Хорошо, говорю я.
Вы не поняли. Это половина. Предоплата.
О, говорю я.
Да. Вторую половину вы заплатите мне, если я его найду.
Мне хочется задать вопрос, как узнать, будет ли он вообще его искать, но вместо этого я спрашиваю:
Каковы шансы?
В кабинет стучат.
Не обращайте внимание, говорит он. Ошиблись дверью. Шансы есть всегда.
Снова стук. В дверь несмело заглядывает незнакомец и тут же исчезает.
Простите, ошибся, роняет он.
Как вы узнали? спрашиваю я.
Вы ждете историю типа по стуку я определил, что у этого человека ампутирован безымянный палец, а ампутантов среди моих клиентов не имеется?
Я пожимаю плечами.
Было бы круто.
Я так не умею, признается он. В соседнем офисе рекламное агентство, но все почему-то думают на нас. Все забываю заказать табличку.
Ясно.
Я говорю, шансы есть всегда. Даже когда шансов нет. Предварительно могу сказать, что дело непростое. Об этом человеке известно только его имя. Не факт, что оно настоящее, согласны?
Я об этом не задумывался.
Он настаивал, что это не псевдоним.
Еще бы, усмехнулся сыщик. Получается, наша единственная зацепкаего участие в захвате заложников. И могила, которая предположительно принадлежит его родственнику. Или однофамильцу. Не густо.
Да уж, киваю я.
Но и не пусто. Держу пари, что вы не единственный, кому он угрожал.
Вы так считаете?
Раньше мне этого не приходило в голову, а сейчас кажется абсолютно логичным допущением. Я благодарно киваю.
Я служил в полиции, говорит детектив, и мне кажется, что сейчас он поделится со мной какой-нибудь байкой из своего боевого опыта, но нет. И у меня там остались связи. Попробую поднять схожие с вашим дела, поговорю с коллегами. Если он связан с террористическими организациями, то это будет еще проще.
Я впервые за несколько месяцев чувствую подъем сил. Услуги этого союзника обходятся недешево, но оно того стоит. Почему я раньше не догадался обратиться к специально обученным людям?
Нужно сделать фоторобот, говорит он.
Фоторобот?
Безусловно. У вас ведь нет его фотографии?
Нет.
И это плохо. Кто-то из моих бывших коллег мог бы опознать его по снимку. Поэтому нужен фоторобот.
Он пересаживается за соседний стол, включает компьютер.
Я тут и швец, и жнец, комментирует сыщик.
Он приглашает меня устроиться рядом.
Начнем.
Перед намичистый лист, в центре которогоовал безымянного лица. Ни глаз, ни рта, ни ушей.
Это будет непросто, предупреждает сыщик. Иногда проблемы возникают даже с тем, чтобы составить фоторобот близкого человека. Что уж говорить о том, кого вы видели пару раз в жизни.
Иллюзий на этот счет у меня нет. Особенно, зная мистическую способность Горазда ускользать из памяти, как утренний сон.
Какое у него лицо? спрашивает детектив. Круглое, вытянутое, прямоугольное, квадратное? Перечисляя варианты, он меняет изначальную форму на экране.
Квадратное? спрашиваю я. А такое бывает?
А вы себя в зеркало видели? спрашивает детектив.
У меня не квадратное лицо.
Пусть так. А у него какое?
Наверноея пожимаю плечами. Овальное.
Хорошо. Теперь лоб. Высокий, низкий средний.
Высокий.
Хорошо. Волосы. Кудрявые, прямые, вьющиеся. Или он совсем лысый? спрашивает детектив, заметив мое затруднение.
Не лысый, говорю я. Волосы у него обычные.
Что это значит?
Сложно становится уже на этом этапе. Не то чтобы я не обращал внимания на шевелюру Горазда, но почему-то сейчас мне кажется, что она каждый раз была разной. Разве такое может быть?
Ну, примерно как у меня.
Хорошо, то есть прямые волосы. А их длина?
Короткие.
Хорошо. Цвет?
Он шатен.
Хорошо. Стрижка?
Ну, такая с челкой.
Такая?
Кажется.
Теперь овал лица и высокий лоб обрамлены довольно стильной стрижкой. Пока что на Горазда не очень смахивает.
Поехали дальше. Уши.
Я понимаю, что детектив постепенно переходит от простого к сложному, но мне ничего не кажется простым. Взять те же уши Горазда. Никогда не обращал на них внимания. Я вообще, можно сказать, не обращал на него внимания. Может быть, в том и беда?
Оттопыренные, прижатые, мелкие, крупные, трубочкой
Он демонстрирует совсем уж экзотические экземпляры, например, эльфийскиедлинные и заостренные, будто березовый лист. А еще те, что напоминают лепешку.
Борцовские, говорит детектив.
Ну, такие средние, отвечаю я.
Он, наверное, уже понял, что со мной каши не сваришь. Далее идут подбородок, щеки, брови, нос и наконец самое важноеглаза. К своему ужасу я понимаю, что даже не помню их цвет. Минут пятнадцать мы бьемся над этой неразрешимой задачей. Вновь останавливаемся на каком-то арифметическом среднем.
Ну, вот, как-то так, говорит детектив и отодвигается от монитора, как живописец, нанесший последний мазок на свой очередной шедевр.
Я смотрю на фоторобот, а фоторобот смотрит на меня. Детектив переводит взгляд с меня на экранную физиономию, как сводник, пытающийся угадать, на сколько мы подходим друг другу. Лицо чужое. Может быть, это и есть Горазд, я, если честно, без понятия.
Скорее да, чем нет, говорю я.
На вас похож, говорит детектив.
Вовсе нет, возражаю я.
Окей, не похож, отступает детектив.
А можете вернуться на несколько шагов назад? спрашиваю я.
Что-то подправить?
Не подправить, а убрать. Волосы, уши, глаза
Он следует моим указаниям. Исчезают брови, высокий лоб, подбородок. Вскоре остается только овал лица. Зияющая пустота, которая тем не менее, обращена в мою сторону.
Так больше похож, говорю я.
Глава двадцать девятая
Говорят, что человеку перед смертью показывают короткометражку, слепленную из самых значимых событий его биографии. Жизнь пролетает перед глазами, говорят в таком случае. И да, это особенно применимо к тем, кто точно знает, что жить ему осталось недолго. Ведь чем, собственно, еще развлечься такому человеку, кроме как воспоминаниями о прожитом.
Вот и я ни с того ни с сего вспоминаю детство. Точнее, не целиком детство, а отдельные эпизоды, вырванные из контекста и хронологии. Если рассказать их кому-то, то он и не поймет, как рассказчику жилось в этом самом детстве. Да я, если честно, и сам сейчас ничего не понимаю насчет моего детства и в целомпрошлого. Как будто это и не мое прошлое.
Помню, как принес домой птенца из разоренного гнезда и закормил его досмерти.
Помню, как на велосипеде отказали тормоза во время спуска с горки.
Помню, как выдумывал праздники на каждый день, чтобы было что праздновать: День грязных подмышек, День свободы тараканов, День сломанного телевизора, День стремной музыки.
Помню, что был такой сериалКвантовый скачок. Главный герой мало того, что путешествовал в прошлое, так он еще и переселялся в незнакомых людей и должен был от их лица изменить ход неблагоприятных событий. Спасти Джона Кеннеди, например. Самый интересный для меня момент заключался не в том, как он это сделает, а в том, как поймет, кто он такой и зачем он здесь оказался. Иногда я играл в Квантовый скачок в домашних условиях. Роль я исполнял старательно. Сразу после утреннего пробуждения я отыскивал в чужой квартире зеркало и смотрелся в него изо всех сил, изучая свою новую личность. Осторожно знакомился с родителями, стараясь отвечать так, чтобы никто не заподозрил, что их сына заменил пришелец из будущего. От этого зависел успех операции. Я даже придумывал себе миссию, правда, она была гораздо проще тех, что выпадали на долю героя настоящего Квантового скачка. Мне некого было спасать, и задача, как правило, сводилась к выполнению ежедневных обязанностей. Допустим, сходить за хлебом или выучить уроки. Я убеждал себя, что это дело планетарного масштаба. Пренебречь его выполнением означало развязать Третью мировую.
Помню день смерти моего дяди. Его убили. Я знал немногих, кого убили, и он был одним из них. Знал слишком сильно сказано, дядю я скорее помнил. Да и то не всего, а так, урывками. Я не помнил, как он выглядел, не помнил в нем ничего, за что его можно было бы убить, не помнил, чтобы он мне что-нибудь дарил или отбирал. И да, это очень странно, что я помнил день его смерти. В тот день мы ездили в цирк, и когда вернулись, кто-то сказал, что дядю убили. У меня не получилось почувствовать, что он умер, ведь я только что вернулся из цирка, где были львы и акробаты, и, конечно, было сложно перестроиться.