Будет сделано.
Алёшенька шел в морг в каком-то странном предвкушении. В душе его тоненько звенели струны всех во вселенной инструментов, и пели разноцветные космические птицы, щекоча белоснежными перышками вытянутые теперь в паутину чувства, которые были настолько обострены, что он видел даже сквозь стены домов, стараясь не задерживать взгляды на моющихся в ваннах голых девушках. Алёшенька смотрел в землю, и видел, будто в первый раз, как в пятиметровой глубине её раскрываются ростками разнообразные семена, чтобы пробить себе путь через асфальт через сотни, ещё, быть может, лет. В такие минуты он любил весь Земной шар, странным, необычным для людской души, чувством. Ему будто даже хотелось петь, хотя он и совершенно не умел этого делать.
«Я скоро увижу её»,думал он в сладком предчувствии. И глупо улыбался редким встречным теперь прохожим. В руке Алёшенька держал коробку с двумя французскими пирожными, купленными по сему случаю.
Дверь одна. Вторая. Он предъявил удостоверение на входе, прошел налево. Направо. Дверь. Странное ощущение все сильнее и сильнее вело его вперед, ровно, как в тот самый день, когда он нашел Галю с кровавым платком у носа. Он медленно прокрался к прозекторской, стараясь не потревожить обитателей её своими совсем негромкими шагами. Еще не видя, что там, он уже знал, свидетелем чего станет. Он остановился, не дойдя до входной, слегка распахнутой теперь двери, и глянул в щелку. Галя сидела на стуле, против нее сидел Виктор Фёдорович Гонюкович. Два стакана чая, нарезанный лимон, конфеты и печенье стояли против них. Вий приложил руку к её щеке, словно поправляя темно русые её волосы, а Галя придержала своей ладошкой, трогая его пальцы уголками губ. И это выражение глаз, которое ни с чем никогда не спутаешь.
Алёшенька дернулся. С той стороны помещения узрели это его движение. Галя вскинулась, и пошла к дверям, а он быстро засеменил прочь.
Алёшенька!крикнула она ему в спину.
Он покорно вернулся обратно:
Я хотел пирожное тебе дать.
Ну, куда же ты? Иди с нами чай пить.
Нет, я тороплюсь, Галя,молвил он, вручил ей коробочку и глупо улыбнулся.
Алёшенька тихо вошел в свой кабинет, и сел на декретный стул.
Как дела?Спросил Паша, не отрываясь от своего компьютера, где что-то быстро строчил.
Хорошо
Он глянул на Алёшеньку и, оторвавшись буквально на секундочку, вдруг перестал печатать, заметив странный взгляд своего начальника.
Что случилось?
Нет, нет, ничего. Ну, что, ты нашел?
Нашел, Алексей Петрович!
И я нашел. Кто у тебя?
Елизавета Карамелькина.
И у меня Карамелькина. Музыкальная академия.
Вот, и я не пойму, какая математика у музыкантов?
Э, Паша, математикаэто музыка сфер. Окружностей, кубов, точек, линий, конусов и октаэдров. Одно без другого никак не может.
И в магазины композиторы тоже ходят, вычитать и умножать всем надо.
Пойду, добреду до Новосельського. Тутрядом, десять минут пешком от управления. Меня никто не спрашивал?
Неа.
А ты пока все поподробнее узнай насчет этой Лизаньки.
Точно ничего не случилось?еще раз переспросил Мироненко.
Все нормально,ответил Алёшенька таким голосом, из которого становилось ясным, что все-таки случилось.
Мироненко глянул на его сгорбленную фигуру, вышедшую в двери, и застучал по клавиатуре, как пианистпо клавишам рояля.
Алёшенька сидел в кабинете зав кафедры народных инструментов Национальной Одесской Музыкальной Академии и ждал Елизавету Петровну Карамелькину. Мысли его были преимущественно ни о чем. «Как же так?»думал он,«я живу с Дианой, которую не люблю, и она меня, кажется, и не любит тоже. Зато я люблю Галю, а она любит Виктора Фёдоровича. Но Виктор Фёдоровичженат! Как такая чепуха возможна?»
Здравствуйте, Елизавета Петровна.
В кабинет вошла девушка лет тридцати пяти, укутанная в мрачную библиотекарскую шаль. Тяжелые серьги, малахитовое колье, густой аромат парфюма и обильная косметика делали её похожей на дореволюционную актрису саратовского драматического театра.
Ястарший оперуполномоченный уголовного розыска, Алексей Инопланетянинов. Расследую обстоятельства убийства вашего друга.
Лизанька дико глянула на Алёшеньку.
Кого?Голос у Карамелькиной был низкий, отчего Алёшенька еще более уверился, что точнов театре.
Петра Чистякова.
Я ничего не знаю,резко сказала Лизанька.
Да вы присаживайтесь,сказал более, чем дружелюбно, Алёшенька.
Она присела на краешек стула, выпрямив совершенно идеально свою спину, видимо, в юности Лизанька занималась балетом. Он посмотрел в окно, и внезапно и быстро спросил:
Кот ваш?
Нет. Да. Какой кот?
Японский.
То есть, да. Мой.
Алёшенька глянул прямо ей в глаза. Елизавета Карамелькина смотрела на Алёшеньку так, как будто перед ней сидел не вполне благопристойный себе инопланетянин в темных очках, меховой шапке и с шарфом на шее, а серийный маньяк-убийца, который сейчас раскладывает на белом кафеле никелированные приборы перед тем, как начнет медленно и со смаком вырезать из неё, ещё живой, внутренние органы.
Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с покойным?
Никаких отношений не было. Мы с ним встречались прежде. Затем он встретил эту девушку, и они решили пожениться. Вот и все. У меня теперь отношения совсем с другим человеком. И я больше не хочу об этом говорить. Для меня это очень болезненно.
Она вынула из рукава платок и приложила его широким, театральным жестом, к глазам.
Заскрежетало в замке входной двери, и во вполне благоустроенную типовую одесскую квартиру вошла немолодая уже женщина, впрочем, нагруженная двумя продуктовыми сумками. Она прошла на кухню.
Дианочка, я тут купила вырезку. На ужин приготовлю.
Ма, я не буду,закричала Диана из комнаты.Я сегодня иду к нам. Мы с ним снова помирились.
Мать выложила из сумки продукты на стол и в холодильник, и вернулась в прихожую, чтобы снять шубу:
А ты знаешь, что у твоего баба появилась?
Чушь! Кому он нужен, этот урод?
Тебе, например.
Кто тебе сказал?Диана сползла с дивана и оторвалась, наконец, от своего инстаграма.
Информация из проверенного источника.
И что тогда за баба?
Лаборантка какая-то.
Диана закусила губу и о чем-то глубоко задумалась.
Бред!
Алёшенька теперь сидел в управлении и печатал служебную записку.
Вошел розовощекий Паша с двумя кусками торта на одноразовой тарелочке. На третьем этаже праздновали День чьего-то рождения.
Алексей Петрович. По Карамелькиной,молвил он, закрывая ногой входную дверь,Открыто наследственное дело. Она указана в завещании. Шикарная квартира на Маразлиевской, с видом на парк. Семен Прокопьевич Реутов, 1933 года рождения. Дальний родственник. Два месяца назад, как скончался. Похоронен на Таировском.
Интересненько.
Она?
Похоже на то.
Я вот нам торты принес,было видно, что Мироненко уже успел выпить шампанского за здоровье именинника. И не один даже бокал.
Ты сам ешь. Я сладкое не особенно.
Алёшенька глубоко задумался и вдруг вскинулся, как ошпаренный:
Паша, слушай, а где рыбка?!
Оба воззрились на банку на подоконнике. Она была теперь пустая.
8
Утро началось с того, что Алёшенька не явился на работу, и бедный Паша, который чувствовал свою вину за пропажу вчерашнего карася, и полагавший, будто исчезновение рыбки вполне могло стать причиной отсутствия начальника, оставил все дела, чтобы выяснить, кто именно был виновен в этом коварном злодеянии?
Трижды в кабинет заглядывали по Алёшенькину душу, и Паша в ту же секунду вырубал монитор, чтобы не увидали, что он смотрит. Узнав, что Алёшеньки нет, они закрывали двери, и Мироненко продолжал внимательно изучать запись с камеры наружного наблюдения в коридоре. С огромным трудом получив доступ, поскольку такие вещи были строжайше запрещены в управлении, он сел пересматривать все, что камера записала вчерашним вечером.
Вот, в 16:52 сам Паша вышел из отдела наверх, за тортами и бокалом шампанского. К кабинету подошла Оксана, глянула внутрь, закрыла двери. Провели закованного в наручники человека в военной форме. Посадили на пол в конце коридора. Конвоир ударил сидящего ногой, второй что-то ему сказал, указывая на камеру. Тот поднял арестованного за ворот на ноги, и повел его дальше, за угол.