Так сумел уйти Потемкин, победоносно завершив войну с Турцией, закрепив за Россией Крым, подготовив мирный договор и осознав, что в новой расстановке сил при дворе, когда сторонники последнего фаворита П.А. Зубова становились все могущественнее, сам светлейший князь едва ли не лишний. Перед самым отъездом в Яссы на переговоры он со спокойной грустью высказывал убеждение, что скоро умрет, а по дороге заболел лихорадкой и скончался.
Так сцену покидали величайшие актеры. Но были и другие, тоже талантливые, но сошедшие с подмостков и доживавшие свой век на покое, с ностальгической грустью вспоминая былые триумфы. Им судьба оставила право на мемуары. Право во многом опасное, поскольку оно позволяло аккуратно подправить историю давно минувших дней и показать ее такой, какой хотелось видеть. Нечто подобное произошло и с Екатериной Романовной Дашковой, которая после долгих просьб гостившей у нее молодой ирландской подруги Марты Уилмот, начинает работу над "Записками", погружаясь памятью в театр времен своей молодости.
Эту особенность следует иметь ввиду, сравнивая мемуары двух Екатерин. Для Дашковой написание воспоминаний было своего рода мысленным возвращением старой примадонны на сцену, где она некогда блистала. Создавая их, княгиня как бы заново переживает прежнюю игру. Следовательно уже сама задача ее записок строго держит Екатерину Романовну в рамках созданного когда-то образа и не позволяет "отвлекаться" на все, что не укладывается в нарисованную картину.
Екатерина II писала свои мемуары хоть и в зрелые годы, но отнюдь не на покое, она все еще оставалась главной действующей фигурой на русском политическом Олимпе. Для нее окунуться в воспоминания значило не вернуться к прежней захватывающей дух игре, а наоборот -- на время выключиться из игры нынешней, отдохнуть, расслабиться. Так актриса, оказавшись в промежутке между актами у себя в гримерной, не прочь порассказать собравшимся там друзьям старый театральный анекдот, сообщив попутно, что было на сцене, "для публики", а что на самом деле творилось в тот момент за кулисами. Именно в эту щелку "отдыха по ходу действия" и проникает отмеченная одним из исследователей мемуаров императрицы А.Н. Пыпиным "избыточная откровенность" Екатерины II.
Театральность мира XVIII в., проявившаяся во всем -- от монументальных декораций к спектаклям и праздничных шествий до усадебно-парковых комплексов, выстроенных по принципам театрального разграничения пространства -- тонко почувствовали и отразили в своем творчестве художники объединения "Мир искусства": А.Н. Бенуа, К.А. Сомов, Е.Е. Лансере. Старый мир на грани крушения, Франция предреволюционной эпохи -- такая историческая параллель, проведенная Бенуа в циклах "Последние прогулки Людовика XIV" и "Версаль", была глубоко понятна современникам, людям начала XX в. Безмолвная красота парков и аллей, где на фоне серого неба движутся почти кукольные фигурки персонажей, достаточно одного порыва ветра, чтоб сломать величественную, но обветшалую декорацию. На Россию европейская культура барочного времени была "надета" раньше срока, поэтому обращаясь к теме русского XVIII в. Сомов и Лансере вовсе не проявляют затаенной грусти. Здесь театр жизни выглядит более естественно: смена декораций, зима и лето, пруд и каток, целующиеся за кустами-шпалерами парочки -- все куда юмористичнее и жизнерадостней, чем в Версале.
Куртуазная любовь
Кроме театральности жизни, а также потребности образованной дамы в обязательной "паре" -- как бы сценическом партнере, обеспечивающем героине на общественных подмостках некоторую долю независимости -- была еще третья составляющая, оказавшая глубокое влияние на феномен женской дружбы того времени. Это общая куртуазность культуры эпохи Просвещения.