Он выпрыгнул из вагона и, поскользнувшись, ударился о металлический уголок, торчавший из-под снега. Тело пронзила сильная боль. Он громко вскрикнул и, схватившись за бок, медленно поднялся с земли и двинулся в сторону строя. Кто-то из военнопленных подхватил его под руки.
Держись, земляк, произнес уже знакомый ему мужчина.
Прозвучала команда, и их под конвоем погнали по дороге в сторону города.
***
Немецкий фильтрационный лагерь, находившийся недалеко от Полтавы, имел дурную славу среди военнопленных. Про него говорили, что он имеет двое ворот: одни ведут в Первую русскую национальную армию, которую по приказу немецкого командования формировали из числа перебежчиков и предателей различных мастей. Вторыев Освенцим или Бухенвальд.
Прошло несколько дней. Александр, обессиленный, с впалыми щеками на бледном лице, лежал на нарах, чувствуя, что его окончательно покидают силы. Боль в пояснице не давала ему возможности найти удобную позу на жестком, набитом прелой соломой матрасе. Ему казалось, что болят не только отбитые эсесовцем почки, но и все тело, так как любое движение вызывало нестерпимую боль.
Ну, как ты, браток? произнес склонившийся над ним мужчина с заросшим щетиной лицом. Я думал, что ты вечером отдашь концы, а ты, я смотрю, очухался. Пить будешь? Утром к тебе, когда ты был в «отключке», подходил староста барака. Говорит, если ты не придешь в себя в ближайшие два-три дня, они переведут тебя в блошиный блок, а это верная дорога на тот свет.
Почувствовав у рта металлический предмет, Тарасов открыл глаза. Мужчина приподнял его голову и поднес к губам смятый котелок. Александр сделал два небольших глотка и отвел его руку в сторону.
Если что, зови, я тут рядом, сказал мужчина и отошел.
«Кто он, враг или друг?» подумал Тарасов, невольно вспоминая слова инструктора:
Тарасов, заруби себе на носу, что там, куда ты направишься, у тебя не будет друзей. Многие будут стараться залезть тебе в душу, клясться в своей верности, но если ты хочешь выжить, то никогда и никому не должен доверять, ибо среди этих людей всегда найдется, хоть один человек, который обязательно продаст тебя немцам. Я не буду рассказывать, что произойдет потом. Ты меня понял?
Так точно, звучал его ответ, хотя он тогда не совсем еще понимал своего инструктора.
Ему просто не верилось, что все эти люди, которые в прошлом с нескрываемым восторгом шли в праздничные дни под красными знаменами, могли оказаться подлецами и предателями.
Извините, товарищ инструктор, можно задать вопрос?
Что у тебя?
Мне одно не понятно: ведь у нас миллионы честных людей, патриотов нашей Родины, а вы говорите, чтобы я никому не верил? А как же тогда жить?
Лицо инструктора вдруг стало красным и злым.
О каких патриотах ты говоришь, Тарасов. Все патриоты сейчас на фронте, а там, на оккупированной врагами территории, таковых нет. Там одни приспособленцы, а иначевраги, которые за паек из немецких рук обязательно предадут тебя. Уяснил?
Так точно, товарищ инструктор.
И еще: больше занимайся политическим образованием, читай газеты, изучай труды вождей мирового пролетариата. Тыофицер, а задаешь такие провокационные вопросы. Ты же знаешь, что говорит о таких людях товарищ Сталин?
Инструктор повернулся и вышел из класса, оставив Тарасова один на один со своими мыслями.
***
Сильный организм Александра отчаянно боролся за жизнь. Утром следующего дня он уже смог подняться и выйти на перекличку. Несмотря на общую слабость, он выдержал эти полчаса и не упал на землю. Возвращаясь обратно в барак, он почувствовал, что ему очень тяжело идти. И снова, словно ангел-хранитель, около него оказался все тот же знакомый мужчина.
Держись, земляк! Ты молодец, что смог выйти на перекличку, а то тебя хотели сегодня отправить в блошиный барак.
Спасибо за помощь, поблагодарил его Тарасов. Я еще немного поживу.
Ты, Бога благодари, а не меня. Все в его руках: и жизнь, и смерть.
Войдя в барак, они разошлись в разные стороны. К вечеру среди узников пошел слух, что завтра утром в лагерь должна прибыть делегация из числа русских эмигрантов, которая начнет набирать людей в создаваемую немецким командованием Первую русскую национальную армию. Кто-то утверждал, что эти подразделения будут заниматься охраной коммуникаций, а также выполнять полицейские функции в борьбе с партизанами и подпольщиками. Эта новость вызвала неоднозначную реакцию среди военнопленных. Некоторые вслух выказывали свою готовность вступить в ряды этой армии, другие, а их было большинство, молчали, боясь различных провокаций. На нары Александра присел один из военнопленных.
Слушай, братишка! А ты, что думаешь по поводу этой армии? Стоит записываться или нет? Не умирать же здесь от голода? Это же прямая дорога на волю. Главноевыйти, а там можно махнуть и к партизанам. А что?
Ничего, односложно ответил Тарасов. Мне и одной армии оказалось достаточно, чтобы я оказался здесь. Больше я никуда не хочу записываться.
Неужели ты хочешь подохнуть за какие-то Советы? Ты хоть знаешь, что говорит Сталин о военнопленных? Вижу, что не знаешь, если бы знал, то, не раздумывая, вступил бы.
Александр промолчал, ему не хотелось вступать в дискуссию с этим уже созревшим предателем Родины.
Так вот, если не знаешь, продолжил тот, товарищ Сталин сказал, что у нас нет военнопленных, у нас есть только предатели. Понял? Предатели!
Знаешь что, браток? Вали от меня, сплюнув на пол, произнес Тарасов. Да, да, вали, не порть здесь воздух.
Мужчина отошел в сторону и со злостью посмотрел на него.
Черт с тобой. Решил подохнуть тут, подыхай, а я, в отличие от тебя, хочу жить.
Сволочь! выругался вслух Тарасов и еще раз сплюнул на пол.
***
Вечером его под конвоем двух автоматчиков вывели из барака и по заснеженной дорожке повели в административный корпус, в котором находился кабинет коменданта лагеря. Погода стояла холодная. Сильный северный ветер гнал по земле поземку, забиваясь под шинель и гимнастерку. Александр поднял воротник шинели и, натянув на голову пилотку, двинулся впереди конвоиров. Пройдя метров сто, понял, что окончательно закоченел. За ним, о чем-то разговаривая, шел конвой. Судя по сгорбленным фигурам, им тоже было некомфортно при этой погоде, и они, толкнув его в спину стволом автомата, потребовали, чтобы он ускорил шаг.
Его завели в кабинет помощника коменданта лагеря. Там находились два немецких офицера с нашивками СД на рукавах черных мундиров, а также мужчина в сером гражданском костюме. Тарасов принял его за переводчика.
Заключенный 23765 по вашему приказанию прибыл, произнес Александр.
Офицер с погонами гаупштурмфюрера махнул рукой конвою и вопросительно посмотрел на мужчину в гражданском костюме.
Ваша фамилия? на русском языке спросил мужчина.
Тарасов.
Расскажите мне, Тарасов, когда и при каких обстоятельствах вы перешли линию фронта?
Я уже трижды рассказывал об этом, сделав небольшую паузу, произнес Александр, не зная, как к нему обращаться. Посмотрите документы, там все есть.
Не нужно дерзить, Тарасов, произнес молодой немецкий офицер. Сейчас решается вопрос, оставить тебя жить на этой земле или нет. Если хочешь житьотвечай на все поставленные вопросы. Господин майор желает знать о тебе все из твоего рассказа, а не из рапорта.
Я уже рассказывал, что бежал из заключения. Был осужден на десять лет за дезертирство из действующей армии.
Почему вас не расстреляли, Тарасов? Насколько я знаю, НКВД расстреливает людей, оставивших свои части. Вы можете ответить на мой вопрос?
Я не знаю, почему они меня не расстреляли, я у них об этом не спрашивал. Наверное, потому что меня задержали не в прифронтовой полосе. На фронте с такими людьми, как я, не церемонились бы, пулю в лоби в овраг. Меня арестовали в Казани. Судили меня тыловики, которые не нюхали пороха.
Майор что-то записал в свой блокнот и задал новый вопрос:
С кем вы переходили линию фронта? Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с этим человеком?
Я познакомился с ним в Казани, когда находился в «бегах». Познакомил нас мой однополчанин Романов Павел. Мне тогда нужны были деньги, а со слов товарища, этот человек мог предложить работу за неплохие деньги. Как я понял, он был «вором в законе». Мы встретились в определенном месте, но после разговора с ним меня «замели» чекисты. Я почему-то подумал, что это он сдал меня. Второй раз я встретился с ним случайно, в тюрьме города Чистополь. Я тогда за нарушение режима содержания был водворен в штрафной изолятор. Я не знал, кто сидит за стеной, но мы часто переговаривались ночью, когда засыпала охрана. Во время этапирования в Челябинск я принял решение бежать. Нас в машине было несколько человек, и мы дружно набросились на солдат конвоя. Разоружив их, мы побежали в сторону ближайшего леса. Сколько тогда нас смогло добежать до него, я не знаю. Конвой с других машин открыл шквальный огонь по бегущим зэкам, и в поле осталось много наших товарищей. Иван побежал за мной. Что его заставило это сделать, я не знаю. Мы добрались до Челябинска. Моя старая знакомая помогла укрыться от преследования. Она же «достала» нам из госпиталя документы, по которым мы и попали в маршевый батальон, идущий на фронт. Затем была передовая, и наш с ним переход через линию фронта.