Рукописи не рецензируются и не возвращаются - Serge Orloff

Шрифт
Фон

Serge OrloffРукописи не рецензируются и не возвращаются

Он стоял твёрдо в десятом номере «Нового мира». Но поскольку в 1968 году голубые книжки сверхпопулярного журнала выходили с трёхмесячной задержкой, свою первую повесть «Случайная поездка к морю» Глебов ожидал увидеть напечатанной в январе 1969 года. Был июль, и ему оставалось просто подождать пять месяцев

 А ждать пришлось двадцать три года?  по-журналистски эффектно прервал его воспоминания Мишин.

 Вы говорите так, словно, я, действительно, чего-то дождался.

 Разве не так?

 Нет.

 Вы не хотите, чтобы Ваша повесть была опубликована?

 Скажем так: мне это безразлично.

 Нет ли в этом некоторой позы?

 Ничуть. Я говорю то, что чувствую, а Вы, пожалуйста, если хотите, можете написать, что я очень рад, что моя книга, наконец, дошла до читателя.

 Но ведь лучше поздно, чем никогда? Не так ли?

 Нет, не так. Лучше никогда, чем поздно.

 Почему?

 Потому что я этого парня уже не знаю.

 Какого парня?

 Того, кто это написал.

* * *

Осталось просто подождать пять месяцев. И в августе 68-го он отправился в Коктебель, ставший к тому времени уже настоящей творческой Меккой. Полученный им в Москве, словно мандат, официальный статус «молодого и многообещающего автора» пока ни к чему не обязывал, но уже давал ощущение сопричастности к великому, таинственному и вожделенному миру писателей. Что теперь греха таить, в то лето он ходил в молодых, самоуверенных счастливцах.

Жизнь была прекрасна. До обеда он купался, потом выпивал со своими новыми знакомыми сценаристами, а ночи делил с потрясающе доступной музой по имени Катя.

Как-то днём их с Катей занесло к сценаристам, которые в саду одной из местных хибар на материале Гражданской войны крапали свой вестерн. Работа у них в тот день не шла, и две бутылки красного вина, с которыми заявились молодые, оказались кстати.

Глебова тогда ещё поразило, насколько вредной может быть литературная работа в кино. Оба соавтора, которым было уже за сорок, были бледны и выглядели крайне утомлёнными. На влюблённую парочку мученики кино смотрели с нескрываемой завистью.

 От Вас пахнет морем,  мечтательно сказал один из них.

А Катя наивно предложила:

 Так пойдёмте купаться!

В ответ они грустно посмотрели на неё, и второй сценариствечно куривший и с мешками под глазамипомниться, сказал:

 Какие Вы счастливые. У Вас все впереди.

Эту фразу Глебов тогда счёл банальностью, которая, по его мнению, была так не к лицу матерым мосфильмовским сценаристам. Ясно, что молодые. Понятно, что счастливые. Зачем, вообще, вслух произносить очевидное? Ненависть к банальностям он перенял у Сэлинджера, который всегда предпочитал им молчание.

Лирически грустный настрой сценаристов в тот день Глебов для себя объяснял их творческой усталостью, нерабочей атмосферой вокруг, возрастом авторовчем угодно, но только не новостями, которые перед самым их приходом те слушали по стоящему у них на столе VEF-202. Какое отношение события в Чехословакии могли иметь к их работе на Мосфильме и к ним лично? Никакого. Просто они зашивались со своим сценарием.

Если Глебову не изменяла память, как раз в тот вечер, верней, той ночью он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете, когда они с Катей зашли в море, и на фоне лунного профиля Волошина она, такая лёгкая и невесомая в воде, упруго нанизалась на него.

Как странно,  думал позже Глебовведь именно тогда, в дни наивысшего счастья его писательская судьба перечёркивалась жирным крестом. Первая линия этого креста чертилась с августа по ноябрь, когда в идеологическом отделе ЦК для пущей объективности запросили в редакции журнала ещё одну внутреннюю рецензию на повесть Глебова. Вторую, ставящую крест линию, полоснули в декабре, когда к его повести была подшита «более объективная» рецензия. Больше всего Глебова удивило, что разгромную рецензию писали те же люди, которые в июле повесть хвалили. Ему осталось лишь утешать себя тем, что помимо него из десятого номера были вычеркнуты Бек и Искандер. В его повести не было никакого антисоветского подтекста, никакого камня за пазухой или фиги в кармане. Он так и не понял, что произошло.

Пять месяцев сладостного ожидания закончились для него звонком девушки из редакции.

 Вы можете приехать и забрать свою рукопись.

Вот и всё.

После разговора с издателем Глебова начало трясти.

«Как у них всё просто,  негодовал он. То они в одну сторону шагаютвсё запрещают. Потом как по команде в армии Кру-у-у-гом!и всё разрешают. И этот наглец припёрся со своим протухшим подарком. Лучше поздно, чем никогда,  какая банальность, какая пошлость. Благодетель херов. Пришёл, разворошил старую могилу и ушёл».

* * *

 Неприятный тип, этот Глебов,  бросив расшифровку интервью на стол, сказал Мишин.

 Что там с ним?

 Не подписал интервью. Полдня на него угрохал, в это сраное Гольяново ездил, а он встал в какую-то странную позу, мол, не надо мне Вашего сборника, и чего Вы вообще ко мне припёрлись.

Мишин и Шапорин были партнёрами. Зарегистрированное ими в 1989 году частное издательство так и называлось«Мишин и Шапорин». Со своим последним сборником «Новый мир. Неизданное» они уже запрыгивали в последний вагон уходящего поезда. Вкусы читателей стремительно менялись, советской «запрещёнкой» все уже наелись, и эта книга явно отставала от времени.

«С этими старыми пердунами пора завязывать»,  вот уже год твердил Шапорин, полагая, что вся эта нафталиновая советская интеллигенция, все эти бывшие поклонники «Нового мира» больше не являются перспективной целевой аудиторией для их молодого и успешного издательства.

 А этот твой Глебов, он, вообще, адекватный?  спросил Шапорин.

 Если только с виду.

 После той повести он что-то еще писал?

 Нет. Работал художником-фотографом. Для издательств снимал цветы, а для души голых баб щелкал.

 Это он сам рассказал?  сразу повеселел Шапорин.

 Не только рассказал, но и альбом свой показал. Хвалился, видимо, своими натурщицами.

 Ну и чего там? Интересное что-то?

 Да колхоз. Так, какие-то молодые русалки на болотах.

 А сколько ему лет?

 Считай: если в шестьдесят восьмом ему было тридцать

 Пятьдесят три, значит.

Шапорин быстро пробежал текст интервью с Глебовым, и отбросив его в сторону, быстро принял решение:

 Да нет, тут без вопросов. Не подписал интервьювыкидываем из сборника. Бегать, что ли, за ним будем? Заняться нам больше не чем.

Заняться им, и вправду, было чем. В план на будущий 1992 год нужно было срочно ставить боевики, а у «Мишина и Шапорина» даже не был толком сформирован авторский пул. В оставшиеся до Нового года месяцы им предстояло решить целый вагон проблем, поэтому они хотели, как можно скорей распутаться со всеми «хвостами».

* * *

Мишину сейчас пятьдесят восемь, и живёт он тем, что сдаёт доставшуюся ему от бабушки однокомнатную квартиру на Автозаводской. Издательство «Мишин и Шапорин» было ликвидировано аж в 1998 году. А ещё раньше на своём Форд Скорпио разбился насмерть Шапорин.

О прошлом Мишину напоминает лишь десяток заброшенных на антресоль книг. В последний раз книгу со своей фамилией на авантитуле он открывал года два назад, когда делал в квартире ремонт.

Сборника «Новый мир. Неизданное» среди оставшихся у него книг, конечно, нет. Он даже не помнит о таком.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке