Они протанцевали весь вечер, и поэт (а много ли надо впечатлительной душе?!) тут же влюбился-пленился. Пленился тем, что чаровница Лотта была легка, тем, что была жизнерадостна, тем что «свежим, радостным воздухом веяло вблизи неё».
Увлечение было так велико, что в бурном порыве Гёте, изловчившись, поцеловал девушке руку. В ответ на эту дерзость Лотта обмолвилась, что она помолвлена.
Слова девушки не сразу осели в мозгу возбуждённом и взбаламученном мечтаниями, музыкой, надеждами, вихрем танца Но на следующий день Гёте осознал: Лоттанаречённая невеста. Не сложно было узнатького. Кёстнера. Невеста «жениха»
Они продолжали встречаться, приходы Гёте, человека понимающего, о положении дел осведомлённого, Лотта не считала за волокитство. И Кёстнер никак не препятствовал новому знакомству Лотты. Видимо, считал, что, раз он занят на службе, пусть его невесту развлекает начитанный и благоречивый Гёте, хотя, конечно, «такое серьёзное дело нельзя доверять никому».
Из мемуаров Гёте: «Ей нравилось, что он повсюду сопровождает её, а он вскоре уже не мог существовать без её близости, она как бы посредничала между ним и обыденной жизнью; при её обширном хозяйстве они стали неразлучными товарищами в поле и на лугах, в огороде и в саду. Жених, когда дела ему позволяли, присоединялся к ним. Все трое привыкли друг к другу и вскоре, сами того не зная и не желая, уже не могли друг без друга обходится. Так провели они дивно прекрасное лето; то была настоящая немецкая идиллия; прозаической её частью являлся плодородный край, поэтическойневинная любовь. Бродя среди спелых хлебов, они наслаждались свежестью росистого утра; песнь жаворонка, крик перепела веселили их души; затем наступали жаркие часы, разражались страшные грозы, но они лишь теснее льнули друг к другу, и постоянство чувств мгновенно тушило мелкие семейные недоразумения».
Долго такая тройственная идиллия продолжаться не могла. Гёте влюблялся всё больше, Лотта всё больше попадала под влияние его горячего чувства, под обаяние любви молодого поэта, и Кёстнер стал подумывать, а не является ли лишним он
Кому-то из троих надо было разрушить мнимое тройственное благоденствие. РешилсяГёте. Не топором, но пером разрубил он гордиев узел противоестественных взаимоотношений.
В сентябре Гёте пишет записку.
«Вещи мои уложены, скоро рассвет. Когда вы получите эти строки, знайте, что я ушёл Теперь я один и вправе плакать. Я решил уехать по доброй воле, прежде чем меня прогнали бы невыносимо сложившиеся обстоятельства. Будьте всегда радостной и бодрой, дорогая Лотта. Прощай, тысячу раз прощай!»
Так он убегал от Фредерики Брион, от своей Хлои. От деревенской девушки, дочери пастора. Какая была любовь! Какие стихи! Молодые люди встречались, расставались, гуляли по холмам, помолвились а потом жених сбежал. И остались его амурные проделки без последствий.
Другое дело нынешние страсти к дочери амтмана, управляющего обширной территорией. Махни он рукойи Гёте разыскивали бы все рыцари тевтонского ордена.
А Кёстнер вот-вот мог вернуть слово Лотте («Вижу Понимаю Не хочу мешать счастью С болью в душе»). И что тогда? Когтистые лапы Гименея нависли бы над молодым романтиком. Прощайте, гуляния по лугам, отдых в дубравах, питие винишка с друзьями-приятелямиздравствуйте, семейные заботы. Прощайте, все белокурые девушки Германии, здравствуй, одна голубоглазая.
И, что особенно печально, прощай литературные занятия, а ведь горько-сладкий привкус этой медовой каторги уже изведан Гений чувствует своё предназначение, а судьба и вовсе знает предназначение гения. Именно поэтому дана была Гёте возлюбленная не для женитьбы, но для страдания. Ибо мера страданиямера истины! Вокруг было полным-полно свободных, симпатичных, стройных девушек. Бери любую, женись, плодись, размножайся Но Гёте полюбил чужую невесту. Судьба сберегла его для литературы. По итогу Лотта родила Кёстнеру одиннадцать детей. Гёте с его нежной душой взвыл бы уже после третьего. И потом, зачем Гёте детские крики? Он и так «и звуков, и сомнений полн».
Если Варя Пащенко писала свою записку сама, то невольник гения своего Гёте, писал под диктовку свыше.
На этом простимся. Жму Вашу руку, и до следующего письма.
-20-
Приветствую Вас, Серкидон!
Гёте уехал, но:
Как затопляет камыши
Волненье после шторма
Ушли на дно его души
Её черты и формы.
Или, тоже из Пастернака, «Разрыв»:
Я не держу. Иди, благотвори.
Ступай к другим. Уже написан Вертер
Но в том-то и беда, что «Вертер» ещё не был написан
Гёте вернулся под отчий кров, а «безумная душа поэта» продолжала витать в окрестностях Вецлара. Отступник чувствовал тепло руки любимой девушки, слышал её шаги. На него смотрели голубые глаза Лотты.
Тут бы Вам воскликнуть, Серкидон: «Это Доминанта!» Конечно, это она. Доминанта сформировалась, удобно устроилась и весело каруселила чёрные мысли вокруг заветного имениЛотта. Любой звук, любой запах, любое явление возвращали к счастью, которое не случилось
«Я на свадьбу тебя приглашу,//А на большое ты не рассчитывай» поётся в забытой песне. Но на свадьбу Иоганна Кёстнера и Шарлотты Буфф третий лишний приглашён не был. Даже в этой малости ему было отказано. И правильно. А то гадал бы: ехатьне ехать. А кабы приехал, то и сидел бы мрачный, как Рогдай на свадьбе у Руслана и Людмилы
Замужество Лотты усугубило страдания молодого Гёте. Любимая стала чужой женой, а в чужих руках женщина становится в два раза прекрасней. Читаем в мемуарах пожилого Гёте: «В имевшемся у меня солидном собрании оружия находился драгоценный, остро отточенный кинжал. Каждый вечер я клал его рядом со своей кроватью и, прежде чем потушить свечу, пробовал, не удастся ли мне вонзить его остриё на дюйм-другой себе в грудь»
На радость всем поклонникам Гёте это была лишь игра красивым предметом. Покончить с жизнью не хватало решимости, выйти из порочного круга чёрных мыслей не хватало мудрости
Внезапно прошёл слух о смерти Иерузалема, а вскоре после этого Гёте получил письмо от Кёстнера с подробным описанием трагического события. Безнадёжно влюблённый в замужнюю женщину Иерузалем взял утром у Кёстнера пистолеты и тем же днём разрешил все противоречия жизни одним выстрелом.
«Несчастный! Но эти дьяволы, эти подлые люди, не умеющие наслаждаться ничем, кроме отбросов суеты, воздвигшие в своём сердце кумирни сластолюбию, идолопоклонствующие, препятствующие добрым начинаниям, ни в чём не знающие меры и подтачивающие наши силы! Они виноваты в этом несчастье, в нашем несчастье. Убирались бы они к чёрту, своему собрату!» воскликнул, Гёте, потрясённый смертью приятеля.
Это крик был протестом против замшелости, невежества и средневековой тупости в немецком обществе. Против его отсталой и замкнутой, на себя приземлённой части.
Выстрел Иерузалема снял оцепение с Гёте. «Иерузалем решился, а я перед сном с кинжальчиком играю » Энергия стыда подтолкнула к действиюрешиться хотя бы на бумаге, хотя бы в художественной форме примерить на себя трагические события.
Молодой гений решительно собрался в кучку, и в ту же кучку собрал: вецларские мысли и состояния, споры и разговоры, события и ситуации, собственные уже написанные письма, назвал себя Вертером, обрядился в платье Иерузалема (синий фрак, жёлто-коричневый жилет, жёлто-коричневый панталоны и сапоги с коричневыми отворотами), превратил Кёстнера в Альберта, возлюбленная была приукрашена достоинствами прежних красотокголубые глаза (для конспирации) заменены чёрными, тыква стала каретой, мышилошадьми, а большая крысакучером. Одним словомволшебная сила искусства!
Впрочем, для написания художественного произведения одного взмаха волшебной палочкой мало: четыре недели Гёте размахивал гусиными перьями. Дойдя до финала, долго мудрить не стал, закончил роман последними словами из скорбного письма Кёстнера: «Гроб несли мастеровые. Никто из духовенства не сопровождал его».
Написанное автор назвал«Страдания молодого Вертера»
Пардон, Серкидон. Мысль моя с одной нейронной дорожки перескочила на другую: написал «Вертер», а вспомнил Векслера и его четверостишие: