" Свою дешевле, дурак! Хотел отлежаться, да? Думал, кукурузники твою тарахтелку не засекут? Решил, что тебя легко ТУДА пропустят - с ходу влетишь, да еще с девкой на заднем сиденье? Нет, голуба, так в жизни не бывает - это я поняла еще тогда, когда трусы кровью не пачкала.
А теперь я совсем умная. Потому и просекла: ловить тут больше нечего. Положила всех гадов - кого в щебень мордой, кого в асфальт, а кого и в собственную юшку, - и давай деру!
Но то плохой был день. Куда ни кинь - везде гоплык! Перед тем я пятку растерла в чужих новеньких сапогах, которые были на размер больше, чем надо; опять же, менструация в самом разгаре - бегать трудно; да еще четыре полных рожка к поясу привешено. Так что у меня получился не бег, а последний вальс больной коровы.
А Ванька, падла, смекнул, что я за него половину опасной работы сделала. Гляжу - он уже тарахтелку из зарослей выкатывает. Я ему кричу "Прикрой, зараза!" - потому как кукурузники начали рожи свои из пыли вынимать и погремушками звенеть. Куда там! Ваня мой даже не оглядывается, ножкой дрыгает, движок завести пытается. И такая меня ярость взяла - чуть не задохнулась! Напарничек называется - как до первого гнилого дела дошло, так сразу и скурвился... Хотелось очередью по нему полоснуть - желательно, чтобы бензобак взорвался. И гори ты, Ванек, синим пламенем!
Но я взрослая трезвая баба - все-таки уже не тринадцать лет, а целых девятнадцать на свете прожила. Потому взяла себя в руки, зубами скрипнула, обиду схавала и решила, что нельзя лишать себя мизерного шанса. Без мотоцикла делать вообще нечего; после того, как я столько "кукурузы" положила, они меня вряд ли жить оставят. Боль превозмогла и снова зашаркала копытами - а вдруг успею? Но тогда, Ванечка, будет у нас с тобой серьезный базар...
Ага, вот и пульки уже над ухом засвистели. Страшно? Нет, весело! Небо голубое и бездонное, облачка несутся, равнина до горизонта, ветер гуляет, адреналин по мозгам бьет сильнее любого бухла - жизнь!!!
Но, видимо, недолгая.
2. ОН
По ее словам, за последние девять месяцев земля показалась ей адом. Но ад еще был у нее впереди.
Я слушал рассказ этой глупой телки и думал: "Не волнуйся, детка, - провожу до самой преисподней. А вот сынку твоему придется чуток задержаться. Годков на шестьдесят". Почему-то я был уверен, что у нее родится именно сынок. Должно быть, это нашептала мне Черная Масья* прошлой ночью, в пророческом сне. Да и не хотел бы я заполучить бабью плоть на очередной пожизненный срок!..
-------------------------------------* Масья - мать (жарг.). -------------------------------------
Мое время таяло стремительно; мне позарез нужен был преемник. И я уже точно знал, что некоторые вещи он должен впитать с молоком матери в буквальном смысле слова. Иначе не осуществится то, что я ему предуготовил.
Я сидел в бывшей конторе на старом заброшенном заводе. Это была унылая тесная клетушка, часть которой занимали металлический шкаф и стол. На стене висел календарь с голой красоткой за две тысячи истлевший год. У красотки был отвратительный шоколадный загар и невероятно белые зубы.
Я с удобством разместился в мягком кресле, из которого два часа тому назад выгрузил скелет с пулевым отверстием в черепе. Его "улыбка", посланная с того света и обращенная ко всем живущим без разбора, была, ясное дело, саркастической. И он был прав - с тех пор, как я почувствовал дыхание Костлявой на своем затылке, я стал ходячим фонтаном черного юмора. Этот поганый мир не заслуживал ничего другого. Над ним можно было только смеяться - в перерывах между стонами боли и отчаяния или тщетными попытками что-нибудь изменить. И я любил его таким. Я сам был одним из тех, кто ввергал людишек в отчаяние, и ни минуты не сожалел об этом. Но настал мой черед уходить. И теперь я жаждал утопить остающихся в крови и грязи.
Однако сейчас я заткнул фонтан и сидел тихо. Слушал.