* * *
Она подала заявление, не раздумывая. Была уверена, что редактор, так ценивший ее, друзья, певшие хвалу после каждого выступления в газете, долго будут ее отговаривать.
Но все вышло поразительно, до огромного стыда просторедактор, не поднимая головы и разговаривая по телефону, прижав правым ухом к плечу трубку и достав левой рукой свое золотое перо, лихо подписал заявление и тут же крутанулся в кресле и уставился в огромный календарь с полуобнаженными девицами, который он привез из Америки.
А товарищи устроили прощальный вечер в ее однокомнатной малосемейке. Показалосьочень радовались, что она наконец покинет их.
Наутро она встала с больной головой, схватилась за сигарету, с ужасом обнаружила, что ей нечего делать. На работу теперь ходить не надо; даже не хотелось после вчерашнего безобразия убирать.
Так она сидела с час, глядя из своего окна на мальчишек, норовивших попасть мячом в ржавое с обвисшими кусками сетки баскетбольное кольцо. Потом нехотя стала убирать, по-старушечьи шаркая ногами, все время забывая то одно, то другое.
Несколько раз уносила, а затем приносила тарелку-салатницутак и не донесла ее до кухни.
В результате снова села за письменный стол и неожиданно разрыдалась.
С ней такое было в первый раз в жизни. Она вообще никогда не плакала и презирала людей, у которых по малейшему поводу увлажнялись глаза. А тут вдруг сама.
Настоящий ливень хлынул из нее, будто долго-долго собирались черные тучитеперь их влагой орошалась земля.
После двухминутного рыдания успокоилась, почувствовала себя обновленной, освеженной. Теперь она знала, что надо делать.