Ю Несбё«Ревность» и другие истории
Лондон
Летать я не боюсь. Для среднестатистического пассажира шанс погибнуть в авиакатастрофе, летя обычным рейсом, составляет один к одиннадцати миллионам. Иными словами, вероятность умереть в самолете от инфарктав восемь раз выше.
Я подождал, пока лайнер наберет высоту и выровняется, наклонился к соседнему креслу у окна и, пытаясь успокоить, тихо сообщил эти сведения всхлипывающей, вздрагивающей женщине.
Но, разумеется, когда тебе страшно, статистика мало что значит, добавил я. Говорю, потому что знаю, каково тебе.
До этого момента ты пристально смотрела в окно, а теперь обернулась и перевела взгляд на меня, как будто только что заметила, что на соседнем кресле кто-то сидит. Преимущество бизнес-класса: благодаря тому что между сиденьями есть лишние десять сантиметров, чуть сосредоточившись, можно вообразить, будто ты один. И по общему согласию всех пассажиров бизнес-класса никто эту иллюзию не разрушает, не произнося ничего, кроме кратких любезностей и самых необходимых фраз («Ничего, если я опущу шторку?»). А так как для ног места больше, можно, никак не взаимодействуя, пройти мимо соседа в туалет, достать вещи с багажной полки и так далее; как правило, можно полностью друг друга игнорировать, даже если путешествие длится полдня.
Твое выражение лица я определил как легкое недоумение по поводу того, что я нарушил правило бизнес-класса номер один. Что-то в твоем непринужденно-элегантном костюмея бы не сказал, что цвета брюк и свитера сочетались, но, полагаю, все зависит от надевшего их человека, сообщило мне, что экономклассом ты летала давно. Если вообще летала. И тем не менее ты плакалатак разве не ты нарушила установленную границу? С другой стороны, плакала ты, отвернувшись от меня, и ясно давала понять, что не хочешь ничем делиться с другими пассажирами.
Что ж, если бы я воздержался от утешения, это уже была бы чуть ли не черствостья мог лишь надеяться, что ты мою дилемму поймешь.
Лицо у тебя бледное и заплаканноеи все-таки удивительно красивое, как у эльфа. Или, возможно, красивой ты стала потому, что побледнела и плакала? Всегда питал слабость к хрупкости и беззащитности. Я протянул тебе салфетку, которую стюардесса положила до взлета под наши стаканы с водой.
Спасибо, сказала ты, выдавив улыбку, взяла салфетку и промокнула под глазом растекшийся макияж. Но это вряд ли.
Ты снова отвернулась к окну, прислонилась к стеклу, как будто прячась, и тело вновь затряслось от рыданий. Чтовряд ли? Вряд ли знаю, каково тебе? Я в любом случае свое дело сделал и теперь, естественно, оставлю тебя в покое. Я бы посмотрел полфильма, а потом попытался поспать, хоть и мог рассчитывать максимум на час сна. Мне редко удается заснуть в самолетепричем не важно, сколько длится полет, и особенно когда я знаю, что поспать надо. Я пробуду в Лондоне всего шесть часов, потом полечу обратно в Нью-Йорк.
Табло «Пристегните ремни» погасло, и подошедшая стюардесса налила воды в пустые стаканы, стоявшие между нами на широком, массивном подлокотнике. Перед взлетом капитан сообщил, что сегодня ночью перелет из Нью-Йорка в Лондон займет пять часов десять минут. Рядом с нами кто-то уже опустил спинку и укрылся одеялом, а кто-то уткнулся в экран и ждал, когда принесут еду. Стюардесса еще до взлета разносила меню, но и я, и моя соседка отказались. К моей радости, я нашел себе фильм в категории «классика» «Незнакомцы в поезде» и уже надевал наушники, когда услышал твой голос.
Это все муж.
Я повернулся к тебе, держа наушники в руках.
Вокруг глаз у тебя размазалась тушь, напоминая театральный грим.
Он мне с моей лучшей подругой изменяет.
Не знаю, расслышала ли ты слова о том, что странно все еще называть этого человека лучшей подругой, но у меня, скажем так, и в мыслях не было тебя поправлять.
Извини, сказал я, не хотел вмешиваться
Не извиняйсяхорошо, когда людям не все равно. Таких очень мало. Мы же до смерти боимся любых огорчений и тоски.
Тут ты права, согласился я, не зная, убирать наушники или нет.
Думаю, они прямо сейчас трахаются, всхлипнула ты. Роберт всегда секса хочет. И Мелисса тоже. В эту самую минуту они на моих шелковых простынях
Мой мозг автоматически нарисовал картинку: супружеская пара, обоим за тридцать, он зарабатывает, и зарабатывает много, а ты выбираешь постельное белье. Наш мозгспециалист по стереотипам. И иногда он ошибается. А иногда оказывается прав.
Наверно, ужасное чувство, сказал я без излишне драматических интонаций в голосе.
Я умереть хочу, призналась ты. Так что насчет самолета ты ошибся. Надеюсь, он рухнет.
Но ведь впереди еще куча дел ждет, возразил я, нацепив обеспокоенное выражение лица.
Какое-то мгновение ты просто на меня смотрела. Видимо, дурацкая вышла шутка: время для нее уж точно выбрано неудачно, да и, учитывая ситуацию, нагловато получилось. Ты ведь сказала, что умереть хочешь, а кроме того, назвала подходящий мотив. Шутка могла показаться неподобающей и грубоватойили спасительной возможностью отвлечься от не подлежащей обсуждению тоски. Comic relief вот как это называется; во всяком случае, когда прием срабатывает. И все же я пожалел о своих словахда, даже дышать перестал. Потом ты улыбнулась. Улыбка в ту же секунду исчезла, как рябь с лужи, но я снова задышал.
Не переживай, тихо сказала ты. Умру только я.
Я непонимающе на тебя смотрел, но ты избегала моего взгляда и косилась в сторону, на салон.
Там во втором ряду младенец, заметила ты. Младенец в бизнес-классе, и он, возможно, всю ночь проплачетчто ты на это скажешь?
А что тут говорить?
Что родителям стоило бы понять: люди заплатили больше за то, чтобы здесь сидеть, потому что им надо поспать, а может быть, завтра утром им ехать на встречу или на работу.
М-да. Пока авиакомпании пускают младенцев в бизнес-класс, остальное на совести родителей.
Тогда надо авиакомпании штрафовать за то, что нас обманывают.
Ты осторожно вытерла под вторым глазом, взяв вместо салфетки, что я тебе дал, свой бумажный платок.
В рекламе бизнес-класса пассажиры сладко спят.
В перспективе авиакомпанию ждет наказание: мы будем не готовы платить за то, что не получим.
Но зачем они так делают? спросил я.
Родители или авиакомпании?
Понимаю: родители поступают так потому, что денег у них больше, чем совести. Но ведь авиакомпании должны терять деньги, потому что предоставляемые в бизнес-классе услуги теряют в качестве?
Они также потеряют репутацию, если будут говорить, что не очень рады детям.
Ребенку плевать, где плакатьв бизнесе или в экономе.
Ты прав, я имела в видуне очень рады родителям с маленькими детьми.
Я улыбнулся:
Авиакомпании боятся, что со стороны все это будет напоминать апартеид. Естественно, проблему можно решить: те, кто плачет в бизнес-классе, отправляются в эконом и уступают место довольному, не верящему в происходящее человеку, купившему дешевый билет.
Смех у тебя был мягкий и приятныйна этот раз он добрался до глаз. Легко подуматьи я подумал: непонятно, зачем изменять такой красивой женщине, но тут уж как есть. Дело не во внешней красоте. Да и не во внутренней тоже.
Чем занимаешься? спросила ты.
Я психолог, провожу исследования.
Что исследуешь?
Людей.
Ну естественно. Что ты узнал?
Что Фрейд был прав.
По поводу чего?
Что люди, за редким исключением, ничтожества.
Ты засмеялась.
Да уж, мистер
Зови меня Шон.
А я Мария. Шон, но ты ведь так не считаешь, разве нет?
Что люди ничтожества, за редким исключением? С чего бы мне так не считать?
Ты проявил заботу, а забота бессмысленна, если ты самый обыкновенный мизантроп.
Ну да. Зачем же мне было врать?
По той же самой причинеты проявляешь заботу. Ты мне поддакиваешь, утешаешь меняговоришь, что тоже боишься летать. А когда я рассказала, что меня предали, утешаешь и говоришь, что в мире полно плохих людей.
Ой! Вообще-то, я здесь психолог.
Вот видишь, тебя даже профессия выдает. Осталось признать, что ты опровергаешь собственное утверждение. Как человек ты чего-то стоишь.