Его преосвященство ничего про упомянутую даму не слыхал.
О да, я охотно верю вам. Хитрым и энергичным. Но и очень человечным, правда ведь. И еще и святым.
Он смотрел на меня с плохо скрываемым восхищением: я назвал покойного Карло.
Я уже собирался, было пошутить насчет того, что не бывает святых игроков в бридж, но передумал, сочтя такую шутку дешевой.
Мне, разумеется, известно о предложении, сказал я. Я думаю, это немалый труд.
Его преосвященство помахал рукой: Разумеется, речь идет всего лишь, всего лишь
О предварительной договоренности?
Выподлинный мастер языка, мистер Туми. А для меня, боюсь, английский навсегда останется чужим языком. Язык протестантов, прошу прощения. Всем известно, что вы мастер. У меня мало времени остается для чтения. Но мне много раз говорили, что вымастер английской прозы.
Большинство мальтийцев, заметил я, вполне удовлетворится вашей аттестацией. Я имею в виду тех, кто интересуется. Самим же им доступ к моим книгам запрещен.
О, одна или две из ваших книг разрешены. Мне это известно. Но наш народ нуждается в охранении, мистер Туми. Хотя, я думаю, что в скором времени цензура будет слегка ослаблена. Новый дух и за границей, и здесь, да. Уже сейчас книги атеиста мосье Вольтера есть в свободной продаже. По-французски, разумеется.
Он был деистом, а не атеистом. Я знал о причине его визита, но решил изобразить неведение, чтобы он сам мне все выложил. Архиепископ, спросил я, я полагаю, вы здесь находитесь не в качестве, как бы это сказать миссионера? Вам, наверное, известно, что я родился в религиозной семье, в лоне римско-католической церкви. Но я предполагаю умереть вне ее лона. Я слишком долго жил вне его. Я должен это сказать, чтобы между нами была полная ясность касательно вопроса о моей вере, последнее слово я произнес, все-таки, с комом в горле.
Вы предполагаете, весело заметил он. Человек предполагает, и затем Нет, нет, нет, о нет. Я понял одно, мы все это понимаем, покойный его святейшество, ага, очень умно и энергично учил на всех тому, что пути к спасению неисчислимы. Но позвольте мне, мистер Туми, сказать следующее: вы знаете Церковь. Кем бы вы теперь ни были, выне протестант. Определенные доктрины, слова, термины для васне бессмыслица. Я думаю, что я прав.
Позвольте предложить вам еще немного виски, взяв его пустой стакан, я встал, с трудом разгибая негнущуюся спину. Не желаете ли сигару или сигарету?
Курениесмертоносная привычка, насмешливо ответил он, укорачивает жизнь. Совсем капельку, достаточно.
Я достал себе сигарету из кожаного флорентийского ящика на стойке. Рядом с ним стояла огромная африканская деревянная чаша, наполненная бумажными спичками из отелей и авиакомпаний всего мира. Мне однажды пришла идея написать книгу путешествий, наугад доставая спичечные буклетики из этой чаши, примерно также, как грязная автобиография Нормана Дугласа была написана на основе случайно выбранных визитных карточек. Ничего из этого замысла не получилось. Однако некоторый смысл в коллекции подобных трофеев был: на них имелись адреса и телефонные номера тех мест, где я побывал, неплохое подспорье для стариковской памяти. Я прикурил сигарету от спички из ресторана Большая сцена, находившегося в центре имени Кеннеди в Вашингтоне, номер телефона 833-8870. Убей меня бог, не помню, когда я там был. Я затянулся, укорачивая свою жизнь. Затем я подал его преосвященству его виски. Он принял стакан молча. Когда я снова сел, он продолжил:
Вот, например, слово чудо, он посмотрел на меня острым и ясным взором.
Ах, это, Ну да, я получил письмо, вернее, записку, от моего старого партнера по бриджу монсиньора О'Шонесси.
Любопытно, а и не знал, что он играет в бридж.
Он говорил, что неплохо бы встретиться и поговорить. Я его понимаю. Некоторые вещи теряются при попытке запечатлеть их на бумаге.
Тем не менее, похоже, что у них набирается солидное досье доказательств святости. Еще одно доказательство из уст отступника и самозваного рационалиста и агностика представляет куда большую ценность, чем свидетельство какой-нибудь суеверной деревенской старухи в черном платье. Похоже, именно на это намекал монсиньор О'Шонесси в своей записке.
Его святешейство довольно грациозно покачался на стуле, сверкая перстнями.
Со мной он говорил, сказал он, когда я был в Риме. Это странно, мистер Туми, я бы даже сказалпричудливо, я имею в виду вас.
Человек, отвергнувший Бога, как говаривали в старину, теперь мы стали осторожнее в выраженияхи, в то же время, были в такой близкой связия хотел сказать, вы ведь могли бы написать книгу, не правда ли?
О Карло? Ах, ваше преосвященство, а откуда вам известно, что я ее еще не написал? В любом случае, ее никогда не разрешат на Мальте, не так ликнигу Кеннета Маршала Туми о покойном папе. Это будет ведь вовсе не житие святого.
Монсиньор О'Шонесси упомянул в нашей беседе, что вы написали маленький очерк еще при его жизни. Еще до того, как он стал тем, кем он стал.
Я написал рассказ, ответил я, о священнике, впрочем, мой государь архиепископ, вы можете прочесть его сами. Он есть в трехтомнике моего избранного. Мой секретарь может раздобыть экземпляр для вас.
Он поглядел на меня. Была ли в его взгляде горечь или это был стыд? Никогда не следует признаваться в том, что на чтение не остается времени. В его случае подразумевалось, что у него нет времени на нечестивое чтиво, вышедшее из-под моего пера. Но бывают случаи, когда даже великим клирикам приходится учить уроки.
Монсиньор О'Шонесси, пробормотал он, позвонил мне вчера и сказал, что вычитал где-то, что сегодня ваш день рождения. Что лучшего повода для визита не найти. Он сказал, что о вас была статья в английской газете.
Это был последний воскресный Обсервер. Статья, говоря строго официально, никем на Мальте не читалась. Страница на обороте статьи была избыточно иллюстрирована рекламой дамских купальников. Цензоры в аэропорту Лука вырезали ее. Вот так и пропала маленькая заметка о моем дне рождения. Но я получил нецензурованный экземпляр из британского посольства. В запечатанном пакете.
Да-да, я понимаю. Но наш народ нуждается в охранении. Да и эти люди с ножницами в аэропорту не слишком образованные. Так уж получилось.
Уж коль мы коснулись этой темы, могу сказать вам, что центральный почтамт Валетты после некоторых трений милостиво разрешил мне получить бандероль с книгой стихов Томаса Кэмпиона, редкое и довольно ценное издание. Мне сказали на почтамте, что они, наконец, выяснили, что Томас Кэмпион был великим английским мучеником за веру, так что все в порядке.
Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается.
Нет, не хорошо. Великомучеником был Эдмунд, а не Томас. А Томас сочинял довольно неприличные песенки. Ничего особенного, но некоторые довольно эротичны.
Он кивал и кивал, не выражая неудовольствия. Я лишь подтверждал его убежденность в моей безбожности и испорченности. Сам же он ничуть не стыдился своего невежества по части английских великомучеников.
Ну что ж, это любопытно, но нас сейчас заботит иное. Он был прав, исповедники в отличие от писателей стараются не тратить лишних слов и избегают лирических отступлений. И, конечно, еще раз, с днем рождения вас и многих счастливых лет.
Улыбаясь, он выпил за мое здоровье. Я рассеянно сделал то же.
Монсиньор О'Шонесси говорит, что в каком-то интервью или беседе вы говорили, что никаких сомнений в чуде нет. Что вы видели его своими глазами. Итак, я предлагаю вам любую помощь с тем, чтобы вы записали, чтобы сделали небольшое
Письменное показание?
Он поиграл пальцами. Ваше мастерство. Канонизация. Чудо. Обычное дело. Ваш Томас Мор, человек на все времена. Жанна Д'Арк.
Каким образом вы можете мне помочь? У меня есть перо и бумага, какая-никакая, но память. А-а, я, кажется, понял, что имеется в виду. Я не должен откладывать это на потом. Меня нужно подгонять. Канонизациядело неотложное.
Нет, нет, нет, нет, торопиться не надо.
Я улыбнулся ему, довольно мрачно, как успел заметить, глядя в зеркало над стойкой бара, настоящий антик с рекламой виски Салливэн.