девяносто два днялето
* * *
Поля.
Необъятные поля Родины.
Когда ж они, бля, закончатся, эти конченые поля?! Третий час идём. Жара. Некультивированная земля, ссохшаяся валунами. Как только ноги до сих пор целы, удивляюсь. А, поди, ещё не подвернул ни разу.
Громадный рюкзакне быть мне туристомвсё время норовит опрокинуть на спину, и тяжеленная сумка в руке настаивает на подчинении закону всемирного тяготения. Остальным не легче.
Чтоб меньше потеть Овчалова разоблачилась и теперь тихо страдает от лямок, врезавшихся в обнажённые плечи. Страдает и демонстрирует пяток длинных чёрных волос, произрастающих в ложбине промеж грудей.
Гордым словом «грудь» зовутся два соска, прикрытых чашечками белого бюстгальтера.
Обратите внимание: бюстгальтер из той породы мерзких «бронежилетов», обманывающих ваши пылкие надежды поролоновыми подкладками. Белый цвет, в свою очередь, выдаёт неосознанную привязанность к феминизму как стилю подбривания лобка.
А всё из-за Маринки.
Это она захотела отпраздновать шестнадцатый день рождения на природе, вдали от асфальтовой суеты. Да не просто на природе, а именно в ЛТО, где мы чудесно отдыхали год назад, и все перезнакомились, где осталось так много воспоминаний, где
В общем, где как ни там?! Глупый, в корне, вопрос. Вот и идём. Еле ноги переставляем.
Дошли всё-таки.
Залезли в небольшой лесок, прилегающий к лагерю, и упали разлагающимся на жаре мясомэдакими июльскими трупами у муравейника. На полянке возле пруда. Как раз рядом с «бревном» ивой, склонившей толстый ствол низко над водой. Удобно нырять с этой ивы. «Бревно» оно и в Мозамбике повод для бензопилы. Плоть от плоти Буратино, писсуар для собачек.
* * *
Ну и сука же!
Кто?
Пупсик, кто же ещё! Хоть бы по пачке на брата разрешила оставить. Курить хочетсящас завою!
Вместо тихого часада-да, вы не ослышались, именно Тихого Часая, Амбал и Кабан линяем купаться у «бревна». Выходить за территорию лагеря, конечно, строго воспрещается, но мы же не в детском саду. Мыптицы вольные, и если дятлам хочется поплавать, то орлам все запреты как с гуся аш-оо.
А Тоха не пошёл: не захотел.
Вы слышали легенду, о том, как панки наши, ну, с района, в Крым ездили?
Не-а.
Так слушайте, с ногами залез на кровать; сверху по пояс голый, на груди корявая татуировка «LSD», на плече «Смердят смерды смертью», в левом ухе три серьги. Собрались весёлые мальчики и девочки и рванули в Крым. На электричках. Шоб за проезд денег, типа, не платить
И как, не платили?
Не платили. Тоха мечтательно почёсывает в паху. Приехали, покупались, водки ёбнулии давай искать развлекухи какой. А развлекухи и нетуобидно и скукота. Нашли детскую площадку, и давай на качельках кататься. Прикольно. Развлекуха, но скукота и невесело. А тут к ним урела бритоголовые подваливают: «Кто вы такие и шо здесь, типа, делаете?». А панки им и отвечают: «Мы хиппи, дети цветов, никого не трогаем, всех боимся». А урела: «Щас мы вас будем бить и пиздить больно». А панки: «Ну, давайте». А сами заулыбались, довольные такие стали, кастеты понадевали, цепи вытащили, девочки «розочки» нюхают ка-а-ак отхуярили урелов!
Шо? И всё?
Всё.
Продолжения не будет?
Не будет. Да ну вас, ни хера вы не понимаете. Не пойду я с вами
Ныряем. По-собачьи и кролем пугаем лягушек и водомерок. Чуть ли не дремлем, лёжа на воде. Эх, хорошо!
Амбал прерывает идиллию: дрожа костляво необъятной мощью метра шестидесяти в прыжке, этот гигант роду людского присосалсярезво прыгает кадыкк полторушке с родниковой водицей: уровень жидкости заметно уменьшается.
Вылезаюграция контуженого моржа, вползающего переломанными в трёх местах ластами на присыпанную песком и солью льдину. Подхожу:
Ветал, дай водички хлебнуть.
Игнорирует. Глаза перепуганные, но хлещет нон-стопом.
Ветал, дай водички хлебнуть, я парень не гордый, могу и по уху повторить.
Это не вода, обиженно шепчет, потирая свободной рукой покрасневший орган слуха, проколотый серьгой, но баклагу не отдаёт.
Повторениемать учения. И для симметрии, опять же
Похоже, я прирождённый педагогбутыль у меня, сдана добровольно, но со второй попытки. Может, добавить для закрепления материала?
Знакомый с младых лет запах утихомиривает внезапную агрессивность. А так хотелось привить Амбалу общечеловеческие ценности! ногой, в районе крестца. Но этот чудный аромат воздействует на мой слабый организм как огнетушитель на спичку, как голубые в касках на ООН, как серная кислота на чистоту кожи лица, как каком кверху воздействует. И книзу. И сбоку. Ведь самогон при отсутствии закуски требует кристальной чистоты душевнойв целях успокоения телесного: чтобы сразу не сблевнуть.
Поза горнистамоя любимая поза.
А давайте, здесь глубину промеряем?! на Ветала вместе с приходом накатывает исследовательский бзик: где-то глубоко под плотной массой здорового похуизма заворчал недобитый дух экспериментатора.
Хворь распространяется вместе с рябью от пресного бриза. Кабан заражён:
Давайте.
А я как все. После любимых поз у меня обычно наблюдается полнейшая аморфность характера. Распределяю ролисебе почётную, первопроходца.
Я ныряю. Олег, мне на плечи встаёшь. Амбал, а ты на него. Олег, как только я тебя за ногу дёргаю, всплываем. Ясно?
Кивают.
Ныряю.
Открываю карие фотоэлементы: вода мутная, как жизнь слесаря на утро после аванса. А вот и днохолодное давлениенеприятно и выталкивает на поверхность: не минтай, значит, нефиг! Разворачиваюсь, сопротивляясь бредням Архимеда, силу в объём его матери, простите за инцест. Кабана всё нет. Нехорошо опаздывать, не девушка. Да и положенные красавицам полчаса я не осилю.
Наконец-то появляетсявоздуха уже не хватает, но я терплю, ведь ещё Амбал, ведь давайте глубину померяем, это не вода, обижено шепчет. А мне хочется дышать, шепчу в ответ, когда я дышу, это моя самая-самая любимая поза. Хрюша на местеухо, больно, когти на ходулях надо обрезать! Мелькает теньАмбалищемои ноги мягко входят в ил, погрузившись почти до колен. Очень сильно хочется дышатья никогда не думал, что настолько люблю эти вдохи-выдохидо умопомрачения и красных пятен перед глазами. Дёргаю Олега за пятку, впиваюсь ногтями, и ничего не происходит. Дёргаю сильнееболт! Мою грудную клетку кто-то вскрылпатологоанатом? и беспардонно зашкуривает окровавленные лёгкие.
а над нами километры воды, а над нами бьют хвостами киты
Я так вспениваю воду, что, наверное, перебудил всех местных русалок. По крайней мере, та, что дремала у ближайшей коряги, недовольно кривит пухлые губки.
Я обязательно потрогал бы тебя, моя рыбонька, за нежную грудья знаю, ты любишь это дело. Да, природа не наделила тебя стройными ножками и тем, что между, зато с лихвой компенсировала свои огрехи, наделив умением творить преизрядный минет. Но сейчас не до жиру.
Подплывает ко мне. Зайка, ты прекрасна, говорю я ей. Изгибы твоего тела разжигают во мне страсть. Нет, это не банальное окисление кислорода, мои чувства к тебе, как шипение влажного карбида. Я хочу тебя, как не хотел никого в жизни, кроме, конечно, той девочки из нашей группы, что спала на соседней кроватке. Но не надо ревновать, милая, это было ещё в детском саду
Где-то наверху голова Ветала над водой, фокусировка на пузырьки: джакузи, газировка, или проблемы с желудком?
Русалка целует меня в живот и это БОЛЬНО!
Я раскачиваюсь и извиваюсь, пытаясь сбросить тяжесть, но Олег отбивает чечётку, перемещаясь по моей спине от плеч до поясницы. Пытаюсь вытащить ноги из илаполучается, но только одну, вторая безнадёжно загрузлаэто русалка не хочет отпускать меня. Пузыри вырываются из лёгких, я глотаю воду и, резко подавшись вперёд, чувствую, как чужие стопы соскальзывают с моего многострадального тела.
Рывокгрязь отпускает, я ей больше не нужендевочка обиделась: слишком старательно вырываюсь, а ведь говорил про любовь, все мужики такие Пока, рыбонька, дождись меня! в маске, ластах, акваланге. Ещё чутоки воздух, судорожный кашель, мат (мой и много) и смех (Амбала и Кабана). Особенно Кабана.