и вернулась на место.
Почуяла, значит, Ламия человека в избушке. Подошла, тронула бревенчатую стенуда так, что венец от венца оторвался. Сиг выстрелил опять, в сердце её целясьно пуля в волосах и шерсти запуталась, застряла. Тогда схватил он котелок с горячей похлебкой, бросил в Ламию, попал точно в рыло. Облизнулась она, избушку оставила, стала с земли похлебку слизывать. Понял Сиг, что надо чем-то отвлечь Ламию, чтобы она избу не ломала. Раскрошил лепешку, женой перед походом испеченную, кинул в траву. Стала Ламия на четвереньках ползать, крошки собирать. Страшно хочется ей человечьей еды! Ведь раньше была она человеком. Потому, наверное, и человеческого мяса ей тоже хочется Час прошелсъела Ламия все хлебные крошки. Уже вечереет. Ищет Сиг, чем бы еще Ламию отвлечь: вывернул свой мешок, кинул в окно вяленую оленину, потом рыбу. Надеется, что, когда ночь настанет, выберется он из избушки и сбежит. Целых два патрона у него еще осталось! Может, можно еще спастись. Кормит Сиг Ламию и не замечает, как она растет. Волков разорванных проглотила, пока хлебные крошки подъедала. Медведя сожрала. От мутанта даже косточек не оставила. И чем больше она ест, тем сильней её голод становится. Кинул ей Сиг корешков в медуи больше ничего у него не осталось. Проглотила их Ламия, взялась лапами за крышувот-вот оторвет, достанет охотника из домушки и проглотит. Что делать-то?..
Тая обвела взглядом слушателей. Те жались друг к другу. Представляли, наверное, себя на месте Сигав сумеречном лесу, в избушке, вокруг которой бродит ненасытная Ламия.
Вынул охотник острый нож, сказала Тая. Отрезал себе мизинец на левой руке, разрезал его на три части и выбросил в окошко. Почуяла Ламия свежую кровь, бросилась к свежему угощению. Вот и еще на минуту дольше прожил охотник. А на улице темнеет: то ли ночь подходит, то ли это Ламия свет закрывает. Отрезал охотник себе еще один палецбезымянный. Тая показала детям свою руку, подогнув два пальца. Раздул в печи угли, прижег раны. Всё ждет, когда Ламия отвлечется, когда, наконец, ночь наступит, чтобы попробовать убежать. А Ламии всё маловот-вот раскатает она избушку по бревнышку. Отхватил Сиг все пальцы на левой руке. Потом кусок мяса из ноги вырезал, покрошил и выбросил. Так и кормил Ламию, от себя по кусочку отрезая. Совсем темно стало. Пропала Ламия, не видно её, только чавкает что-то и хлюпаетто справа, то слева, то наверху. Вырезал охотник последний кусоксамый большой, самый сочный. Прижег рану. Встал, качаясь, постанывая от боли. Шагнул к двери, чуть её приоткрыл и что было сил швырнул мясо в темноту. Пусть, думает, Ламия отвлечется, а я как раз от нее и сбегу. Выждал немного, высунул руку без пальцев на улицувсё равно проку от нее теперь немного. А потом и сам выглянул. Ничего не увиделтьма-тьмущая. Осторожно из избушки выбрался да и покрался куда глаза глядят. И странно емупод ногами вроде хлюпает что-то, а сверху капает. Леса не слышно. И запах стоит тяжелыйаж дыхание спирает. Уткнулся Сиг руками во что-то скользкое, теплое и мягкоепонять не может, что это такое. Идти надо, а не получается. Щупал он, щупал преграду, потом не выдержал: достал кресало, высек искры. И увидел
Тая замолчала, округлив глаза. Дети, глядя на нее, аж дышать перестали.
И увидел Сиг, что находится он в брюхе Ламии. Сам он её выкормил, и стала она такой огромной, что проглотила его вместе с избушкой.
Завершив рассказ, Тая выглянула на улицу. Обрадовалась, увидев небольшую группу взрослых, направляющихся к её жилищу: это шли родители и опекуны детей. Малышам давно пора было спать. Только уснут ли они после такой сказки? Хорошо тем, кто вместе с родителями живет. Но таких мало. Большая часть детей спит в отдельно стоящих интернатахнебольших крепких бараках, куда взрослые могут заходить только днем. Дети-то не мутируют, пока не вырастут. Потому им и на сон можно не привязываться, и жить они могут большим коллективом. Плохо только, что за коллективом этим пригляд небольшой. А ну как ночью ребята постарше надумают малышей стращать?
Узнаю, что пугаете друг друга, пригрозила Тая, уши надеру! И никаких тогда больше сказок!
Дети расходились тихо. Тая провожала каждого, стоя у двери, каждому вручала сладкую ягодку. Медине Сагамовой досталась малина. Девочка взяла угощение, подняла черные глаза на Таю и тихоедва слышносказала:
А ведь мой папа тоже Ламию кормит
12
Тагиру Сагамову выпало стоять первым в дальнем дозоре. Он был этому даже радвсё равно не спалось. Он много думал: о Ламии, о Большой Охоте, о товарищах, о третьей жене и, конечно же, о любимой дочке.
Медина у них была единственным ребенком. Да и её могло не быть: Тагир был низкород, как и его жена, разрешение завести детей они получили бы, только если б дожили до двадцати трех лет. Но уж так вышло, что Таня забеременела без одобрения Совета. И девочка родилась здоровая, умная, жизнерадостнаяни у кого не повернется язык её «выродком» назвать. Сам Борис Юдин, лично познакомившись с малышкой, разрешил ей посещать школу. Может, он видел в ней что-то особенное? Бывает же изредка такое, что дети низкородных родителей после совершеннолетия живут и восемь лет. И десять.
Может, и Медина проживет достаточно, чтобы ей разрешили завести своих детей? Хорошо бы! Тогда можно не беспокоиться, что род Сагамовых исчез с лица планеты, что не будет больше в мире людей, в чьих жилах текла бы его кровь.
Его и его предков
Не спишь? негромко окликнули его из кустов.
Зачем обижаешь, командир?
Тагир спустился с дерева, где на высоте трех метров было свито подобие гнезданебольшой настил, сделанный из сучьев и гибких ветвей. Работы там было на полчаса, зато с такого наблюдательного пункта округа виделась лучше, да и сам дозорный на виду не маячил.
Обход раз в полтора часа, напомнил Стас Глебов, предводитель «западных». Часы работают?
Тагир посмотрел на запястье. Часы были не егообщие. Собственность отряда. Секундная стрелка двигалась, и Тагир кивнул:
Работают.
Небо было чистое, поэтому Тагир вполне мог ориентироваться по звездамэто не так сложно, как кажется. Даже низкородов учат, как узнавать время по небесным светилам, как определять стороны светаэто нужное знание, понятное. А вот всякой математике, электрике и прочей механике учат тех, кто способней и кто проживет дольше. Эти науки похитрей, не каждому они даются, зато они позволяют строить разные интересные штуки: снежные и ледовые буеры, например, или, скажем, насосы, работающие от ветра.
Стас ушел, и Тагир опять забрался на помост. Здесь он чувствовал себя в безопасности, хоть и понимал, что чувство это мнимоеесли рядом окажется мутант, то он легко обнаружит прячущегося человека и вмиг заскочит на крону дерева. Что уж говорить о Ламии? Она дерево, наверное, просто переломит.
Впрочем, мутанты редко здесь появлялись. Слишком короткое лето и слишком длинная зимане самые удобные для них условия. И еды не так много. Да и болота здешниекак ловушки; сколько мутов в них, топких и бездонных, потонуло? да тыщи, наверное, если не мильоны! А вот если взять самый быстрый снежный буер и отправиться от зимних стойбищ на юг, то на третий день путешествия попадешь в местность, где мутантовкак лосиных вшей в молодом березняке. А уж летом, да если особенно оно выдалось влажное, муты там кишат просто. Поэтому на юг никто не ходит. На северможно. На западможно, если не очень далеко. И на восток тоже можно. Но на югни-ни!..
Тагир поднял руку к небу, вспомнив заветы Степана Рыбникова и слова Кодекса, наставляющие держаться севера.
Самый страшный мутэто, конечно, Ламия. Никто не знает, откуда она появилась. Вроде всегда здесь была. И повадки у нее необычные: большую часть времени она спит в своей берлоге, которая неизвестно где находится. А раз в три года она пробуждается и отправляется на поиски еды. Никто не знает, как выглядит Ламия. Потому что нет таких людей, кто увидел бы её, разглядел и выжил бы.