Майор снова что-то записал в блокнот.
Вы здоровы? У вас вид очень больного человека.
Есть немного. Сильно болели почки, сейчаслегче.
Майор повернулся к офицерам и что-то сказал на своем языке. Один из них козырнул и вышел из кабинета.
Скажите, Тарасов, вы знали, что ваш напарник Проценко работал на Абвер?
Откуда, господин офицер? удивленно произнес Александр. Он никогда не говорил мне об этом. Я же вам уже рассказывал, что всегда считал его «вором в законе».
Кто из вас предложил перейти линию фронта, он или вы?
Александр задумался, словно вспоминая, кто из них первым предложил это сделать.
Не помню точно, наверное, он. Я хотел остаться у своей знакомой в Челябинске. Она работала в госпитале, и сделать для меня какие-либо документы не представляло особой сложности.
В кабинете повисла тишина. Было хорошо слышно, как тяжело дышит майор, который, склонившись над столом, что-то записывал в блокнот.
А Проценко утверждает, что это вы предложили ему перейти линию фронта, не отрывая взгляда от блокнота, произнес он. Поэтому я снова хочу спросить вас, Тарасов, чья это была инициатива, ваша или его? Врать не советую.
Да я и не вру, господин офицер. Я же сказал, что не помню. Неужели это так важно, кто из нас предложил перейти линию фронта?
Теперь это не столь важно, ответил майор и, закрыв блокнот, положил его во внутренний карман пиджака.
Он нажал кнопку, и за его спиной, словно из-под земли, вырос солдат. Александр встал со стула и направился к двери. Через полчаса он уже лежал на нарах в своем бараке.
***
Рядом с нарами прошел военнопленный в рваной грязной шинели. Он на секунду задержался и посмотрел на Тарасова изучающим взглядом, а затем направился в дальний угол барака.
«Интересно, почему он так посмотрел на меня? Может, с кем-то спутал? подумал Тарасов, продолжая наблюдать за ним. Сейчас многие из нас мечтают найти хоть одну родственную душу в этом человеческом муравейнике».
Что задумался, земляк? поинтересовался у него знакомый мужчина. За кем наблюдаешь, может, знакомого увидел? Давай с тобой знакомиться. Меня звать Михаилом. ФамилияПроскурин. Я из Вологды. А ты кто такой и откуда?
Александр Тарасов. Я из Казани. Ты не скажешь, какой сегодня день?
А Бог его знает, ответил Михаил. У меня все дни перепутались, да и какая разница, какой сегодня день.
Если сегодня двадцать третье февраля, то я поздравляю тебя с праздником Красной Армии.
Михаил присел около его ног и тоже взглянул в дальний угол барака.
Знакомый, что ли? спросил у него Александр. Странный он какой-то. Остановился около меня, посмотрел и, ничего не сказав, отошел.
Да какой знакомый? Сволочь он! Я случайно услышал, что они хотят сообщить завтра немцам, что ты якобы был командиром роты в их батальоне.
Вон оно что. А я-то подумал, что он меня перепутал с кем-то. Ты знаешь, Михаил, я никогда не был командиром, да и образование у меня всего-то три класса.
Это не столь важно, немцы разбираться не станут, расстреляют и все.
Что мне теперь делать? спросил Тарасов. Что посоветуешь?
Давить его нужно, как вошь, другого выхода нет. Поверь, завтра будет поздно. У меня есть на примете два человека, которые готовы уничтожить этого предателя. Могу я рассчитывать на тебя, Саша?
Конечно. Какие вопросы.
Хорошо, тогда жди моего сигнала.
Проскурин встал с нар и направился к выходу из барака.
Все произошло ночью. Тарасова толкнул в бок один из заключенных, и они, осторожно ступая, направились вдоль нар.
Вот он, тихо произнес мужчина и указал рукой на спящего человека.
В бараке было темно, и Александр не сразу признал военнопленного, который подходил к нему.
Держи его ноги, полушепотом приказал ему напарник. Держи крепче, чтобы не дергался.
Тарасов навалился на ноги спящего военнопленного. Тот попытался вскочить с нар, но Александр крепко держал его.
Он не сразу понял, что человек мертв.
Все, уходим, все также тихо прошептал ему на ухо мужчина, и они быстро и бесшумно растворились в темноте барака.
***
Александр открыл глаза. Перед ним стоял Проскурин и смотрел на него.
Как ты себя чувствуешь? спросил он Тарасова. Ты всю ночь стонал и многим не давал уснуть.
Значительно лучше. Боль постепенно уходит. Может, поправлюсь окончательно, ведь скоро весна.
Александр впервые за все это время улыбнулся.
Спасибо, Михаил. Я тебе многим обязан.
Ты не меня благодари, а господа Бога. Это он наградил тебя крепким здоровьем. Скажи, Саша, откуда у тебя шрам на лице?
Шрам? Этослед молодости, соврал он. Любил драться, вот и заработал отметину.
Михаил усмехнулся. Он сразу понял, что Тарасов врет.
Саша, можно я задам тебе еще один вопрос? спросил он. Ты согласился на сотрудничество с немцами?
Александр, молча, посмотрел на него.
«Почему он меня об этом спрашивает? подумал он. Неужели он провокатор? Ведь это фильтрационный лагерь, в котором основную массу составляют бывшие солдаты и офицеры советской армии, которые добровольно сдались на милость немцев».
Тебя на днях водили к коменданту лагеря. Оттуда редко кто возвращается.
Он продолжал буравить его своим взглядом, ожидая ответа на свой вопрос.
Ты, почему об этом спрашиваешь, Проскурин? Сам-то, какой путь выбрал? За то, что ты сделал для меня, я уже тебя поблагодарил. Что еще тебе надо? Ты хочешь, чтобы я с криком «За Родину!» или «За Сталина!» поехал в Освенцим?
Михаил выслушал его реплику.
Я думал, что спасаю человека, а ты оказался самой обыкновенной сволочью, как и тот, кого мы задушили этой ночью.
Тарасов встал с нар и схватил Проскурина за грудки.
Ты, Проскурин, выбирай выражения. Может, расскажешь, как ты попал в плен?
Они стояли друг перед другом, словно два петуха перед дракой.
Ты, Михаил, не буравь меня глазами, на мне узоров нет. Ты не бойся: ни тебя, ни твоих товарищей я не выдам.
Он отпустил лацканы его шинели.
Проскурин сплюнул на пол и отошел в сторону. Он явно был огорошен этим ответом и, по всей вероятности, жалел о заданном Александру вопросе.
Тарасов! Срочно в комендатуру, громко крикнул старший по бараку. Давай, поторапливайся. Господин комендант не любит ждать.
Александр натянул шинель и, шатаясь, медленно направился в комендатуру. Каково же было его удивление, когда в кабинете коменданта, помимо двух незнакомых ему офицеров в серо-зеленой армейской форме, он увидел веселое лицо Ивана Проценко. Тарасов хотел доложить коменданту о своем прибытии, но тот махнул рукой и молча, покинул кабинет. Александр переводил взгляд с одного офицера на другого, ожидая, кто первый из них его о чем-то спросит. Немцы внимательно смотрели на него, словно изучали какой-то исторический экспонат. Молчание прервал офицер небольшого роста с заметным животиком.
Значит, это и есть тот самый Тарасов? произнес он, то ли обращаясь с этим вопросом к Проценко, то ли непосредственно к нему.
Да, господин майор, произнес Иван, это и есть тот самый человек, который помог мне бежать из заключения, а затем помог перейти линию фронта.
Один из немцев подошел к Александру и на ломаном русском языке задал вопрос.
Нам стало известно от этого человека, что ваша жена работает на Казанском пороховом заводе. Это действительно так?
Раньше работала, господин офицер, а сейчас не знаю. После моего ареста могло многое измениться.
Скажите, Тарасов, что же все-таки заставило вас перейти линию фронта?
Желание жить, господин офицер, и ничего более, словно на экзамене, громко произнес Александр.
Немцы переглянулись между собой.
Служба безопасности рейха считает вас русским разведчиком. Вы знаете об этом?
Не знаю, господин офицер, они мне об этом ничего не говорили. Мне кажется, что они в любом русском видят врага. Это вполне естественно: идет война.
Один из офицеров открыл папку и протянул ее другому офицеру. Тот, прочитав документ, сказал:
Тарасов, я сейчас ознакомился с документом, составленным службой безопасности. Ваша фамилия находится среди тех, кто подлежит ликвидации. Здесь написано, что вы командовали ротой.