Послушник молча кивнул, взял конверт и снова с интересом взглянул на мужчину. Тот почему-то смутился, сказал по-немецкидо свидания! и пошел в сторону паркинга. Фадлуллах проводил его взглядом, тщательно, стараясь не помять, ощупал конверт и ушел в глубь особнякагосподину муфтию сейчас не до почты.
Фархад, помощник имама Большой Соборной мечети, был профессиональным проповедникомхатибом, поэтому он отложил текст, написанный ажурной вязью Фадлуллаха, достал из кармана два мятых листка с тезисами проповеди, которую он читал пять лет назад перед верующими Дюссельдорфа, быстро пробежал глазами текст, вздохнул и посмотрел на часы.
Правоверные останутся недовольны, но сегодняшняя служба будет короткойчерез сорок минут у него встреча в Тиргартенеприбыла очередная партия афганского героина, который нужно срочно развезти по точкам. Он быстро прошел к кафедре, обратился лицом в сторону Мекки, воздел руки и поставленным голосом затянул:
Ля илях илля ллах! Нет Бога, кроме Аллаха!
Встроенный в кафедру микрофон отреагировал на эту фразу и послал короткий импульс на смонтированную в подвале аппаратуру, на лицевой панели вспыхнуло несколько лампочек и загорелись зеленые цифры табло, начиная обратный отсчет времени10:00, 9:59, 9:58, 9:57
...мужчина, сидевший в припаркованной напротив мечети машине, вынул из уха крошечный наушник и посмотрел на часыон тоже услышал славящую Аллаха фразу и улыбнулся.
... любовь столь же угодна Богу, как молитва, прошептал муфтий Хаким и положил руку на жаркий живот Фатимы.
...послушник Фадлуллах осторожно вскрыл письмо, принесенное иноверцем, и развернул вложенный в конверт листок. Несколько фраз, написанных по-английски, повергли его в шок.
Иншаллах! прошептал послушник и еще раз перечитал записку.
Если это не глупая шутка, то надо что-то делатьбежать, спасаться, спасать деньги, спасать Зейнаб, хотя нет, она сейчас далеко, в центре города, на Унтер-ден-Линден, встречается с этим противным итальянцем, ей сейчас ничего не грозит...
Может быть, подняться к муфтию? НетФадлуллах криво улыбнулсяпусть он узнает об этом последним...
...мужчина посмотрел на часы и повернул ключ зажигания, надо отъехать подальше, чтобы не повредило автомобиль. Как все настоящие мужчины, он любил женщин, оружие и машины.
В полуденной тишине медленно приподнялся купол мечети, выбросив в небо столб огня и дыма, потом, так же медленно, он опустился на место, словно крышка, накрывающая вскипевшую кастрюлю и только после этого раздался взрывгромкий, страшный, выбивающий стекла окрестных домов, пошатнувший особняк муфтия, сорвавший листы железа с крыши доходного дома...
На смену ему пришли другие звукигибели и разрушения.
Как половина огромного арбуза, раскололся пополам купол, сбрасывая с себя зеленую кожуру изразцов и красное кирпичное крошево мякоти; треснула и обрушилась стена, подняв облако белой известковой пыли; покачнулся, замер, словно прислушиваясь к себе, и только потом упал минарет, сразу, как детская игрушка, рассыпавшись на множество кирпичиков; в раскрытой, без одной стены, мечети медленно, глухо падали каменные блоки, но не было ни стонов, ни криков, словно разрушение не коснулось людей или архангел Азраил перенес их сразу к вратам рая...
Часть перваяТорт из динамита
Глава перваяНе стреляйте в гитариста!
Я проснулся от запаха резеды.
Всю ночь мне снилось огромное поле, и мы со Светланой, держась за руки, бежали по этому полю куда-то вдаль, к солнцу, медленно поднимавшемуся из-за колючих кустов на далеком краю бесконечного ковра цветов.
Картинка была та еще, вульгарная, как сцена из советского фильма про счастливую колхозную жизнь, но просыпаться не хотелось, и я, здоровый мужик, боксер, разведчик и эмиссар Господина Головы, бежал по цветущему полю, вместе с любимой женщиной, бежал до тех пор, пока все настойчивей не стало биться в ушах сердце, все громче и громче, так, что я, наконец, проснулся.
Проснувшись, я почувствовал запах резеды и услышал настойчивый стук в дверь. Пришлось не только открыть глаза, но и встать, накинуть халат и отпереть дверь. На пороге стоял Паша, стоял и радостно улыбался.
От Паши тоже пахло резедой.
Привет, сказал он и прошел в номер. Кофе будешь?
Ага, буркнул я, и завтракать буду, и кофе пить.
Сей минут! весело отозвался Паша и снял трубку.
Чем от тебя пахнет? спросил я.
Пахнет? удивился Паша.
За две недели, что мы провели в гамбургской гостинице «Саксонский двор», я вроде бы неплохо узнал Пашу, бывшего при мне переводчиком, секретарем, телохранителем и стукачом, сообщавшим Петру Петровичу Сергачеву о всех моих телодвижениях на немецкой земле.
Пашаэто было неизбежное зло, как плохая погода и реклама прокладок, с которым приходилось просто мириться, и я от нечего делать принялся Пашу изучать. Главной его чертой, которая сразу бросалась в глаза, была непосредственность.
Если Паша чему-либо радовался, издалека было видноПаша радуется, если он чему-то удивлялся, то по всей фигуре было понятноПаша удивляется.
Так вот сейчас Паша удивлялся.
Пахнет? спросил он. Утром брилсялосьон пользовал, потом душ принялзначит шампунь был, потом дезодорант, потом туалетная вода, к тебе шелжвачку жевал, много чем пахнет получается. А что?
Да ничего, с утра запах привязался. Жрать хочу...
Будет и жрать, сказал Паша.
И точновошла горничная, принесла поднос с завтраком.
Кофейник, испускавший из гнутого носика душистый, видимый глазом аромат горячего кофе; сливочник, с густыми как желе сливками от больших грустных коров дармштадтской породы, таких больших и тяжелых, что им даже не вешают на шею колокольчик-ботало, потому что они не способны к бегу, а только к медленному передвижению по влажным, напоенным росой лугам земли Гессен; две чашки пожелтевшего от возраста старинного саксонского фарфораживем-то мы в гостинице «Саксонский двор», и земля, на которой стоит Гамбург, именуется Нижняя Саксония; была еще изящная серебряная посудинка с невесомыми кусочками сахара...
И еще много всякого нужного для цивилизованного потребления утренней пищи в цивилизованной стране.
Паша налил себе кофе и закурил, не спрашивая разрешения, потому что пил кофе и курил в моем номере уже шестнадцатый день.
Вот ты говоришь, запах с утра привязался...
Паша осторожно взял хрупкую антикварную чашку, сделал крошечный глоток кофе, закатил в восхищении глаза и, поставив чашку на место, закончил фразу:
А я у горничной узналутром в гостинице тараканов травили, швабский дихлофос, он, оказывается, резедой пахнет.
Я вздохнулсон окончательно развеялсяне было ни Светланы, ни цветущего поля. Наяву был только немецкий дихлофос с запахом советского цветочного одеколона.
Ты ешь, а я тебе новость скажу, Паша аккуратно выпустил дым в сторону неприбранной постели.
Хорошую? спросил я сквозь яичницу.
Хорошую, успокоил он. Тебе привет от Наташи...
Кто есть Наташа? спросил я голосом немецкого офицера из фильма про войну и партизан.
Ну, Наташа, онамолодая особа, с которой ты не так давно познакомился в Питере, имел кой-какие приключения, прежде чем отбыл в страну ФРГ, оставив ее на попечение старика Сергачева.
Правда! я сразу все вспомнил. А что Наташа, откуда, как?
А девушка Наташа будет ждать тебя в двенадцать в баре, потому как она случайно, проездом, оказалась в городе Гамбурге и вечерней лошадью отбывает в дальнейшее путешествие по европам.
Кайф! сказал я, одним словом выразив свое отношение к завтраку и приезду Наташки. А сейчас сколько?
А сейчас одиннадцать двадцать пять, так что у тебя на все про всеполчаса. Мыться, бриться, одеваться...
Сначала курить, решительно сказал я и потянулся за сигаретами.
Долговязая джинсовая девица резво вскочила из-за столика и изобразила книксен, явно направленный в мою сторону. Сделав два шага и присмотревшись, я понялНаташка! Боже мой, что деньги делают с человеком! Вот все говорятденьгизло, деньгипортят, а я скажухорошие деньги хорошего человека делают только лучше...
Наташка, сказал я, ну ты даешь!