Одни продолжат жизнь за счет других.
Потому что нет тыла, кругом смерть!
Съедали все подчистую: и сальные огарки свечей, и зерно с трухой из куриных кормушек, и варево из лошадиных и коровьих копыт, и даже помойную гниль
Велик Бог земли русской.
А у Канска двинули в штыки, Каппель в первой цепи с карабином, только и сказал:
С Богом, господа!
А голосу каждого в сердце отзовется.
Отбросили красных, сложили своих в штабеля, сняли папахи, подхватили женщин под руки: батюшка перекрестил, покадил, молвил свои словаи снова впряглись взламывать снежную целину.
Обдирали мертвых, и женщин, и мужчининаче не утеплишься, а умирают тысячами, есть одежка. Срамные штабеля, в исподнем, а то и вовсе нагишом: деревянно-раскорячинные, белые-белые и даже в зубах снег.
Осторожно, господа
А что «осторожно»? Все единозвенят, коли сталкиваются
Оглядывались уходя.
Просили прощения.
Кто вгорячах цапал оружие без рукавиц, оставлял кожу с мясом. Ну? Славная памяткадо конца дней.
Вперед, господа! После отболится
Замедлял движение обозна многие версты сани, сани
Но как без обоза? Там жены, детишки, раненые, тифозные Брали винтовки, отбивали наскоки красных: из-за сопок норовят, укусомопять возвращались к семьям, но уже не всевыбивали каппелевцев сибиряки-охотники нещадно. На выбор клали, с матерком.
Чтоб тифозные не вываливались, прикручивали к саням. Ну сладь с ними, коли жарит изнутри на все сорок! Рвут с себя одежду, снег ловят губами! Распорядился Каппель привязывать, иначе не спасти.
Терпение, господа, терпение! Бог нас поставил на этот путь!.. Главноеидти, не задерживаться, иначе все здесь останемся.
И новый год, 1920-й, отметили в холодину на все сорок! Поостереглись спать, ждали дня: какой-никакой мороз, а на треть ужмется. Тихо брели.
Звезд Господь разложилполное небо!.. Да под таким небом женщине глаголить о любви. Да греть ей губами щеки! Да стихи выпевать, слова выдумывать! Да руками ее, милую, всю выгладить! И за отворотом шубки грудь найти, да такую теплую, мягкую! Боже ж ты мой!
Новый год, господа!..
Дали залп на счастье. По всей колонне запричитали женщины и дети. Да ну ничего, обойдется, ведь праздник. Говорили детям ласковые слова, себя утешали: те, что выживут и вырастут, уже не пропадут, не имеют права пропасть. Сплевывали, в сгустках крови легкие
Тут Каппель круто повернул на Нижнеудински пал красный город. Бежали актив и комиссары. Впервые за многие месяцы люди выспались в домах. Здесь армия узнала о судьбе своего Верховного: в Иркутске, у красных, под замком, потому что танцует эсеровский Политцентр польку «Бабочку» под большевистскую дуду.
Взъярились господа офицеры (не все крысами лезут к границе): не бывать их вождю проданным и преданным! Жутко и безобразно материли легион: выдал беззащитного и безоружного адмирала!..
На Иркутск, господа!
За адмирала!..
За Бога и Отечество!..
Но и то правда: другого пути, как покорить Иркутск, и не существовало.
И не догадывались господа офицеры, что выходит Сибирь вся красным. Ну в точном соответствии с похвальбой Троцкого: по телеграфу! И протыкать им штыками Сибирь аж до самого упорамонголо-китайской границы. Ощерилась Родина.
Родина родненькая, земля родимая
Вместо приветного очага, женского тепла, щебета детишекголый череп с глазницами.
И там, у Екатеринбурга, знай водят мохнатыми лапами Четыре Брата. Все-то тайны они знаютчетыре рослые сосны, нареченные братьями. Все-то они виделии могилу, и банки с кислотой
Это не царя с семьей клали в могилу а Россию
Все-то знают Четыре Брата. Шумят на весь свет ветвями, а понять их нет больше у России сердца. Ненависть клокочет в груди. Она и будет, ненависть, строить новое счастье.
Сибирь по телеграфу?.. Накаркал этот краснопузый нарком-военмор, тьфу, слово-то какое поганое, как есть нерусское! Буде их, господ офицеров, волявсех бы комиссаров на осины. Один мор от них по земле.
И ясное дело, Ленина с нимиэтого германского прихвостня, гореть ему, христопродавцу, в аду вечным пламенем!
Да жидовская кровь в нем! Да он по материБланк!
Да не может русак такую хреновину удумать. На германской едва ли не каждый второй или третий русский в шинели лег в могилу или окалечен, а он хапнул германского золота на разные партийные нуждыда в поезд и через неметчину прикатил, пустил яд, вздыбил Россию!
Да на что ему Россия?! Наплевал православным в рожи.
Вместо Христа Марксу поют аллилуйю!
Распяли Россию комиссары!
Да все самые важные тамжидовского племени, порвать бы им глотки!
В Нижнеудинске разжились харчами, не та нужда. С харчем и мороз не страшен, можно воевать.
Да пусть попробуют взять нас! Это не адмирала везти в вагоне повязанным! Русские мы, а не христопродавцы!
Песню, господа!..
Верно, давай! Пусть не хоронят наспесню! А ну, юнкер, запевай!..
«Взвейтесь, соколы, орлами!..»
Для меня борьба с демократией социалистов означала прежде всего противодействие большевизму. Ленин использовал ослабление государственной власти для разложения общества. Для вас, господа из РКП(б), нет ничего запретного. Обратите внимание: от своих противников вы требуете подчинения не только законам, но и еще целому своду правил, вплоть до этических. Свои преступления вы покрываете якобы высшими интересами народа, но ведь это чистой воды демагогия! Это вам страна обязана тем, что всякий порядок исчез. Именно поэтому я выступил против революции. Нет, не в феврале, а октябре. Вы ведете дело к государственной катастрофе. Преградить путь большевизмузначит спасти Родину. Не сделаем этоне бывать России
Вы, гражданин Колчак, не можете отрицать, что фабрики, заводы, железные дороги и вообще все создано руками рабочего человека, с назиданием говорит член следственной комиссии Денике (он меньшевик, и из очень «громких», известен по Сибири). Ему, пролетарию, а не заводчикам, помещикам и банкирам должны принадлежать земля и все ее богатства. Переворот в октябре семнадцатого и стал возможным лишь потому, что имел целью исправить эту несправедливость. Недаром Временное правительство оказалось беспомощным, против поднялся народ. Вы же подались на услужение к интервентам, только бы задушить революцию. Вы насаждали кнут и виселицу по указке англичан и капиталистов всего мира
Товарищ Денике отродясь не был следователем, выбрали его в следственную комиссиюи все. Но взял он на себя, наравне с товарищем Поповым, главную следовательскую рольреволюция к этому обязывает. А уж тут и талант обнаружился и влез по уши в вопросы, так ему это пришлось. И недели не минуло, как все стали звать его «следователем»и без всякой иронии. Ну природный дар обнаружился у товарища Денике.
Оставим пока виселицу и кнут, говорит Александр Васильевич. Народэто не только большевики и Ленин с Троцким. И каким быть порядкурешать не только им, вам или мне. Вы, как это характерно для большевиков, наловчились переворачивать вещи с ног на голову. Разложение старой России, ее пороки вы сносите на нас, на наш счет. Мы, кого вы так ненавидите, приветствовали Февраль в своем подавляющем большинствеи вам это отлично известно
Расскажите о службе у англичан.
А о виселице и кнуте, которые мы Я нес народу?
Спросим, не забудем.
Извольте Я знаю, к чему вы клоните. Нет, измены не было. Я не мог принять Брестский мир. Я до мозга костей военный человек. Я обязан сражаться, а не одаривать немцев русскими землями по примеру господина Ленина. Служба у англичан открывала возможность участия в дальнейшей борьбе против Германии. Я мог принести Родине хоть какую-то помощь.
То не овца, что с волком пошла, говорит Попов и закуривает.
Александр Васильевич знает: этот Попов из большевиков, ему по штату полагается двойная ненависть.
Но ведь вы перешли на английскую службу гораздо раньше, задолго до Брест-Литовского договора? Денике чаще других членов следственной комиссии задает вопросы, а порой один ведет допрос.
Большевики с первых дней захвата власти да нет много раньше, еще с весны семнадцатого, повели антивоенную агитацию и разговоры о необходимости заключения мира.