1
Вы вообще там соображаете?!орал начальник, расхаживая по своему кабинету.А вдруг бы у него тромб оторвался?
Он остановился перед виновником этого экстренного совещания, и замахал пальцем у него перед самым носом, который и носом-то назвать было нельзя.
Категорически! Ферштейн?
Алёшенька виновато улыбнулся и закивал головой:
Ферштейн.
Он сидел на столе, и мотал одной ногой. Слово «мотать» тут, наверное, даже и не подходило, потому что нога его странно сгибалась и вперед и назад, как будто у Алёшеньки выломали её в колене. Тарас Тарасович глядел, разглаживая усы, на его «махание», как завороженный, так до сих пор и не привыкший к этим фокусам. Алёшенька был единственный в управлении, да и вообще, может быть даже, во всей украинской полиции, кто имел право сидеть перед начальством на столе.
Я, конечно, понимаю, что ты у нас самый лучший сыщик в Одессе, но такие вещи категорически нельзя.
Затоон во всем сознался. Как это«вуаля»?
Вуаля, вуаля.
Смекнув, что начальство перестало совсем злиться, все разом загалдели, выгораживая Алёшеньку.
Тарас Тарасович, если бы не он
Начальник собрал их реплики одним мановением кулака, как дирижерзаставляет умолкнуть оркестр.
Ша! А если бы у нас министр из Киева приехал? И в коридоре бы его увидел, и в обморок грохнулся?
Ну, так что, ему уволиться, что ли?
Министр Алёшеньку нашего знает
Зачем уволиться? Нет. Мы такого ценного кадра никому не отдадим, даже в столицу,Тарас Тарасович поднял перст указующий в потолок.Но мы сразу оговаривали в первый же день. Никто его, вот такого, видеть не должен, когда он в угрозыске сидит. Никто! На улицеБога ради. Не сымать шапку и очки. Тогда все нормально будет.
Алёшенька надел меховую ушанку и очки от солнца.
Вот, этосовсем другое дело. Еще бы шарф. И сразу похож на человека. Маленького, но человека. Только зеленого. Все свободны. Тыостанься.
Совещание закончилось. Наказанных не было. Все высыпали из кабинета и загалдели по коридору. Те, которые были очевидцами, рассказывали тем, которых не были:
Привезли на допрос, пятый раз уже. Но не колется. Чего только не пробовали. Тут Алёшенька позвонил и говорит: «Вор-то залетный, Одессу совсем не знает». Ну, снял шапку, очки, входит, сделал страшные глаза, этот поплыл. Раскололся, как на духу. Потом пена изо рта пошла, еле откачали.
Все кругом заржали:
Ай, да Алёшенька, ай, да сукин сын!
Герой дня всего этого уже не слышал, а иначе бы уточнил: «Почему сукин? Сын собаки, что ли?» Он любил задавать бессмысленные вопросы.
Ну, молодец, удружил.
ТТ совсем уже успокоился, сел за стол и отворил ящик в поисках чего-то.
Ладно, проехали.
На чем проехали?
Не на чем, это говорят так. Вообще, поздравляю, Алексей. Какое это у тебя? Тринадцатое?
Двенадцатое, гражданин начальник.
Тарас Тарасович вышел из-за стола с тощей пока папкой, и пожал Алёшеньке четырехпалую ладошку.
«Гражданин начальник» сейчас не говорят. Это только в кино так.
Извините.
Слушай, ну, коли ты такой уникум, и все, как орешки, раскалываешь, то вот, тебежмурик.
Начальство кинуло перед Алёшенькой «Дело».
То есть, труп?
Труп. Убоинка. Третьего числа нашли. Уже успел испортиться. Забирай.
Спасибо.
Алёшенька слез со стола, и всякий, кто был бы сейчас в кабинете, подивился, потому что росту в нем было метр тридцать, не более. Взял папку подмышку и пошел прочь.
До свидания, Тарас Тарасович.
Да отчего «До свидания», Алексей? Рабочий день еще не кончился!
Так, мы больше не увидимся, чай.
Все, кто слышал его, решили бы, что Алёшенька иностранец. Так заковыристо он говорил. Переставлял слова справа налево и спереди назад. И первое время он, и вправду, чтобы никто не догадался, изображал из себя мексиканца, и даже купил как-то сомбреро. Но в сомбреро было неудобно в троллейбусе ездитьполя его вечно упирались кому-нибудь в живот. А уж в машине на заданиетем паче: либо водителя спереди в затылок бьет, либо второго операв висок, приходилось шляпу в багажник класть.
А как одел Алёшенька ушанку, так и больше уже не снимал. В самую пору пришлась. Всем меховая шапка хороша, даже лучше полковничьей каракулевой. И тепло в ней всегда, особенно, если голова без волос. Только звезду с неё свинтили. «Это,говорят,некомильфо, вражеские символы вешать. А, вот, лучше мы тебе трезуб прикрутим».
Проходя мимо открытой на улицу двери, где курильщики горячо обсуждали сегодняшнее, услыхал обрывки:
А ведь не хотели его брать.
И ТТ не хотел.
Зато потом первый перехотел. Сколько он у нас? Год, два?
Три года уже.
Господи, время-то как бежит
Но Алёшенька уже дальше ничего не слышал. Запах табака он на дух не переносил и потому спешил поскорее ретироваться.
На веранде шикарного кафе «Гусь и противень» три гламурные девицы курили тонкие сигаретки. Официант принес еще бокалы, безуспешно попытался забрать грязную посуду и был с позором изгнан.
А он может во что-нибудь превращаться?
Нет, конечно. Кажется.
Диан, а у него там жена есть?
Где?
В космосе?
Говорит «нет».
Обратно не собирается?
А фиг его знает? Да и на чем? Он свою тарелку распилил на сувениры, жить-то на что?
А он по ночам храпит?
Он спит, как кошка. Залезет под одеяло с головой, я все боюсь, как бы там не задохнулся.
А зачем он в полицию пошел?
И я вот, тоже не пойму, девочки.
Диана пила коктейли с двумя давними подружками. Они только приехали из Львова, и не знали еще пока всех нюансов её нового романа.
Не жалеешь?
С ума сошли? Да я теперь самая известная бикса в мире!
Зато у тебя какой Instagram!
Да уж, покруче, чем у Брежневой!
Нет, пока не покруче.
А что твои?
Маман в шоке!
Подружки пускают пузыри в свои бокалы, наконец, спрашивают самое важное, что крутится на языке, и что пока не решаются:
А это-то у него есть?
Да не переживайте. Все у него есть, еще подлиннее будет, чем у некоторых.
Подружки захохотали в свои мартини, боясь спросить показать фотки.
На подоконнике стояла трехлитровая банка с карасем. Карась смотрел чрез толщу воды на Алёшеньку, который сидел за самым дальним в кабинете столом, боком к окну на специальном стуле с двумя подушками, и печатал восьмипальцевым методом отчет. Кроме него в отделе никого не было. Паша был на задании, а Оляв вечном декретном отпуске. Все кругом было завалено горами бумаг, папками, лежащими прямо на столах, или во всюду разбросанных коробках.
Хоть и было у Алёшеньки на два пальца меньше, чем у секретарши управления Оксаны, мастера машинописи, а печатал он быстрее ее в три раза. Специально соревнование устраивали, после чего Оксана Алёшеньку страшно невзлюбила, хоть и не показывала совсем виду. Карась уткнулся носом в стекло, глядел мутным своим карасьим взглядом на Алёшеньку и думал: «Черти что тут такое сидит, на человека даже не похожее. Зелёное. Тонкая, будто гусиная шея. По четыре пальца на каждой руке. Огромная голова с этой дурацкой шапкой самого большого в мире размера, и очки от солнца, несмотря на пасмурную погоду».
Алёшенька повернул к банке голову и снял очки. Рыба дернулась в сторону от этих огромных глаз: лицом Алёшенька был вылитый кот породы сфинксов, только без ушей. Карась забился в ужасе по всей банке, существо за столом, кажется, читало все его карасьи мысли: «О, мой Рыбий Бог! Спаси меня от этого чудовища!» Напрасные мольбы, рыбий Бог не внемлет его молитвам, старший оперуполномоченный съест его сегодня на ужин. А теперь Алёшенька вздохнул и продолжил печатать.
Это было двенадцатое его дело, которое он раскрыл. Двенадцатое из двенадцати. Таких сыщиков в Одессе, пожалуй, было поискать. Да и поискать, не нашли бы. Да и нигде, пожалуй, в мире не нашли бы. Потому, что Алёшенька был не простым человеком. Да и не человеком даже вовсе
2
Угораздило же тебя в это чудище влюбиться?
Да не влюбилась я, ма. Нахрен он мне сдался, урод?
А тогда зачем?
Инстаграм, мама, одноклассники, вконтактике. Селфи! Ты не представляешь, сколько у меня теперь подписчиков! Язвезда ютуба!