Глава десятая
Три дня кряду я стараюсь забыть происшествие в кафе. Ну как происшествие. Скорее недоразумение. Два человека друг друга не поняли. По крайней мере, я не понял, чего от меня хотел Горазд, а он, в свою очередь, зря рассчитывал на мое понимание. Как-то так.
Но у меня отвратительное чувство, что что-то изменилось. И даже не так. Изменилось вообще все. Привычное утратило смысл, а бессмысленное обрело очертания. Не могу выразить иначе. И хоть я делаю вид, что все по-прежнему, я лишь строю хорошую мину при плохой игре.
Не идет из головы вопрос Горазда: Что вы готовы отдать взамен? Этот вопрос не ставит меня в тупик, потому что у меня есть на него ответ: всё. Я не смогу продешевить, потому что для меня не существует вещей, наличие которых компенсирует недостаток писательского успеха. Я видел тех, кто совершенно не заслужил его, а при этом каждый день давал интервью. Живые классикипрестарелые дельцы с полным собранием занудных сочинений наперевес. Или 25-летние юные дарования, которым вручают денежные премии, а на следующий день арестовывают в наркопритоне. Я, слава богу, не из их числа. И что-то мне подсказывает, что это проблема.
Но важнее не то, что я готов отдать, а то, что я хочу получить взамен. Я грежу наяву. О новых книгах, интервью, хвалебных рецензиях, литературных премиях, экранизациях, автограф-сессиях. Хочу всего и сразу: денег, славы, счастья. Хочу не зависеть от грандов и грантов, не жалеть средств, распоряжаться свободным временем. Хочу чтобы моим мнением интересовались. И не кто попало, а, допустим, Ургант. Почему нет. Хочу жить как и где хочу. Хочу хотеть. Хочу чистосердечно ненавидетьтех, кто когда-то был выше и сильнее меня, и за это я уважал их и пресмыкался перед ними. Хочу иметь на это право.
Извините, но мы закрываемся, ко мне причаливает официант. Он весь в прыщах, будто ему в лицо выстрелили картечью. Зачем его взяли сюда работать? Вид его рожи портит аппетит.
Я поднимаю на него глаза, но он продолжает выжидающе улыбаться. Другой официант хватает его под локоть и оттаскивает в сторону. Хоть один вменяемый субъект в этом гадюшнике. Я слышу, как он шепчет незадачливому коллеге: Ты что, ты что, это же Стеблин!
Затем рядом со столиком возникает администратор заведения и сообщает, что они, разумеется, работают до последнего клиента.
Тем более, это касается таких клиентов, как вы, господин Стеблин, прибавляет он.
Или вот еще что.
В этом году, говорит ведущий, премия за выдающиеся заслуги перед литературой не соответствует своему названию.
Зал ахает, но оратор делает успокаивающий жест.
Дело в том, что заслуги нашего лауреата выходят далеко за пределы литературы. Его влияние распространяется не только на искусство, но и на всю человеческую историю. Ведь нельзя сказать, допустим, что изобретение железной дорогиэто исключительно прорыв в области транспорта. Это товарообмен, коммуникация, чай в фирменных подстаканниках, в конце концов.
Зал хихикает.
Я приглашаю на эту сцену человека, который прокладывает рельсы из литературы прямиком в будущее. Человека, знакомством с которым мы будем хвастаться перед нашими детьми и внуками. Я даже не буду вскрывать конверт с именем лауреата, потому как уверен, что в нем написано. Премию за выдающиеся заслуги в области литературы получает
И дальше я не слышу ничего, потому что меня оглушают аплодисменты.
И последнее.
Какой бы совет вы дали начинающим писателям? спрашивает журналистка.
Мы в стильно оформленной студии под прицелами телекамер. Я сижу, закинув ногу на ногу. Журналистка отсвечивает улыбкой.
Я бы посоветовал начинающим писателям не начинать.
Неужели?
Шучу, но в каждой шутке только доля шутки. Я поясню. Если бы вы, я резко наклоняюсь в ее сторону, она слегка краснеет, если бы вы знали, что на протяжении двух недель вам придется взбираться отвесно вверх, преодолевая перепады высот, поскальзываясь на уступах, обдирая колени, рискуя умереть от обморожения и любого неосторожного шага, а все ради того, чтобы на пике безымянной горы сделать селфивы бы пошли на такое?
Очень сомневаюсь.
И правильно делаете. Потому что есть много гораздо менее экстремальных поводов прославиться. Писательствоэто тот же альпинизм. Если бы вы знали, сколько восхождений закончилось неудачей, разочарованием и глупой гибельювы бы с места не сдвинулись.
Звучит не слишком оптимистично.
Ну уж как есть.
Тогда у меня еще один вопрос.
Я слушаю.
Я, если честно, не успела прочитать вашу книгу. Не могли бы вкратце рассказать, о чем она?
Она о э-э ну, в общем
В этот момент я очнулся от грез и спросил себя, а что бы я такого мог написать, чтобы получить премию за заслуги и по такому поводу попасть на рандеву с белозубой журналисткой. Вот этого я не знаю. Но это неважно. Мечты важнее. Ониотправная точка для самой безнадежной реальности. Если я могу мечтать, я могу все остальное. И вот эта странная, необоснованная надежда появилась во мне сразу после нашей встречи с Гораздом. И это было жутко. Ведь я реалист. Или даже пессимист. Вера в чудопустая трата времени. Но некая инородная мысль твердила, что миражи не морок, а лишь предвестие будущего.
Ну а что, подумал я. Ведь мечтать не вредно.
Глава одиннадцатая
Думал ли я когда-нибудь о самоубийстве? Конечно. В последние месяцы я думал о нем в разы чаще. Понимал, что я надоел не только самому себе, но и окружающим. Почему бы не оказать нам всем такую услугу? Сложно сказать, что меня остановило. Хотя нет, просто. Как ни странноГоразд. Ведь я понимал, что это будет ему на руку. Что он только порадуется. А радовать этого ублюдка не входило в мои планы.
В этом смысле мое заточение и неизбежная гибельпрекрасный компромисс. Вроде как я делаю все возможное, чтобы избежать поражения и смерти, с другой стороны, кто на моем месте сумел бы победить? Но мне все равно мучительно страшно представить, как все произойдет. Это изматывает. Я бы предпочел знать точную причину предначертанной смерти. В этом случае мне было бы проще ее вообразить. Кажется, это называется негативная визуализация. Отличное упражнение, кстати, помогает смириться с грядущими утратами и жизненными сложностями.
Идиллияэто пять небоскребов разной высотности. Они напоминают пятерню утопленника, что бесполезно хватает воздух над водной гладью. Корпус, в котором я нахожусь, носит порядковый номер пять, но вообще-то, у каждого из корпусов есть свое название. Sator, Arepo, Tenet, Opera, Rotas. (Положа руку на сердце, я не удивлен, что проект провалилсяхуже было бы только использовать в качестве названий ведьмовские заклинания.) Так вот я нахожусь в Opera. Не знаю, почему Горазд выбрал именно этот вариант, но полагаю, что скрытый смысл в этом есть. Считаю, что такими методами Горазд компенсирует собственную бессмысленность.
Если зашел разговор о метафорах, то происходящее со мнойодна большая метафора. Но как ее истолковать? И следует ли сделать это сейчас, когда большая часть колоды лежит рубашкой кверху? В моем случае лучше рано, чем никогда. Что ж, первое, что приходит в головуэто избитая фаустовская аналогия. Я, (правда, сам того не желая) заключил контракт с дьявольской сущностью. Сущности иногда не мешает принимать душ и в целом быть более современным, но это детали. Согласно контракту, я становлюсь мировой знаменитостьюуспех, богатство, все дела. В обмен на это я обязуюсь написать книгу. Нет, не такКнигу. Книгу о чем? Об этом в контракте не сказано. Видимо, любую книгу. Видимо, эту книгу. Сразу вопрос: на кой она сдалась дьявольской сущности? Типа, пиар? Ну, во-первых, пиар-то черный, а во-вторых, откуда было знать, что я стану писать именно на эту тему, а не про глобальное потепление.
Ладно, едем дальше. Неисполнение контракта приводит к штрафным санкциям, самая неприятная из которыхсмерть. Всего-то? Никакой это не Гете, а в лучшем случае Маринина. Не знаю, как вам, а по мне, вся эта мефистофельская тягомотина отдает отрыжкой. И смерть в таких условияхдичайший шарж и китч, я не хочу быть к этому причастен. Но приходится, ничего не поделаешь.
Как бы то ни было, все, что вышевступление. Цветочки, так сказать. А вот и ягодки подъехали. И если угодно, то была барабанная дробь. Недаром ведь глава-то одиннадцатая.