Шрифт
Фон
Контакты
Эпизод 1 Мёртвая собака
Два низкорослых рыжих мальчика тащат за задние лапы, дохлую собаку по промёрзшему снегу. Гулко кричат воро`ны, слышатся чередующиеся с ровным промежутком времени глухие взрывы петард.
Подходя к жёлтой полуразвалившейся калитке без трёх штакетников с обеих сторон, старший, лет 11, говорит немного в сторону, как бы сам себе:
- Собаказверь в человеке.
Второй, на пару лет младше, с красным нарывом нал левым глазом:
- Мой папка говорил, что зверь в человеке зависит от меры выпитого спиртного.
Оба пытаются одновременно открыть калитку в разные стороны, видя, что она просто прислонена к двум разносторонним столбам. Калитка падает на собаку, покрывая её целиком. Звук настолько неприятный, душещипательный, как будто бьют в живот спящего человека.
Младший пытается по-быстрому поднять так называемую калитку, но старший больно и в отмашку бьёт его по локтю левой рукойпо правой. Не звука. Где-то в небе слышится звук низколетящего самолёта типа «кукурузника». Из ветхого дома с высокими синими ставнями вюжнорусском стиле, хлопнув тяжёлой дверью, выбегает взлохмаченная, с седой проседью и слегка синевой в длинных ломких измождённых курением сожителя волосах, женщина лет 55, к лицу которойтруднопроизносимое имя первых времён коммунизма во френчах и свободных товарищеских отношений в плане половых удовлетворений.
- Хлопцы, где же вы были, милые мои? Я же все сараи и овины обыскала, даже в конюшне у Гавриловых все тёмные углы перевернула! Вы чего творите над матерью вашей, и так жизни нет никакой, баба несчастная, проклятая судьбой, а вы вы кого волокёте во двор, ироды, ой, мамочки, они кого-то убили, пузыри проклятые Ой, наказание мне, люди добрые!.. Это же собака, матерь Божая, вы зачем собаку убили, и в дом наш тащите?
Старший, руки в боки, проходит в пустой проём калитки, загораживает мать, и со строгим видом молодого отца, приказывает младшему:
- Тащи давай, сорока, чего пасть открыл как курсистка голожопая! Давай, шевели батонами, воронеж, хрен догонишь. А то мамаша наша, как и каша, побежит на пол. (Смеётся как умалишённый садист, готовый ударить кого угодно, в первую очередь, и самого себя.Но трус, шея горит огнём, глаза сияют храбростью и страхом). Дышит с умом, поглядывая на плачущую мать из-за спины.
Мать хватает его за спину, он вырывается, так что в руках матери остаётся рваная рубашка в синие квадраты. Женщина подносит обрубок ткани к лицу, закрывает им глаза, красные, болезненные, словно кровь в брюхе большой жабы. Это образ с жабой, готовой вот-вот взорваться и окропить всех вонючей алой жижей, и видит младший мальчик, смотря на мать в упор и, держа за спиной ноги собаки, направляясь по левую сторону от родительницы с ужасной, начинающей коченеть прямо на глазах трупной ношей бродячего животного, убитого ударом очень сильной мужской руки.
Старший и мать наблюдают за процессией с непередаваемым скачком противоречивых чувств. Женщина с тяжестью в области спины садится прямо в затоптанный снег, широко расставив ноги в тёплых серых зимних колготах. Старший догоняет младшего брата и со всей силы пинает несколько раз оскалившийся в смертельной агонии труп собаки белой масти.
Затем, с озорством беса прокрутившись на правой ноги, бежит к матери и, хватая её за уши, кричит:
- Встречай гостей, мамаша! Гости к нам приехали, приятели хорошие нашего папани! Эй, Стёпа, тащи прямо к ней в комнату, прямо на ИХ кровать!
- Гоша, я один не подниму, я маленький, - бесцветным голосом замерзающей птахи на холодном ветру возразил младший.
Старший, поднимающий мать с земли и ведущий её в обнимку, со злорадной ухмылкой молодого волка, говорит по дороге:
- А мы идём, мы идём к тебе, Стёпка, правда, мам, идём? А куда нам ещё идти, правда, моя дорогая мамочка, куда нам ещё идти, если не за этой собакой да в кроваткуя знаю что папка нам бы этого не простил, если бы в его постель бросили дохлую псину Ах, папка, ты папка, на кого же ты нас променял, оставил, падла ты такой, да, мам? Кобель, правда, мама?
Подходит с матерью к пытающему поднять на высокое деревянное крыльцо собачий труп младшему.
Старший, беря в руки наклонённое, сгорбившееся лицо одуревшей от переживаний и всплеска эмоций матери, говорит ей с назидательной интонацией молодого уголовника:
- Мама, ты нам помоги, хорошо? Не бросать же отца на снегу, замёрзнет, падла
Эпизод 2 Иордани
Мать и сыновья идут в мягких сапогах, однофасонных, почти что новых, без единого изъяна. Играет орган, барокко, величественная дополуденная торжественность дня с чистого листа,с прощёнными грехами, уложенными под спуд неизмеримой человеческой памяти.
Идут как малое стадо, гусыня и два молоденьких гуска. Красивая картина на фоне уже прогретой апрельской весны первых недель царствования. Примавера. Аллилуйя.
Степенно, их ноги идут в такт насколько позволяет возраст каждого из этой примечательной троицы. Как много в каждом шаге одиночества, которому до зарезу хочется слиться с объёмом сзади и спереди. Они чуть помогают себе и другим жестами вольных рук передать всё то, что не случайно и ради чего они идут.
Подходят слегка устало (для вида) к старому пруду прадеда. Деревянный настил, один - для крещения младенцев, иной - для того же святого обряда, но уже в преподание ветхой мудрости дряхлых тел.
Старший заходит на второй настил, слегка покрытый сухими водорослями и птичим помётом. Наклоняется, проводит сырыми пальцами правой руки по новеньким ясеневым досточкам, идеально пригнанным друг к другу. Цокает языком, по-взрослому устало улыбается и не вставая, поворачивается и смотрит, прищурившись, на мать, в руках которой по два кулька соли.
Мать показывает младшему на крещальный иордан для младенцев, мальчик, слегка опустив взъерошенную соломенную головку, направляется к иордани. Звучит женская французская речь. Торжество, разделённое с любовью человечества к обрядам и спиритуалистическим ритуалам.
Младший входит на настил, осторожно подходит к краю не молодого дерева и освещённой столетиями людской заботы о чистоте, воды. Звучит весёлые фантазии Вольфанга Амадея Моцарта. По небу начинают стремительно проносится облака ослепительной белизны.
- Вода такая как молоко, - с поморским говором произносит младший из братьев.
- Стёпа, молоко бывает только в кринке. Не дури голову, сорока.
Мать, встав на колени на глинистой полоске земли, отделённой от поросшей как щетина травы, равномерно с обоих рук высыпает соль в кишащюю мальками воду 214-летнего графского пруда рода Шереметевых, о чём каллиграфической вязью сообщается на кресте из берёзы, в живую прорастающей из благодарной за просвещение земли.
- Мать делает жертвоприношение для всякого праведного плодородия духа и тела, - старческим коверканьем слов и интонации говорит
Гоша, потирая от восхищения этой картиной, достойной древней истории еврейского богоискательства пророков и их народа.
Похорошевшая женщина наклоняется к самому зеркалу воды и начинает неспеша ополаскивать волосы солоноватой водицей. Звучит музыка из оперы "Борис Годунов".
На небе начинают происходить таинственные вещи: солнце делится на два пасынка, появляется огромная серая луна с правой стороны от двух солнц.
"Пусть женских стоп не омрачит огонь,
Пусть Лик Её сияет ярче Солнца.
Воды омывшей Лик ты, зло, не тронь,
Сияей Мария с неба и до донца!"
Оба брата с чуть поднятыми кверху головами идут со своих иордань к матери. На худеньком личике Стёпы отражаются чуть замедлившие бег облака. У старшего брата, как у Каина, проявляется печать страдания и неудовлетворённости. Он убыстряет свои шаги, первым подходит к матери и целует её тыльную сторону дальней и правой от себя материнской ладони, с которой капает вода на всю в следах помеченную неожиданно босыми женскими ногами глину.
Мать целует Гошу в темя не обращая ни малейшего внимания на подошедшего уже младшего сына. Стёпка смотрит ей на грудь и по щекам у него бегут крупные слёзы грозового дождя. Он начинает их вытирать, несуразно, обидчиво, трогательно, а потом убегает на иордань для зрелых и умудрённых опытом, скидывает в стороны сапоги, и они падают с боковых сторон настила в воду, покрытой кувшинками, и сапоги чудесным образом становятся на подошвы и поднимаются как пар к небу. Мальчик осторожно спускается на водную гладь и идёт по ней, в сверкающем круге всех цветов и оттенков, идёт как ангел, на заклание, и каждый шаг его прекрасен вселенским торжеством.
Шрифт
Фон