Она направилась к скульптурной группе Актеона и псов. На противоположной стороне пруда виднелся старый Охотничий павильонон был давно закрыт. Вообще в этих местах, некогда облагороженных ландшафтным архитектором, сейчас царило приятное грустное запустение. Все заросло травой, кустами.
Дикий шиповник цвел
И эти белые маленькие цветы в луговой траве, что пахли медом на вечерней заре
На взгляд Клер, место чем-то напоминало парк королевской резиденции Казерте под Неаполем, где она была лишь однажды. Уменьшенную и бедную копию Казерте. Русские без ума от Италии, это она заметила еще во Флоренции и в Равенне, где была так тепло принята в русских кругах. Правда, смотрели на нее там не только с откровенным восхищением, но и с нескрываемым любопытством. А за спиной шептались и сплетничали.
Однако она привыкла и к шепоту за спиной, и к сплетням, и к любопытным взглядам, и даже к нескромным вопросам.
Все эти десять лет, пока Байрон
До самой его смерти два года назад в Миссолонгах
Их связь
Конечно, всем хотелось знать, как у них все было с лордом Байроном десять лет назад, когда родилась их общая дочь Аллегра. И потом, когда они вроде бы так бурно расстались, однако
Нет, они так и не смогли до конца порвать все нити, что их соединяли.
И это было мучительно
И даже его смерть не положила этой связи конец.
Даже гибель их ребенка
Даже этоее отъезднет, бегство в Россиюот прошлого, от воспоминаний, от угрызений совести, от боли, от тьмы, что обрушилась на нее в ее двадцать шесть лет
От страсти, сходной с болезнью, что он ей внушал
Юлия Борисовна Посникова, ее добрая подруга и хозяйка, возможно, поймет Клер лучшетеперь, после того как ее любовник и владыка ее сердца и дум юный Петр Каховский ушел в мир иной, повешенный на Кронверке Петропавловской крепости 13 июля вместе с другими восставшими декабристами.
Не будет уже чисто женского любопытства, замаскированного под сострадание, останутся лишь понимание и полное единство взглядов на самые важные главные вещи.
Так думала Клер Клермонт, медленно шествуя по берегу пруда к каналу, к маленькой «римской» беседке, откуда открывался прекрасный вид на окрестные леса, на рощу, на каменный мост через канал.
Она достигла беседки, села на мраморную скамью, положила на колени ридикюль и достала из него лорнет и нет, не веер.
Она никогда не пользовалась веером и не носила его с собой, как и прочую дамскую модную дребедень. Она достала маленькую походную чернильницу, перо и свой дневник.
Многое хотелось записать, но она раздумывала: а надо ли это делать? После арестов и обысков, ночных визитов жандармов, что бесконечно сотрясали Москву и Петербург вслед за декабрьскими событиями прошлого года как это русские теперь говорят не всякое лыко в строку пишется Пусть она иностранка, английская гувернантка, однако в России в нынешние времена никто не застрахован от жандармского произвола.
В общем-то, все события прошлого года касались в большей степени не ее, Клер, а Юлии Борисовны Посниковой. Ее встреча на весеннем балу с молодым красавцем Петром Каховским в Петербурге. Они только вернулись из Италии в Россию, и это был первый бал Юлии после ее траура по умершему мужуобер-прокурору. И вот сразу роман и пылкий любовник. И страсть, ставшая чем-то бо́льшим, чем простой адюльтер сорокалетней красивой дамы-вдовы и гвардейского офицера-бретера.
Клер наблюдала их роман со стороны и думала, что вскоре все кончится новым браком Юлии Борисовны, дело к этому шло.
Но в декабре произошли известные события на Сенатской площади. И все изменилось в одночасье.
Они в то время жили в Москве, перед восстанием на Сенатской Петр Каховский заставил Юлию вместе с детьми и домочадцами уехать из Петербурга в их московский дом, словно знал или предчувствовал
Когда его арестовали и заключили в Петропавловскую крепость И все месяцы несвободызиму, весну, начало лета о мой бог
Тяжело об этом вспоминать А писать в дневнике? Ей, иностранке?
Клер обмакнула перо в чернильницу и написала:
«Косые лучи заходящего солнца освещали темные леса за Москвой-рекой и саму беседку, каждый лист был полон солнца, подобно алмазу, сверкающему всеми оттенками».
В кустах, окружающих беседку плотной стеной, хрустнула ветка. И еще раз
Клер посадила кляксу на страницу.
Красногрудая птичка-малиновка, словно преследуя Клер, выпорхнула из кустов и села на мраморные перила беседки, кося на молодую темноволосую женщину в черном платье из тафты глазом-бусинкой.
Малиновка моя
Так звал ее он, Байрон
За ее пунцовый румянец на щеках в шестнадцать лет
За сладкий голос, когда она пела ему у клавикордов
Румянец сменился пепельной нездоровой бледностью, когда умерла их девочка, дочка
А голос так и осталсяпрекрасный оперный голос, колоратурное меццо-сопрано Она пела и здесь, в Иславском, куда они переехали в мае из московского дома, вечерами, еще до отъезда Юлии в Петербург.
Снова в кустах хрустнула ветка
Клер невольно обернуласькто там? Что за животные водятся здесь, в этих русских лесах? Олени? Как в английских парках?
Весь июнь Юлия Борисовна состояла в активной тайной переписке с петербургской родней и теми, кому она платила, по ее словам, немалые деньги, чтобы добиться известий о положении узников Петропавловки, а позже о ходе Высокого уголовного суда, судившего декабристов и членов тайных обществ. Получив очередное письмо в начале июля, она начала вдруг спешно собираться в Петербург.
Клер она оставила в Иславском вместе с детьмивосьмилетней Дуней и шестилетним Ваней. Клер очень любила маленькихкогда она смотрела на светловолосую Дуню, ей все казалось, что это ее Аллегра вот ей уже и восемь лет И она как солнечный луч.
Однако 13 июля в Иславское спешно прискакал курьер-посыльный с письмом от Юлиита наказывала Клер отправить детей к ее двоюродной тетке Фонвизиной в бронницкое поместье (оттуда на следующий день приехала гувернантка-француженка), а самой остаться ждать ее, Юлию, дома в Иславском.
«Вы, Клер, мой единственный друг, будьте же мне опорой в мои скорбные дни», писала Юлия.
Клер сначала не могла взять в толк, почему детей так срочно отсылают из Иславского к тетке, почему Юлия в таком состоянии отчаяния и бешенства
Но через два дня пришли вести из Петербурга о казни декабристов, включая Петра Каховского.
И Клер все поняла.
Юлия приехала уже с урной и прахом своего возлюбленного.
Я выкупила его тело, объявила она Клер, выходя из дорожной кареты. В России за деньги возможно все. Я купила его мертвое телоони хотели похоронить казненных тайком на острове Голодае. Я приехала туда ночью, люди, которым я заплатила Клер, а Джульетта могла бы купить за деньги тело Ромео или Меркуцио? А в России сейчас все возможно. Они не зароют его в яму, как падаль, на этом острове Голодае. Я устроила ему свои похороны на берегу Невы. Я купила воз смолистых дров и две бутыли первосортного оливкового масла. Я сделал ему погребальный костер, как вы с Байроном и Мэри тогда для Шелли на берегу моря Я уложила его тело на костер, как мертвого Ахиллеса, и сама подожгла все факелом. Я это смогла сделать, я вынесла все это там, на берегу Невывесь этот ночной погребальный обряд на античный лад! И я собственноручно собирала его еще неостывший прах в каменную урну. Вот, руки обожгласмотрите, Клер Он упокоится в Иславском, в месте, которое я так люблю и где он со мной мой любимый мой мальчик мой названный муж, так и не успел побывать.
Клер в тот миг показалось, что Юлия Борисовна на грани истерики.
Но нет. Она была очень сильной женщиной.
Ни слезинки.
Она лишь сбросила шляпу с черной вуалью и вытащила шпильки из подколотых сзади светлых волос. Они рассыпались волной по ее плечам.
Как такое опишешь в дневнике?
Она, Клер, и так без записей не забудет всего этого до конца своих дней.
В роще у моста через канал послышался стук колессреди деревьев промелькнула дорожная карета. Дорога не была проезжей и торной, кто-то ехал в Иславскоена ночь глядя.
Стук колес по мосту
Хруст веток за спиной