Сбор в автобусе ровно в двадцать один ноль- ноль, не опаздывайте, пожалуйста! попросила Маша.
Мы вышли и «Икарус» опустел. Водитель привычно откинулся на сидение и невнимательно задремал. Нас ждал «Вечер дружбы», организованный местной молодёжной организацией. Приветственные речи, банкет и танцы, сдобренные большим количеством сливовицы, крепкого пива, заспиртованных фруктов, апельсинового ликёра и шпикачек. На десертразговоры на изломанном русском и шлагачки.
Неловкость, кутаясь в алкогольных парах, ушла, не оглядываясь на то, как скоро пьянеют комсомольцы и беспартийные педагоги. Нам, спортсменам, было неинтересно наблюдать за этим. Впрочем, принимающая сторона воздержанностью тоже не отличалась. Со всех сторон слышались предложения пойти, «поучить чешскому языку» где-то в укромном уголке.
Меня это здорово смешило. Всего пару дней тому назад удалось отделаться от воздыхателя из Канакри. Высоченный негр, на смеси чешского и английского, сделал недвусмысленное предложение. Песня Дина Рида, случайно исполненная в его присутствии, поразила нежное французское сердце. Он плёлся до комнаты и канючил:
Будь моя манжелка! Тут же напросился в гости и, не стесняясь семи пар глаз соседок по комнате, пал на одно колено.
Вежливый, но категоричный отказ изумил парня. Он безутешно и искренне рыдал до утра под дверью комнаты. А после, долго бежал за автобусом, обещая непременно отыскать свою «единственную навсегда любовь» и добиться её расположения. Спустя много лет, могу засвидетельствовать, что этого так и не произошло, но очевидцы событий по сию пору интересуются, «как там в Канакри».
Итак, наскучив обществом нетрезвых соотечественников и пьяных в драбадан активистов чешской молодёжной организации, мы ушли в автобус. Примерно через час туда же вбежала Маша и с криком: «Помогите! Я не могу их поднять!!!», разрыдалась.
Пришлось идти выручать. Преодолевая сопротивление обеих сторон, разлучая стихийно образовавшиеся пары, мы загрузили подгулявших сограждан в салон. Когда Маша пересчитала поголовье, водитель нажал кнопку закрытия дверей и включил освещение. Оказалось, что женская половина сидит в вывернутых наизнанку брюках, а беспорядок в одежде мужчин менее заметен, но не менее банален, чем это случается обыкновенно. Сконфуженные и весёлые, туристы глядели в тёмные окна, но наутро к завтраку вышли не все. Собрались быстро, до вокзала ехали молча. Больше всех нашему отъезду радовалась Маша.
Тадым-тадым тадым-тадымжаловался купейный вагон соседнему, мягкому, сетуя на узость европейской колеи, а наша-то, и душа широкая,
и
Молчи уж лучше, сердился тот. Всё у них просторное, ни в чём меры не знают
По вагону пробежались чешские пограничники, следом вошёл наш, родной, советский. С его плащ-палатки, как с крыши дома, в несколько ручьёв стекала дождевая вода, но он не казался мокрым и несчастным. А был, как тот человек, что решил проверить, всё ли в порядке во дворе его дома. Обстоятельно, по-хозяйски.
Я не могла оторвать взор от его плащ-палатки. Точно в такой же пришёл с войны дед. Бегло осмотрев пассажиров, пограничник задержал свой взгляд на мне, понял, о чём я. и улыбнулся. Когда поезд тронулся, через изрезанное дождём окно было видно, как, немного нарушая устав, он машет на прощание
Оставив за полосатым столбом пережитой стыд, попутчики скоро позабыли о нём.
Тамне считается, шептали они и шелестели разноцветными пакетами, хвастаясь обновками, наперебой завидовали друг другу и мечтали о том, что переберутся туда, где много всего этого барахла.
А мне мне не надо было ничего такого. Я просто ехала возвращалась на Родину, которая всегда одна, но лишь до той поры, пока не прильнёшь к ней сердцем, чтобы быть рядом, в горе и радости, навсегда.
Здравствуй!
Вздутые вены деревьев проступают на коже неба в солнечный день.
Разношенные оттепелью следы, как события, что сильно раскачивают память. Трудно докопать до истины. Да и была ли она.
Счастье позднего материнства закончилось через три месяца после рождения ребёнка. Оставив младенца на попечении супруга, я принялась бегать по редакциям, пытаясь заработать. Переписывая одну новость по нескольку раз, чтобы продать её в разные издания, не сетовала, а даже гордилась слегка собственной изобретательностью. Но, это было, как разбег перед прыжком, не казалось жизнью. Хотелось что-то делать, а не простоописывать побеги чужих побед. Встретив на очередном брифинге старого приятеля, мы обнаружили, что время не изменило нас, по-прежнему хочется быть полезными, а раз так:
Давай выпускать свою газету?!
А ты сможешь? обрадовался он.
Почему нет?! ответила я, и. дело завертелось.
Уже дома, уплетая приготовленные мужем оладьи, настиг испуг:
Слушай, а вдруг не получится? Да и ребёнка я совсем не вижу, он меня уже не узнаёт.
Не дрейфь, всё получится. А что касается сына Подрастётвсё наладится, не расстраивайся, ты его мама, этого не изменить.
Спасибо тебе. И.. давай, придумаем название газеты, тебе так удаются заголовки!
С лёгкой руки супруга, газета обрела простое и звучное имя «Здравствуй!».
Газета с нуля Как это? И сложно, и просто. Но, в конечном итоге, дело не в испачканных типографской краской листах бумаги, а в том, для чего они.
Мне с детства по сердцу «Боевой листок» военного времени. Он поднимал дух солдат, и мог сгодится после. «Здравствуй!» задумывалась для поддержки и помощи тем, кому хуже прочих, для людей, о существовании которых предпочитают не думать. Но они- таки живут на белом свете. Через стенку, или в соседнем доме. Рядом! Не стараясь никого обременить, пытаются выжить. Простое, вроде бы дело. Обычное, ибовсе так-то вот, но им намного сложнее.
Озлобляет ли боль? Иногда замираешь рядом с собой, и ждёшь, когда отпустит, до самой ночи. И сидишь после в тишине один, рад только тем, что просто не больно. И не завидуешь иным, у кого не так. Просто не верится, что бывает не как у тебя, но не думаешь о том. Заставляешь себя не думать.
Ровно двадцать пять лет минуло Время от времени встречая родителей, чьи дети в ту пору были крошками, видно, что кто-то из них смирился, кто-то нет, но почти все перестали пытаться жить по правилам мира здоровых. Это раньше они Теперь-то их уже не обманешь. Глубоко несчастливые, скрывают этот факт не только от окружающих, но и от себя самих.
"Конкретная помощь и искреннее сострадание" газета рождалась и делала первые шаги под этим девизом. Редакция договорилась о двух курсах ежегодно в санатории, а пока бассейн! Родители не верили, что такое возможно.
Детиинвалиды!!? Это же очень не эстетично! твердил администратор. Они мне всех посетителей распугают!
Вы себя слышите?! Как вам не совестно!
Ну если пройдут медкомиссию, в физкультурном диспансере, так и быть
Но ведь это же не спортсмены! Это
Вот, вы сами всё и сказали! У нас спортивное сооружение, а не благотворительная организация!
Ни за какие деньги из стала бы работать с такими детьми, брезгливо морщась, сказала одна спортивный врач, но другие согласились: и посмотреть ребятишек, и дать «добро» на уроки плавания.
Медкомиссия. Кого-то ведут за руку, кого-то несут. Ребятишки радуются друг другу. Неловкие и искренние их порывы трогают и пугают. Им непонятно пока, что они другие. Для любого, самого простого движения, у них свой путь. Поворот головы, взмах рукой, бег. Одни, неодинаковыми ножками, переваливаются с бока на бок, другие, улыбаясь широко, ползут вдоль стены, некоторые общаются в сидячем положенииглазами обнимают всех вокруг
А вот этот малыш сносно ходит, но никак не может обуздать руки. Хочет одеться сам. Непослушные пальцы неловко пытаются втиснуть пластмассовый кружочек на нитяной ноге в прорез ткани. Не получается. Ярость сминает детское личико в грубую гримасу. Руку сжимает судорога и волна восторженного наслаждения охватывает ребенка в процессе не раз повторенного действия.
Получилось! Но это удар, еще и еще по материнскому боку Любящие глаза с состраданием наблюдают за тем, как распадается маска удовлетворения сотворенным до конца движением "Ма-ма! Что я наделал?.." «Ну ничего, не плач, мой милыйу тебя же получилось»