Несказавникакогослова,музыкант
доигралмазуркудо конца и лишь затем начал Бетховена. Москва
стоялапротивскрипачапо-бабьи,расставивногии
пригорюнившисьлицомоттоски, волнующейся вблизи ее сердца.
Весь мир вокруг нее вдруг стал резким и непримиримым,--одни
твердыетяжкиепредметысоставлялиего и грубая темная сила
действовала с такой злобой, что самаприходилавотчаяниеи
плакалачеловеческим,истощенным голосом на краю собственного
безмолвия. Исноваэтасилавставаласосвоегожелезного
поприщаигромиласоскоростьювоплякакого-тосвоего
холодного,казенноговрага,занявшегосвоимтуловищемвсю
бесконечность.Однакоэтамузыка,теряявсякуюмелодиюи
переходя в скрежещущий вопль наступления,всежеимеларитм
обыкновенногочеловеческогосердцаибылапроста,как
непосильный труд из жизненной нужды.
Музыкант глядел на Москву равнодушно ибезвнимания,не
привлекаемыйникакойеепрелестью,-- как артист, он всегда
чувствовалвсвоейдушеещеболеелучшуюимужественную
прелесть,тянущуюволювпередмимообычного наслаждения, и
предпочитал ее всему видимому. Под конец игры из глазскрипача
вышлислезы,-- он истомился жить, и, главное, он прожил себя
не по музыке, онненашелсвоейраннейгибелиподстеной
несокрушимоговрага, а стоит теперь живым и старым бедняком на
безлюдном дворе жакта, сизможденнымумом,вкоторомнизко
стелетсяпоследнее воображение о героическом мире. Против него
-- по ту сторону забора --строилимедицинскийинститутдля
поисковдолговечностии бессмертия, но старый музыкант не мог
понять, что эта постройка продолжает музыку Бетховена, а Москва
Честнова не знала, что там строится. Всякаямузыка,еслиона
былавеликаичеловечна, напоминала Москве о пролетариате, о
темном человеке с горящим факелом, бежавшем в ночь революциии
онейсамой,ионаслушала ее как речь вождя и собственное
слово, которое она всегда подразумевает, ноникогдавслухне
говорит.
Навходнойдверивиселафанернаятабличка с надписью:
"Правление жакта и домоуправление". Честнова вошла туда,чтобы
узнатьномерквартирывневойсковика,-- он указал в учетном
бланке один номер дома.
До канцелярии жакта шел деревянный коридор, по обе стороны
его жили вероятно многодетные семьи -- там сейчассобидойи
недовольствомкричалидети,деляпищуна ужин между собой.
Внутри деревянного коридора стояли жильцы и беседовалинавсе
темы,какиеестьнасвете,--опродовольствии,ремонте
дворовой уборной, обудущейвойне,остратосфереисмерти
местной,глухойибезумной прачки.