Госпожа Свенсон, вы мне по секретику скажите: к ней гостито захаживали? Стефан помедлил и вложил письмо обратно в конверт. И не то чтобы любые гости, а мужские. Трутни, тасказать?
Что я, следила что ли? сердито ответила хозяйка. Мать ее приходила.
Мачеха.
Ну или мачеха, кто их там разберет.
Стефан покачал головой, взял лампу и отошел от ниши. Через пару шагов его ослепил свет. Чтото екнуло под сердцем, но потом Стефан догадался, что встал перед зеркалом. Он приподнял лампу и увидел старика: лысого, утробистого, в алой форме департамента дознания. Судя по виду, старику безумно хотелось спать, и Стефан ощутил с холодком, с полной ясностью поступь своей смерти в этой сонной одури. Он ведь так и умрет. Заснет в департаменте или дома и больше не проснется.
Стефан с трудом отогнал эти вязкие мысли и пошагал мимо книжных полок. Снова Север. Север. Север. Начиная с темного времени и кончая современными авторами. Стефан вновь провел пальцами по пыльным, ребристым корешкамему нравилось это ощущениеподумал и вытащил самую замусоленную книгу. Из ее торца высовывались змеиные закладкиязычки красного бархата, а на обложке значилось: «Легенды и суровая правда Северных кочевых народов под ред. Хакана Дарфельда». Стефан поставил лампу на полку и пролистал до первого из язычков.
«Разгром найкитов и мерманов и казнь Осахи осенью 112 года подвели черту под долгой войной. Двухголовая змея пала, и у Арнадотира не осталось соперников на Севере[63]. Он объявил себя единым правителем степей, соединив племена в единую квазиимперию, просуществовавшую почти тысячелетие, до падения Северной Орды в 1029 году. Эхом великой битвы 111 года дошло до нас пророчествопроклятие Осахи, которое, по преданию, он дал перед своим сожжением[64]:
И аспида две головы взовьются вновь
Над северной землей, над золотом степей.
Осахи сыновья исполнят хор мечей
И вражеские стяги стопчут в кровь[65].
И поныне имена этих двух племен и их грозный герб остаются символом непримиримого и свободолюбивого духа Северного народа»
Стефан зевнул и перелистал до следующей закладки.
« подобно любым богам кочевых народов, северный пантеон отличался жестокостью. Почти все ритуалы почитания требовали жертвоприношений, исключение составляла лишь Асалабогиня любви (о ритуале, связанном с нею, взрослые читатели могут догадаться сами). К IV веку обряды стали смягчаться, и человеческие жертвоприношения заменили на животных[92], но сам вид ритуала не изменился: как говорится в Наследии, кровь невинныя возжеглася, и ветра песню исполнили уста. Песни имели свою версию у каждого племени и у каждого бога и позже переродились в известные нам Сказания Севера. Также в некоторых ритуалах упоминается символ бога. По всей видимости, это предметы, ассоциируемые с тем или иным представителем пантеона. Так, для Асалы им, конечно, стал цветок. Для богини утракусочек стекла или прозрачного камня[93]. Бог мертвых носил маску, что закрывала мертвую половину лица. Бог войнызажженное копье. Бог весельяплод душицы, ныне запрещенныйунас по понятным причинамиставший ууууделомммм»
Буквы сливались, глаза слипались, и Стефан захлопнул книгу. Он сунул ее на место, оглядел еще раз комнату и осознал, что его насторожило.
Вот ведь какая штука, госпожа Свенсон. Смотрю я на эту тронную залу, тасказать, и чтото никак одной вещи не вижу, без которой и жить человеку нельзя, хехе. Кроватито того
Чего «того»?
Нету.
* * *
Ктото залепил зеленые глаза девушки пластырем, отчего даже Йоннибергу стало не по себе. Он поежился, но улыбнулся Корделии и демонстративно поднял руку «предмета» вверх, в сноп солнечного света. Корделия помрачнела, что странно шло к ее северной красоте. Ну она сама же это все организовалас, оправдался Йонниберг.
Я знаю, Корделия помолчала и достала из кармашка платья часы. Ты не хочешь пойти отсюда к я не помню. Знаю, как на эвесском, а на Dunehio. Вода течет вверх.
Фонтаны зимой не работаютс, невежественная госпожа северянка, ответил Йонниберг и согнул руку девушке так, будто она чесала противоположное ухо.
Не работаютс, повторил он.
Корделия все смотрела на часы и покачала головой.
Так странно, что мы встретились именно сегодня. Ghadraho de
Йонниберг и хотел бы сказать, что искал Корделию по всем музеям страны и сейчас невыразимо отупел от радости, от радости, ОТ РАДОСТИ, и ничего странного во встрече нет, но почемуто он молчал и поднимал девушку на цыпочки, и сам не понимал, ЗАЧЕМ. Йонниберг заметил, как «предмет» сглотнул, и удивилсяв мозгу уже засело убеждение, что перед ним не живой человек.
Йон!
Хорошохорошо! Только один моментс.
Корделия оглянулась на угол помещения, и прядь ее светлорыжих волос выпрыгнула изпод шляпки, скользнула по плечу. Йоониберг невольно засмотрелся. Не глядя, он вложил девушке в руку желтый томик из саквояжа. Та уже дрожала от напряженияона все стояла на цыпочках, и солнце зажигало золотом черные волосы. Подошел угрюмый рабочий. Он снял кепку, встал на колени и заглянул под белоснежное платье. На миг Йонниберг подумал, что надо охладить пыл мужчины, но ничего не сказал и только сунул розу из саквояжа в свободную руку девушки. Цветок упал.
Имейте совесть! крикнул женский голос из толпы. Вы в музее, а не в борделе!
Очень сомневаюсь! захохотала троица студентов, и по залу пробежали глумливые смешки.
Йон, reho! Я ухожу, Корделия снова достала часы и сделала шаг в сторону.
Сейчас! Йонниберг торопливо поднял розу и снова вложил в руку «предмета». К раздражению Йонниберга, цветок снова выпал. По скуле девушки скатилась капелька пота и заблестела над краешком губ. Ну погоди. Та смотрительница! Помнишь? Ведь похожес ведь
Reho! перебила Корделия. Ne mija Я не хочу.
Она пошла через толпу, все смотря на часы. Йонниберг со злости втиснул цветок в руку девушкиее лицо побледнелои поспешил за Корделией. Уже в толпе, в поте и голосах, Йонниберг оглянулся и почувствовал холодок. Да, девушка сжала розу, но по белой от напряжения руке, по белому мизинцу скользили алые капли. Летели на пол, собирались в лужицу. «Предмет» всетаки был живой, разве что пластыри, которые шутники наклеили на зеленые глаза, создавали жуткое впечатление поднявшегося из могилы трупа.
* * *
Стефан безразлично смотрел на багровое пятно, в котором лежали оплавившиеся, переломанные и затоптанные свечи. Три с одной стороны пятна и два с другой. Грязнобелое месиво на буром фонеоднажды Стефан видел такое, когда пушечным снарядом убило его супругу и сына.
Работник музеябезликая фигура в брезентовике и противогазе, что маячила на краю зрения, шаркнул и тихо сказал:
Ну не мог я на такое смотреть.
Стефан моргнул и отвел взгляд от засохшей крови.
Право слово, я вас не виню.
Она же сама сказала
Конечно.
если ее жизни явно ничего не будет угрожать, то я должен молчать и не мешать посетителям. Я и не мешал. А потом не выдержал, ушел. Ну не мог на это смотреть! Чтобы до таких мест у женщины прикасались, да у всех на виду. Хуже, чем в балете. Я девять лет женат и такого не позволяю себе с супругой, а тут Ну не мог я!
Стефан зевнул и на миг прикрыл тяжелые веки.
Может, если бы я остался, если
Если так, и вас тоже жгли бы в крематории, устало перебил Стефан. Или усыпляли бы в больнице, хехе.
Хоть ктото поправился?
Стефан покачал головой и с трудом открыл глаза. За окном занимался серый рассвет, и фигуры в нишах проступали из теней.
Право слово, а что это за морды у вас стоят?
Это? Я вы же спрашивали.
У Стефана похолодело под сердцем. Подобные слова говорили все чаще и чаще, и закрадывалось подозрение, что это неспроста.
Вы уж повторите для старика, не сочтите за бестактность, хехе.
Это боги Севера, с гордостью сказал работник музея.
Стефан тяжело вздохнул.
Из самого Эвесского храма.
Стефан не знал, что это, и промолчал.
Им по несколько тысяч лет, уже с некоторым отчаянием сказал работник. Они старше нашей цивилизации.