По-моему, ты неверно смотришь на вещи, Милли.
И как же я должна на них смотреть?! Мой голос повышается почти до визга.
Ш-ш. Мама беспокойно оглядывается кругом. Она не выносит сцен. Как на предоставившуюся возможность.
Возможность чего?
Мама мнется, крутя на пальце кольцо с крупным камнемоднако оно и в подметки не годится виденному мной на старой фотографии бабушкиному изумрудному перстню. До меня вдруг доходит.
Нет, стоп, не отвечай. Это неправильный вопрос. Правильныйне чего, а кого?
Для кого. Видимо, не поправлять меня выше ее сил.
По-твоему, это шанс вернуть себе ее благосклонность? Чтобы она переприняла тебя обратно?
Нет такого слова«переприняла».
Господи, мам, может, хватит?! Речь не о том, правильно или неправильно я говорю!
Извини.
От удивления я не могу закончить начатую гневную тираду. Глаза у мамы блестят по-прежнему, но теперь в них видны слезы.
Просто она ведь моя мать, Милли. Я столько лет ждала от нее хоть каких-то телодвижений. Я не знаю, почему сейчас, почему ты, почему именно так, но она наконец-то попыталась установить контакт. Если не откликнуться сейчас, другого шанса может не быть.
Шанса на что?
Снова стать родными.
«Да и наплевать!»вертится у меня на языке, но я сдерживаюсь. «И без нее прекрасно обходились все это время», хочу сказать я, однако это неправда. Рядом, сколько я себя помню, всегда была словно какая-то незаполненная пустота, оставленная Милдред Стори. В результате мама стала всех держать на расстоянии, не подпуская близкодаже отца, которого, я точно знаю, любила настолько, насколько вообще способна. Маленькой я, видя их вместе, мечтала о таких же отношениях. Однако когда подросла, стала замечать, как она понемногу отталкивает его, не отвечая на ласки, задерживаясь на работе и приходя, когда мы уже легли спать, отказываясь от семейных походов куда-нибудь под предлогом мигреней, которые почему-то проявлялись только дома. Постепенно холодность и закрытость переросли в придирки на каждом шагу, что бы папа ни сделал или ни сказал. В конце концов ему просто указали на дверь.
А теперь все то же самое повторяется уже со мной.
Я вывожу пальцем знак вопроса на запотевшем стакане с водой.
И ты хочешь, чтобы я отправилась туда на все лето?
Тебе там понравится, Милли.
Я фыркаю, и мама добавляет:
Нет, правда. Курорт просто чудесный, школьники отовсюду съезжаются поработать на нем. И туда не так просто попасть. Условия для временных помощников отличные, полный доступ ко всем развлечениям. На самом деле это скорее отдых, каникулы.
Во время которых я буду пахать на свою бабушку.
Ты будешь там не одна, а с Обри и Джоной.
Я их практически не знаю.
Обри я не видела с тех пор, как семья дяди Адама переехала в Орегоннам тогда было по пять лет. Джона живет в Род-Айленде, вроде недалеко, но моя мама с его отцом едва общаются. Последний раз мы собирались вместе на день рождения дяди Андерса, когда мне исполнилось восемь. О двоюродном брате я помню только две вещикак он ударил меня пластиковой битой по голове и остался недоволен, что я не заплакала, и как раздулся словно воздушный шарик от блюда, на которое у него была аллергия, хотя мать и предупреждала к нему не прикасаться.
Вот и узнали бы друг друга. Вы одного возраста, родных братьев и сестер ни у кого из вас нетбыло бы здорово, если бы вы сблизились.
Как ты с дядей Адамом, дядей Андерсом и дядей Арчером? Да вы практически не разговариваете! У нас троих нет ничего общего. Я подталкиваю конверт обратно через стол. Я не поеду. Не собираюсь, как собачка, бежать по ее первому зову. И не хочу тратить на это все лето.
Мама опять берется за кольцо.
Я предполагала, что ты так ответишь. Понимаю, что прошу многого. Поэтому предлагаю тебе кое-что взамен. Ее ладонь ложится на массивную золотую цепочку, поблескивающую на черном фоне платья. Я знаю, тебе всегда нравилось мое ожерелье из каплевидных бриллиантов. Что, если я отдам его тебе в благодарность?
Я выпрямляюсь на стуле, уже заранее представив себе, как оно будет переливаться у меня на шее. Получить его было моей многолетней мечтойно я всегда думала, что оно достанется мне в подарок, а не в качестве подкупа.
Почему не отдать его мне просто потому, что я твоя дочь?
Я всегда хотела спросить это, но не решалась. Возможно, боялась, что ответ будет тем же, что получил когда-то отец, хотя и не выраженный словами: «Ты мне не настолько дорога».
Ну, это же фамильная реликвия
Так именно поэтому оно и должно было мне достаться! Нахмурившись, я слежу, как ее рука с наманикюренными ногтями ложится на конверт. Она не подталкивает его ко мне, просто легонько постукивает по нему пальцами.
Я хотела подарить его тебе на совершеннолетие, в двадцать один год, но если ты отправишься на лето туда, где я выросла, наверное, будет правильнее сделать это раньше.
Я беззвучно вздыхаю и, вновь взяв конверт, поворачиваю его к себе. Мама с довольным видом потягивает вино. Не знаю даже, что хужечто она прибегла к шантажу или что ее план сработал и я согласилась отправиться на все лето работать на бабушку, лишь бы заполучить ожерелье.
Глава 2. Обри
Я вытягиваю пальцы к скользкой стене бассейна. Коснувшись ее, тут же разворачиваюсь и выхожу на финальный отрезок. Это мой любимый момент, когда, оттолкнувшись и вытянувшись, прорезаешь воду на чистом адреналине. Иногда я даже слишком увлекаюсь и выныриваю позже, чем надо, «торможу», по словам тренера Мэтсон. Небольшая помарка в технике, но подобные мелочи и определяютотличный ты пловец или просто хороший. Обычно я стараюсь за собой следить, но сегодня Да я бы вообще так и осталась под водой, если бы могла!
Я наконец поднимаюсь на поверхность, хватая ртом воздух, и перехожу на брасс. Плечи горят, ноги движутся будто сами по себе, в приятном бездумном усилии, пока пальцы снова не касаются кафеля. Тяжело дыша, стаскиваю очки, вытираю глаза и смотрю на табло. Седьмое место из восьми, мой худший результат на двухсотметровке за все время. Пару дней назад я была бы просто раздавлена, но сейчас, видя, как тренер Мэтсон, уперев руки в бедра, смотрит туда же, охвачена только чувством злобного торжества. Так ей и надо!
Впрочем, все это уже не важно. Мне уже больше не участвовать в соревнованиях за нашу школу. Сегодня я пришла, только чтобы команду не дисквалифицировали.
Выбравшись из бассейна, я беру полотенце со скамьи. Заплыв на двести метров был последним в финальных соревнованиях сезона. Обычно меня снимает мама, выкладывая безбожно долгие видео на «Фейсбук», и я остаюсь у бортика, подбадривать участников эстафеты. Однако сегодня на зрительских местах меня никто не ждет, и сама я задерживаться тоже не собираюсь.
Шлепая мокрыми ступнями по плитке, я отправляюсь в пустую раздевалку и достаю спортивную сумку из шкафчика 74. Кидаю в нее шапочку с очками и натягиваю футболку и шорты прямо поверх купальника. Сую ноги во вьетнамки и набираю: «Неважно себя чувствую. Встретишь у дверей?»
Когда я вновь выхожу к бассейну, эстафета уже идет полным ходом. Все из команды, кто не участвует, вопят у бортика, меня никто не замечает. Внутри у меня все сжимается, глаза начинает щипать, но потом я вижу на обычном месте, возле вышки, тренера Мэтсон. Наклонившись вперед, блондинистый хвост на плече, она кричит: «Держать ритм!» Меня вдруг охватывает внезапное и почти непреодолимое желание броситься вперед и столкнуть ее прямо в бассейн. На секунду я позволяю себе помечтать, каково это будет, как субботняя толпа, заполнившая спортивный центр, вдруг онемеет от изумления. Все станут тянуть шеи, не веря своим глазам: «Это что, Обри Стори?! Какая муха ее укусила?! Вот уж от кого меньше всего можно было ожидать!»
И они правы. У меня кишка тонка. Поэтому я просто иду дальше.
У выхода маячит знакомая долговязая фигурамой парень Томас. На нем подаренная мной футболка с символикой баскетбольной команды Портленда, темные волосы, как всегда к лету, коротко острижены. Я подхожу ближе, и напряжение внутри постепенно отпускает. Мы вместе с восьмого классав прошлом месяце как раз было четыре года, и когда я прижимаюсь к груди Томаса, то словно погружаюсь в привычный уют теплой ванны.