«Какой ты глупый! Разве ты не чувствовал, что я и читала-то так хорошо только для тебя одного!»
В конце апреля Митя решил уехать в деревню. Он ревновал уже постоянно, замучил своей ревностью и себя, и Катю. «Да, уезжай, уезжай, я больше не в силах! Нам надо временно расстаться, выяснить наши отношения». Решили встретиться летом в Мисхоре. Катя в начале лета тоже уезжала из Москвы. Мать увозила её в Крым. В общем, «Дан приказ: емуна запад, ейв другую сторонУ».
«А почему не в стОрону, а в сторонУ?» спросите Вы. А потому, что время было военное, горячее, некогда было в ударениях разбираться. Ударяли и стукали куда попало. И потом ведь не на холмАх а«На хОлмах Грузии лежит ночная мгла» И ничегостолько лет прекрасно лежит
С переездом в деревню психическое состояние Мити не улучшилось. Любовь его созрела настолько, что в предмете любви уже не нуждалась. Она росла и крепла, наливалась силой в отсутствие Кати ещё быстрее, чем в то время, когда молодые люди встречались. Вместе с Катей исчезли её недостатки.
«И теперь, когда её не было, был только её образ, образ не существующий, а только желанный, она, казалось, ничем не нарушала того беспорочного и прекрасного, чего от неё требовали, и с каждым днём всё живее и живее чувствовалась во всём».
Может быть, зимой Митино чувство чуток бы и приморозило, может быть, зимою всё бы и обошлось, но веснапора любви, мощное нарастание жизни в природе способствовало нарастанию животворящего чувства.
«В это дивное время радостно и пристально наблюдал Митя за всеми весенними изменениями, происходящими вокруг него. Но Катя не только не отступала, не терялась среди них, а напротив, участвовала в них во всех и всему придавала себя, свою красоту, расцветающую вместе с расцветом весны, с этим всё роскошнее белеющим садом и всё темнее синеющим небом».
А тут ещё и письмо от Кати. «Мой любимый, мой единственный!» и кровь отлила от его лица, мурашки побежали по волосам Домой он шёл медленночаша его любви была полна с краями».
«100% любви лежали на его чаше», забыл написать Иван Алексеевич.
Любовь в такой поре сильна, прожорлива и неблагодарна, через день ей нужно новое письмо, а потом и по два письма в день, да чтобы в каждом было: «Разлюбимейший мой! Только ты! Люблю Скучаю»
Но писем от Кати больше не приходило. Митя сначала ездил на почту, а потом перестал. Любовь превратилась в мучение, которое стало заметно затрагивать психическое состояние молодого человека:
« всякий раз, как он открывал глаза и взглядывал на луну, он тотчас же мысленно произносил, как одержимый: «Катя!» и с таким восторгом, с такой болью, что ему самому становилось дико: чем, в самом деле, могла напомнить ему Катю луна».
« взглянув на красно-золотой вечерний свет в аллее, на дом, стоявший в её глубине, в вечереющей тени, он вдруг увидел Катю, сходившую, во всём цвете женской прелести, с балкона в сад, почти совершенно так же явственно, как видел дом и жасмин».
« муки стали достигать уже крайнего предела. Поля и леса, по которым ехал он, так подавляли его своей красотой, своим счастьем, что он стал чувствовать где-то в груди боль даже телесную».
Начались, как говорят в народе, глюки Любовь изменяет возможности мозга. Видения, галлюцинации, яркие сны сопутствуют сильному чувству. Сознание сильно любящего человека раздвигается и получает иные доступы. Многократно усиливается интуиция. Митя чувствовал, что с Катей происходит (с его точки зрения) нечто ужасное
Сам он не ездил на почту. Роковое письмо привёз землемер, приехавший по делу в усадьбу.
«Дорогой Митя! Не поминайте лихом, забудьте, забудьте всё, что было! Я дурная, я гадкая, испорченная, я недостойная вас, но я безумно люблю искусство! Я решилась, жребий брошен, я уезжаювы знаете с кем Вы чуткий, вы умный, вы поймёте меня, умоляю, не мучь себя и меня! Не пиши мне ничего, это бесполезно!»
« весь день Митя без устали ходил по саду и весь день так страшно плакал, что порой даже сам дивился силе и обилию своих слёз Налетавший от времени до времени ветер свергал с деревьев и другой ливеньцелый поток брызг. Но Митя ничего не видел, ни на что не обращал внимания. Его белый картуз обвис, стал тёмно-серый, студенческая куртка почернела, голенища были до колен в грязи. Весь облитый, весь насквозь промокший, без единой кровинки в лице, с заплаканными, безумными глазами, он был страшен».
Митя снова перечитывал письмо, снова комкал его, бешено стискивая зубы, захлёбывался от рыданий и застрелился.
Вот Вам и любовь, которая может быть сильнее смерти, а может быть сильнее жизни
Чем я Вас могу утешить, Серкидон? Только тем, что Митя литературный герой И Вы, и я это знаем, но всё равно Митю жалко. Жалко и Анну Аркадьевну, и двух старушек, которых порешил Раскольников, и самого Раскольникова жалко. Очень жалко и Александра Ивановича из «Защиты Лужина». А вот у современников не жалко никого. Вроде авторы и стараются, у них бывает в одной главе пять-шесть трупов. Но ни одного не жалко. Авторов жалко
Бывают и приятные исключения. Как пример, всесторонне одарённый современный прозаик и поэт Евгений Лукин:
Убить героязначит пощадить.
Заметьте: чем талантливей прозаик,
Тем он героя медленней пронзает
Событьями, затем чтоб ощутить
В подробностях и боль его, и трепет.
Так вот: дышу надеждою простой,
Что жизнь мою задумывал и лепит
Не Достоевский. Даже не Толстой.
А теперь, Серкидон, домашнее задание. Хватит Вам моих пересказов, пора начинать мыслить самому.
Прочтите два произведения, краткое содержание которых, как и всего выше нами рассмотренного, легко выражается двумя словами: «влюбилсязастрелился». Полюбопытствуйте, как буйствовали 100% любви в «Гранатовом браслете» и в «Страданиях молодого Вертера».
В рассказе Куприна мелкий чиновник Желтков влюбился в аристократку, жену предводителя дворянства. И не такого предводителя, как Киса Воробьянинов, а настоящего:
« я увидел Вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я её люблю потому, что на свете нет ничего похожего на неё, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли»
А гётевский горе-влюблённый потерял голову из-за любви к чужой невесте:
«Как любовался я во время разговора её чёрными глазами! Как тянулся душой к выразительным губам, к свежим, цветущим щекам, как, проникаясь смыслом её речей, я порою не слышал самих слов»
Узнаёте, Серкидон, порывистое дыхание безответной любви?
«Ах, этот образ, он преследует меня! Во сне и наяву теснится он в мою душу! Едва я сомкну веки, как тут, под черепом, где сосредоточено внутреннее зрение, встают передо мной её черные глаза»
Тут бы нам с Вами хором пропеть: «Очи чёрные, очи страстные», но сил нет уже никаких.
Слегка пожимаю Вашу руку, и до следующего письма.
-15-
Приветствую Вас, Серкидон!
Начитались мы с Вами страхов и ужасов. Поблагодарим же Вседержителя, за то, что удержал нас от греха, за то, что без нас с Вами там обошлось. За то, что мы не участники трагических событий, а лишь соглядатаи
Но попробуем ответить на первую извечную русскую формулу-вопрос«Кто виноват?».
Для начала познакомьтесь с прекрасным писателем, да уже верно и не писателем, а, поднимай выше, мыслителем, по калибру близким к Сократу из Древней Греции и к Сенеке из Древнего Рима. Прошу любить и почитатькавказский мудрец Фазиль Искандер.
В статье, которую Ваш покорный эпистолярный слуга перечитывал неоднократно, Фазиль Абдулович написал: «Если жизнь представляется невозможной, есть более мужественное решение, чем уход из жизни. Человек должен сказать себе: если жизнь действительно невозможна, то она остановится сама. А если она не останавливается, значит, надо перетерпеть боль. Так суждено. Каждый, перетерпевший большую боль, знает, с какой изумительной свежестью после этого ему раскрывается жизнь. Это дар самой жизни за верность ей, а может быть, даже одобрительный кивок Бога».
Одобрительного кивка нужно дождаться. Нажать курок не сложно, а вот сцепить зубы и перетерпеть больпод силу только человеку мужественному.
Да, ни с одним из несчастных влюблённых не было рядом ни мудреца, ни просто приятеля. Да, состояние нервной системы каждого было патологическим. Но, тем не менее, в смерти своей каждый из них виновен прежде всего сам.