Но самым главным днем для вайнахов является
В одну из заминированных дверей стучат.
Впустите! раздается крепкий бас. Я хочу обсудить условия освобождения заложников. Я один. Я безоружен. Вы сможете меня обыскать. И через меня передать любые требования.
Террорист на экране вздыхает. Один из помощников идет к двери, пару минут возится с растяжками, приоткрывает дверь, чтобы человек мог войти внутрь. Это осанистый, румяный силовик в недурно сшитом пиджаке и джинсах. Профессиональным взглядом он осматривает все вокруг, кивает, будто убедившись, что ничего неожиданного он здесь не встретил. Его берут на мушку, конвоируют к экрану.
Кто ты такой? спрашивают его с экрана.
Переговорщик поднимает удивленный взгляд. Видимо, для него это в новинку.
Механошин Павел Дмитриевич, чеканит он, но своего звания и принадлежности к военным структурам не озвучивает, чтобы не злить террористов. Я пришел помочь.
Мы и без тебя справляемся, говорит террорист. Я замечаю, что акцент у него то появляется, то исчезает. Во время беседы с Механошиным у террориста и вовсе откуда не возьмись проскальзывает московский говор.
Я вижу, говорит Механошин, как вы справляетесь. Предлагаю не обострять и начать с малого. Отпустите женщин.
Куда? непонимающе спрашивает террорист.
Как куда? На волю. Из зала. Выпустите их.
Зачем? спрашивает террорист.
Что значит зачем? Чтобы они не пострадали.
Они не пострадают, говорит террорист.
Механошин, вынужденный задрать голову на собеседника, разминает шею.
Чего вы хотите? спрашивает он.
Чтобы нам не мешали, говорит террорист. Хочу, чтобы вы поскорее ушли.
Так дела не делаются, пожимает плечами переговорщик. Вы захватили заложников.
Они не заложники.
А кто?
Жертвы.
Называйте как хотите. Этих людей не должно здесь быть.
Кто сказал?
Механошин не нашелся с ответом.
Чего вы хотите? снова спрашивает он.
Я уже вам сказал.
Да нет, отмахивается переговорщик. Каковы ваши требования?
Это и есть мои требования, раздраженно гудит террорист. Чтобы нам не мешали и чтобы вы поскорее отсюда убрались.
Не понял, говорит Механошин. А что насчет настоящих требований? Ну там, вертолет, миллион долларов, подсказывает он.
Террорист вздыхает.
Вы не за того меня приняли.
Вот это да, качает головой Механошин. И кто же вы тогда такой? Кстати, может быть, представитесь?
Пожалуйста, говорит террорист, меня зовут Эштр.
Глава двадцать третья
Переговорщик уходит ни с чем. Для негомогучего, цепкого бойцасамое неприятноене знать, с кем ты имеешь дело. На выходе из кинозала он оборачивается и застывает на секунду, словно размышляет, а не почудился ли ему разговор с человеком, который представился Эштром, богом мертвых.
Продолжим, говорит экранный террорист, когда Механошин скрывается за дверью. Самым важным и почитаемым днем недели для вайнахцев является воскресенье. День, когда Пхармат похитил у богов огонь. Об этом узнал громовержец Стела и покарал не только Пхармата, но и людей, которых тот хотел спасти. Пхармата приковали к высокой-высокой горе, и каждый божий день к нему прилетала птица Ида, чтобы выклевать ему печень.
Где-то я это уже слышал. Эсхил, наверное, вертится в гробу.
Но Эштр не мог более наблюдать за страданиями Пхармата и избавил его от пут. Как жаль, что Пхармат не умел летать. Он упал с высокой-высокой горы, но не разбился, а стал ветром. С тех пор воскресеньеэто День ветра. А сегодня у нас что? интересуется рассказчик у слушателей.
При всем уважении к гранду, но фильм по его книге в любом случае не смог бы заинтересовать меня также сильно, как пересказы вайнахских легенд. Отчасти потому, что от этих легенд, судя по всему, зависели наши жизни.
Вайнахцы, которые живут в мире мертвых, могут посещать мир живых, говорит Эштр. Если им захочется, они даже могут остаться в этом мире. Но равновесие двух миров не может быть нарушено. Если здесь убыло, значит, там прибыло. А должно быть поровну. Если кто-то из нас решит остаться в мире живых, то ему нужно подыскать замену. Человека, который вместо него отправится в мир мертвых. Приступаем к четвертой фазе!
Приспешники Эштра хватают каждый по одному человеку из зала. Я не успеваю задуматься над его словами, а меня уже ведут куда-то, подгоняя тычками тупого дула. Я оказался одним из десяти счастливчиков, которых, как я понимаю, отобрали для путешествия в мир мертвых. Что ж, по крайней мере, теперь, понятно, к чему была вся эта тягомотина про вайнахцев.
Нас выстраивают перед экраном и ставят на колени.
Эштр, говорит террорист, повелевает временем, исполнением молитв и следит, чтобы люди не нарушали клятв. Вы в надежных руках. И не забывайте, что мир мертвых ничем не отличается от мира живых. Вы не почувствуйте разницы.
Я оборачиваюсь на зрителей в зале. Они притихли, они ждут расправы. Они уверены, что это положит конец всему страху и ужасу, которых они вдоволь натерпелись сегодня. Они будут рады, если мы умрем.
Механошин! ревет террорист.
Спустя минуту переговорщик прибывает на свой пост. На сцену возле экрана он смотрит потухшим взглядом.
Нам нужен транспорт.
На лице Механошина написано: Ну наконец-то
Какой именно?
Микроавтобус с затемненными окнами, он называет конкретную модель. У тебя есть полчаса.
Я сделаю это, если ты освободишь женщин.
Забирай их всех, бросает террорист. Мы оставим себе вот этих.
Начинается спешная эвакуация зрителей, возникает давка, все стараются как можно быстрее выбраться наружу. В зале остаемся только мы: террористы из мира мертвых, их будущие сменщики из мира живых, Механошин и экранный главарь.
Куда вы отправитесь?
Как куда? недоумевает главарь. На кладбище.
На кладбище, повторяет Механошин.
У тебя осталось восемнадцать минут.
Механошин испаряется. Мы стоим под зоркими дулами. Я слышу, как дышит террорист на экране. Возникает мысль предложить им денег, но сразу понятно, что их идиотизм пересилит любую жажду наживы. Течет время. Болят колени. Мерцает экран. Приходит Механошин и говорит, что транспорт подан.
Нас ведут наружу, прикрываясь словно щитом. Какими бы психами они ни были, а хладнокровия и профессионализма им не занимать. Мы проходим сквозь пустое фойе, выбираемся на крыльцо, толкаясь плечами. По красной дорожке направляемся к микроавтобусу. Главарь предупредил Механошина, что если его люди заметят нежелательное присутствие (силовики, журналисты, зеваки), то сразу откроют огонь. Механошину не нужно объяснять дважды. Вокругтотальное безлюдье.
Загружаемся в микроавтобус. За руль садится один из вайнахцев. Пространства внутри недостаточно для двух десятков человек, но в этом и расчет. Если начнется стрельба, жертв среди заложников не избежать. Маршрут, согласованный с Механошиным, чист, словно взлетка. Чудится, что мы уже в мире мертвых, где днем все спят. Спустя полтора часа, перед микроавтобусом расстилаются слякотные складки подмосковного пейзажа. Мы сворачиваем на бездорожье. Трясет и шарахает, будто в блендере. Лица заложников серые, невыразительные, словно скульптор еще не определился с выбором мимики. Прибываем в пункт назначения. Или пункт отправленияэто как посмотреть. Кладбище расположилось прямо среди леса. Кресты и памятники словно проросли из земли, вытянулись из вспученных могил.
Интересно, нас вообще планируют спасать? Ситуация выглядит еще безнадежнее, чем пару часов назад. Что-то я сильно сомневаюсь, что взвод спецназа спрятался за покосившимися надгробиями. Мы однина кладбище, континенте, планете. Мы одни, а их вон сколько. Чертовски обидно сгинуть вот такна безымянном погосте, в кладбищенской грязи, от пули религиозного фанатика.
Мы недружной толпой топчемся между расхлябанных холмиков. Микроавтобус ткнулся носом в протухшую лужу, словно зверь на водопое. Со стороны выглядит так, как если бы мы приехали проведать очень важного для нас всех товарища.
У меня есть деньги, решаюсь я ухватиться за соломинку. Слышите? Много денег. Сколько вам надо?