Я как раз закончил медучилище в Рязани, отслужил три года в армии, тогда еще по три года служили, и вдруг прямо из военкомата, как только я получил в руки паспорт и военный билет, направляют меня в райком комсомола, от чего я шибко сильно удивился, не в облздравотдел, и говорят: «Борис Акимыч, для сознательных бойцов в деле строительства коммунизма у нас есть ответственные посты. Ты человек, прошедший армию, с китайцами повоевал, пороха понюхал Давай, принимай должность заведующего ФАПом. Направляем тебя на новый фронт».
Я было обрадовался, подумал, что направляют меня в реанимацию горбольницы. Реанимацияслово новое, модное, она тогда только-только открылась как направление и отделение, нас туда на практику водили аккурат между окончанием медучилища и армией. И как ушатом холодной водызаведующий ФАПом, начальником, хоть и маленьким. А страсть как не люблю командовать. Ну, не командыр я.
Спорить, однако, тоже не люблю. Привык уже, приказаливыполняю!
Дали мне разнарядку в деревню, название, скажем, Сосуево, кажись, Касимовского района. Не то чтоб я не помню, но не хочу указывать точно. Место там темное. Не хочу рекламировать, а то доктор туда сорвется вишь, как уши поставилчисто Шарик или Мурка!
Супрун показал на внимательно слушающего Прыскова.
Добирался я целый день. Как у Михал Афанасича [М. А. Булгаков «Записки молодого врача». ] написано Автобусом-то до Касимова я быстро доехал, а дальшетишина.
Сперва я полдня ждал, пока «кукушка» доползет, это паровозик такой. Там через мокрый лес железная дорога, вроде как детскаяузенькая. И паровоз «кукушка» таскает три сидячих вагона. Утром и вечером.
Утром-то я еще автобуса ждал на станции, в Рязани, а вечерний приполз еще засветло, к шести. Жизнь тогда была не то, что сейчаснеспешная. Ну, ежели кто торопится, то, пожалуйста, топай через гать по болотцу километров пять, комаров корми! Только там и отдохнуть-то негде. Коли вышел на тропуиди, кругом вода. Не присядешь. Если, конечно, не утонешь, непременно дойдешь.
Приехал я в деревню, хибарку ФАПа осмотрелничего домик, но ремонт, конечно, нужен.
Амбулатория небольшая. Аптечка при ней. И больничка-палата на пять коек, если кого понаблюдать придется, пока из района доктор приедет. Процедурная и операционная, она же родблок.
Устроился я прямо там же в комнатке-пристройке при амбулатории.
Штатвсего ничего: я да акушеркаона же медсестра, да санитарка, «звать Тамаркой».
Я с людями познакомился, бухгалтерию перетряхнул, и на следующий же день поехал в район, в райздрав, доложить, что дело принял, да заявку оставить на медикаменты, инструменты. Ну, и если им меня не жалко, то, может быть, выпишут ссуду на мотоцикл с коляской, чтоб мотаться мне по окрестным деревням, коих всего оказалось шесть.
Заявку от меня приняли, с лекарствами, перевязкой и инструментами обещали помочь, а по поводу мотоцикла показали кукиш. Нет денег у райздрава на мотоциклы.
Используй, говорят, смекалку и прояви находчивость. Потереби председателей колхозов, потому что в их интересах, чтобы медицина была на колесах.
Так что, пока приходилось мне гонять на старом велике, что достался от прежнего заведующего.
Народ потянулся на прием. У кого чирьяк, у кого радикулит, у кого зуб, кто полпальца себе топором отхватит разные люди. Раз в неделю или две, а порой в месяц стоматолог приезжал со щипцами. До вечера надергает зубов полный тазик, и прощай до следующего раза. А хочешь, чтоб он тебе в зубе дырку сверлил, пломбу ставил, езжай в район, сиди в очереди. Хорошо, если за день с этим делом управишься.
Нашим-то лень, да и как летом хозяйство оставишь? С пяти часов на ногах до позднего вечера
Не поверите, ни читать, ни радио слушать времени нету утром какая скотина естькормов задать, убрать-постелить, птицу выгнать на двор, коз привязать на лугу, да бегом на ферму, там до вечера, а вечером опятьхорошо, если корова дойная, так и подоить два раза в день, скотину загнать, кормов задать, и уже без ног упасть на лавки, а у кого естьв кровать с периной и панцирной сеткой. Страсть, какие скрипучие те кровати!
Супрун опять глотнул чаю.
Вот и не ездил никто, приходили на щипцы. Почитай, вся деревня беззубая ходила, у кого одного-двух зубов, а у кого и пол-рта недоставало. Ничего, деснами терли, ели и ни про какие гастриты не вспоминали.
Но отвлекся я. Вызывают тут меня в конце первого лета в райком космомола и мордой об стол:
Комсомолец Акимыч, а почему на вашем участке процветает мракобесие и полное засорение мозгов?
Яни в зуб ногой. Чего такого я проворонил?
Ничего не знаю, говорю. Никакого мракобесия не встречал. Лекции в клубах читаю по медграмотности. Плакаты развешиваю о пользе прививок и профосмотров, да о вреде абортов. Про контрацептивы старухам рассказываю, молодежь-то стесняется приходить. Бабки слушают!
Бдительность потеряли! Cытно спите, крепко жрете у себя тамв советской деревне?! А враг за рупьежом не дремлет! Вы нам тут плакатами, да лекциями свою расхлябанность не прикрывайте!
Тут до меня стало доходить, что это они видно про бабку Василису толкуют.
Ну, есть такая знахарка. Карга старая. Ей уж, небось, лет двести или триста мхом поросла уже вся! Какой она враг?
Самый страшный враг, говорят, не тот, что из-за океана ракетами да бомбами грозит, а тот, что под боком разлагает передовое советское крестьянство! Препятствует победному шествию этого крестьянства в светлое коммунистическое будущее! А фельдшер-комсомолец спит и не видит, как вредная народная пропаганда мракобесия и знахарства ползет по району! Корни пускает в неокрепшие умы советской молодежи!
Хорошо, говорю, поеду искоренять, задание понял.
И первым же делом на перекладных в самую дальнюю деревеньку, кажись, Брысково на десять дворов, где, по слухам, и жила бабка Василиса. За полями, за лесами, да позади болот, на краю дремучего леса
Слыхать-то я про знахарку, слышал, а вот видеть до того момента не приходилось. Приперся я к ее избушке уже в сумерках, стучу. Тишина. Дверь в сени не приперта, значит, в доме хозяйка. А чего ж молчит?
Слыхал я, что очень стара она. Не дай бог, померла, пока ей в райкоме кости перемывали да мне мозги полоскали!
Я зашел в сени, покашлял для приличия. Молчок. Сапоги скинул на мосту, так сени в тех краях называют, стою в портянках, кепку в руки взял, не принято чужой порог переступать с покрытой головой, и вхожу.
В горнице лампочка горит. Значит, электричество есть. Значит, и хозяйка где-то рядом. Чистенько, светло, все прибрано, от полов аж сверкает. Ну, думаю, неужели старуха в такой силе, что дом содержит, хозяйство блюдет и такую чистоту наводить может?! И запах свежего хлеба!
Я у порога встал, говорю:
Вечер добрый, хозяева!
Опять тишина. И такая, знаете, тишина, ну вот, наверное, как в гробу, когда на два метра закопают. Тише не бывает. Аж уши заложило. До звона. Гляжу, из-за печки котяра выходит. Рыжий, мордатый. Глазищи желтые, и так внимательно на меня смотрит, будто он тут за хозяина, а я непонятно зачем приперся.
Был бы черный, я, может, струхнул бы сильнее, а этот рыжий с наглой мордой показался мне своим парнем. А я как прирос к порогу, не могу шагу ступить дальше. Притолока низкая, невольно кланяешься. Я сгорбился, кепку в руках мну и ни тпру ни ну
Вдруг сзади меня кто-то толкает, и слышу голос скрипучий:
Что встал, милок, проходи, давай, не обойти тябя.
И будто пленка, наподобие целофановой, прорвалась передо мной. Я шаг вперед делаю, и вдруг разомгорница серенькая, углы в паутине, под потолком лампа керосиновая, с прошлого века не протиралась от копоти, еле светит на дощатом колченогом столе раскрыта книжка толстенная с желтыми страницами, и каракулей в той книжке ничего не понять!
А рядом со мной и правдакарга. Нос крючком, горб угловатый, у нее, как его, этотАкимыч постучал пальцем по столу, сколиоз! Бабка в тряпье каком-то ветхом. Изо рта торчит один клык, руки жилистые, пальцы узловатые, черные, и смотрит она на меня одним глазом, второго не видно, из-под платка выбиваются седые космы, пол лица прикрывают.
Ну, думаю, попал к бабе-Яге! Прямо с экрана из сказки «Василиса прекрасная» и в избу. Ну, точь-в-точь, как та!