Опять ты влюбился в когото,с горечью произнесла она,а не то ты нипочем не стал бы
Ее слова прервались громким рыданием, а Торбену подумалось, будто сердце его на миг замерло, а затем вновь забилось в прежнем пугливом ритме. «Она все знает,подумал он, зря, конечно, я не сжег ту записку. И правда, отчего я ее не спалил?» Он же все время собирался это сделать, вспоминая о своем намерении всякий раз, как только бросит взгляд на мусорную корзину.
Она зарыдала громче, и Торбен, желая остановить рыдания, подошел к жене и обнял ее за талию. Ингер резко оттолкнула его, и он успел лишь заметить, что ее волосы пахнут влажной золой. Руки его вяло повисли, молча смотрел он, как она, вынув носовой платок, высморкалась с обычной тщательностью. Затем, продев кончик платка поочередно в каждую из своих розовых ноздрей, она основательно прочистила нос. «Сильная у нее натура»,подумал он.
«Милочка, любимая моя»,злобно передразнила она его,«твое прелестное тело»,меня чуть не стошнило, когда я прочитала эти строки!
Кровь бросилась ему в голову, он шагнул к ней.
Да,произнес он дрожащим голосом,я люблю ее, и тело у нее и правда прелестное! Так как же ты теперь намерена поступить?
Она стала ловить воздух ртом и заслонила лицо рукой, словно он ударил ее, и почти нестерпимая жалость к ней мгновенно смела все его бешенство.
Прости,сказал он, прости меня, Ингер. Просто ты застала меня врасплох.
Он хотел добавить еще чтото, но слова застряли у него в глотке..В соседнем доме у окна стояла женщина, которая с любопытством наблюдала за ними.
Ингер с отчаянием во взгляде шумно рухнула на кухонный стул. Она смотрела мимо мужа на газовую плиту.
Ты говоришь «люблю», устало сказала она,а сам даже не знаешь, что такое любовь.
А ты знаешь?осторожно спросил он и незаметно отошел от окна, скрываясь от глаз соседки, заглядывавшей к ним на кухню. Он чувствовал, что мучительное объяснение уже начинает превращаться в теоретический спор. А раз так, скоро можно будет и улизнуть.
Любовьэто труд, неожиданно сказала Ингер, а людям, которые без конца влюбляются, просто лень взять на себя этот труд.
Против воли он заинтересовался ее ответом.
А тебе не лень?спросил он.
Она смерила его взглядом, полным ненависти и какогото смутного страха.
Нет, сказала она.Мне не лень.
Она кичилась своей правотой, нравственной силой, своим отважным противостоянием мужскому произволужена, восседающая на кухне, женщина в фартуке, с такими знакомыми интимными складками на животе и под мышками, под изношенными рукавами платья,и Торбен с изумлением вспомнил, что всего лишь два месяца назад он говорил ей, что любит ее.
Не поройся ты в моей корзине,сказал он, ты сейчас думала бы так же, как и я. Что от ребенка надо избавиться.
Может быть,согласилась она. Может, и сейчас я приму такое решение. Что ж, давай убьем этого ребенка. Найди когонибудь, кто сделает аборт. И раздобудь деньги, чтобы ему заплатить.
Она вяло взмахнула рукой в знак того, что от нее самой, от ее воли сейчас уже ничего не зависит.
«Вот она какая,подумал он, как только мелькнула искра надежды,она жертвует собой ради меня, а после будет упиваться своим мученичеством».
Он взглянул на часы.
Можешь положиться на меня,сказал он уже без иронии, чуть ли не с лаской,я разовью бурную деятельность. Прямо вот сегодня
Не сомневаюсь,сухо ответила она и, поднявшись, задвинула стул на место. Твой поезд отходит через десять минут.
Она не смотрела на мужа.
Секунду он молча глядел на нее, всей кожей чувствуя, как жжет его ее обидаобжигающим пламенем невидимого костра.
И потом, шагая в гору, по дороге к станции, он снова подумал: «Она соглашается на аборт, чтобы обрести еще один повод винить меня. Этого она никогда мне не простит».
Впрочем, долго задумываться над этим не приходилось, Торбен сел в поезд, и радость уже забрезжила в его сердце. Легче стало дышать. Может, даже и не беда, что она прочитала его письмо. В сущности, она достойно встретила удар, если сравнить ее поведение с обычной реакцией других женщин. Она поможет ему убрать с пути непредвиденное препятствие. И вновь вознесется тем самым на прежнюю высоту своего безмерного, поистине сверхчеловеческого постижения мужниной натуры!
Торбен прислонился к спинке сиденья; выраженьем лица он сейчас напоминал мальчугана, сыгравшего злую шутку со своей мамой. Но тут его мысли покинули Ингер и перекинулись на другоена сладостное, волнующее существо, звавшееся Евой. Он пригласил ее на ленч в ресторан, где никто не знает его в лицо, где он защищен от коварных попреков Ингер. Он уснул с раскрытым ртом и вскоре громко захрапел.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ева вошла в кафе, принеся с собои оеспокоиное дыхание юности. Она улыбнулась гардеробщице, протянув ей свой хлопчатобумажный плащ, а затем, причесав длинные, темнокаштановые волосы, расстегнула воротничок на блузке английского покроя и улыбнулась своему отражению в зеркале. На часахдвадцать минут третьего, минут через десять здесь будет Торбен. Ева всегда приходила пораньше потому, что любила ждать. Ей удалось уговорить своего шефа перенести время ее обеденного перерывасейчас даже не вспомнишь, как она этого добилась. Раньше, до того, как в ее жизнь вошел Торбен, одна уже мысль о такой просьбе показалась бы ей сумасбродной. Но когда любишь, легче легкого научиться сметать с пути бытовые помехи. Любовь раскрывает дарования, о каких ты даже не подозревал.
Кончиком мизинца Ева удалила соринки в уголках глаз. Затем, пройдя мимо буфета, с его праздничным парадом салатов и пестрых бутербродов, присела у столика, что облюбовали они с Торбеном; отсюда им была видна площадь Конгенс Нюторв, а снаружи их никто не видел. Предосторожность эта соблюдалась, конечно, ради Торбена.
В кафеуютная атмосфера, атмосфера приглушенного, усталого благонравия, воспрещающая любую суету, любой непродуманный жест. У гостей такой вид, словно они расположились в собственной гостиной. То тут, то там слышится сухой шелест газет, вяло поскрипывают стулья, стоит лишь гостю пошевельнуться, и так тихо ступают по полу официанты, словно снуют вокруг на резиновых подошвах. Всякий раз, когда она бывает здесь, Еве начинает казаться, будто онаблагородная старая дама из давно ушедших времен, она сидит здесь в кафе, где ее обступают воспоминания, ради которых только она живет. Прежде Ева даже не ведала, что в Копенгагене есть такие кафе, овеянные ароматом прошлого. Она привыкла бывать в заведениях с грубыми деревянными полами, со столами без скатертей: здесь шумела непослушная молодежь, а официанты с вечно обиженным выражением лиц локтями и руганью пробивали себе дорогу среди клиентов. Ева взглянула на часы. Теперь он уже скоро придет. Ей казалось, что все вокруг тоже ждут Торбена, исподтишка считая минуты, что втайне все пришли сюда для того лишь, чтобы его увидать, чтобы взгляд его коснулся их хоть на миг, подарив им на час счастье, пусть краденое, но зато безграничное.
За окном то и дело мелькали фигуры похожих на него людей. Кажется, вот он, его походка, да и только он вот так носит шляпу,но стоило фигуре приблизиться, как сразу становилось ясно: это не он. Ева кусала губы и думала: «А что, если он не придет? Куда мне деваться?» И еще она думала о своей любви, и перед ней словно возникал ее зримый обликчтото круглое, ослепительное, подобное светлому новорожденному дню, вырвавшемуся на волю из чрева ночи. Всего лишь месяц назад любовь эта еще както напоминала то, что Еве случалось испытывать прежде и должно было ждать ее впереди. Но постепенно все переменилось, и теперь чувство ее не имело ничего общего со всем прежним опытом. Любовь эта преобразила ее. Отныне свои девятнадцать лет Ева уже не воспринимала как некий нестерпимый барьер, как стену между нею и взрослыми, неизменно связанными тайным взаимопониманием: чего стоят эти улыбки, эти пожатия плеч, эта пропасть плохо скрываемой убежденности в своем всезнании? И она торжествующе сказала себе: отныне все будет подругому.
Склонившись над столиком, Ева рассеянно начертила кружочек на скатерти своим острым, перламутрового цвета, ноготком. На какойто миг кружочек застыл в мягкой, податливой ткани, и Ева решила, что не отведет от него глаз до тех пор, пока не появится Торбен. Он както сказал, что руки у нее красивые, нежные. Онде всегда первым делом смотрит, какие у женщины руки. Интересно, какие руки у его жены.