Варюнька ответила шепотом, но твердо, даже с вызовом, видимо, защищаясь этим:
Да, мам, правда!
Ивана будто придавило к постели. Он даже дышать перестал и сжал плотнее ресницы: как бы не заметили, что он не спит. Скрипнула табуретка. Наверно, ошеломленная мать села.
Что ты говоришь! Как же так? испуганно прошептала она.
Мама, мне двадцать два года И я его, ты же знаешь Варюнька недоговорила.
Он же женатый! Позор-то какой! завсхлипывала мать. Замуж надо выходить!
«Встречу в Москве, прибью!» мрачно подумал Ванек о Хомякове. Он тоже был ошеломлен, на него будто бы навалилось непоправимое горе.
Что же ты раньше его не примолвывала, а? Что же ты раньше крутилась от него, когда он холостой был! продолжала шепотом мать. Сколько он за тобой ухлестывал-то? Ить он раньше все вечера возле нашего дома проводил! Что же ты тогда его за нос водила?
Дура была. Дура!
А теперь поумнела! Когда он женился-то! Как же мне теперь людям в глаза смотреть?
Гордая я тогда слишком была Глупая! Варюнька, видимо, села рядом с матерью и обняла ее. Голос сестры звучал примирительно. Люблю я его и тогда любила! И он меня любит. Только меня! И всегда любил, понимаешь? Я с ним счастлива, понимаешь ты это? И никто мне больше не нужен. Никто! Ты что, не хочешь, чтоб твоей дочери хорошо было? Счастья мне не желаешь?
Дочка, да кто же своему дитю счастья не желает. Только счастье-то твое ворованное. Оно может другой стороной обернуться. Если бы ты вышла за него, да разве бы я не радовалась, глядя на вас! Голос матери изменился. Она начала будто оправдываться.
Ну не получилось у нас сразу, пыталась успокоить ее дочь. Кто не ошибается?
Он что, разводиться собирается?
Собирается, не решится никак. Ты же знаешь, какой он нерешительный.
Нерешительный! Как жениться на москвичке, так сразу решился Поводит, поводит он тебя за нос да бросит.
Мам, не беспокойся ты за меня. Все будет хорошо. Все.
За кого же мне еще беспокоиться, как не за вас. Вон тоже ночью пришел грязный весь! Где только и был?
Мать, ворча, долго чистила куртку сына. А брюки вообще нельзя было отчистить.
Деду-то давно не звонила? спросила она о своем отце, Игнате Николаевиче Анохине, который еще после войны женился и жил в Москве, трое парней у него было от последней жены. Мать Любаньки погибла во время бомбежки Москвы. Как он там? Не хворает?
Вроде ничего. На пенсию собирается. Хватит, говорит, наработался.
А Степка-то все в тюрьме? спросила мать о своем старшем брате по отцу.
Пишет, надеется, что скостят ему срок. Вроде бы он там на хорошем счету. Я тебе говорила иль нет, что он женился там, в лагере.
Ой, на зечке женился! горестно воскликнула мать.
Нет, он вроде перед арестом с невестой познакомился. Деду она понравилась, говорит, хорошая девка.
Может, теперь за голову возьмется, образумиться, сказала мать. Ты Ванька к деду не вози, не надо его знакомить с дедьями, уж больно они отчаянные, втянут в какую-нибудь шайку и пойдет по тюрьмам Будить его надо, а то еще на автобус опоздаете!
7
Кто это у Шурки окно высадил? Не ты ли? спросила мать, когда они всей семьей шли к автобусной остановке мимо избы Пискаревых.
В честь чего это? буркнул в ответ Ванек, не глядя на мать.
Подходя к избе Вали, он с тревогой думал, что выскочит сейчас тетя Шура и начнет распекать его на всю деревню за разбитое стекло. Что тогда? Вместе с тем ему очень хотелось хоть мельком увидеть Валю. В последний разочек! Она, наверное, не поверила вчера, что он уезжает. Подумала просто так брякнул. На остановку, конечно, не придет. Народу там всегда много. И куда только люди едут?.. Хоть бы издали взглянуть на нее! Ванек искоса поглядывал на двор Пискаревых. Там никого не было видно. Только пестрая кошка не спешно шла мимо омета, за которым прятались вчера Ванек с Петькой. Может, Валя еще с коровника не пришла? Может, сейчас встретимся? Егоркин посматривал вперед, туда, откуда могла появиться Валя. Но там маячил какой-то мужик да шли две женщины. Тоже, видно, к автобусу.
Варюнька несла сумку молча, думая о чем-то своем. Ванек после подслушанного разговора стеснялся на нее смотреть. Мать тоже молчала. Она чувствовала себя обиженной. Растила детей, думала, утешат на старости лет Утешат, жди от них Заболеешь, воды подать некому И в то же время она понимала, что несправедлива сейчас к своим детям. Все уезжают! Все куда-то едут, едут Век, что ли, такой пришел?
На остановке Ванек поставил чемодан возле сруба, посеревшего от времени, омытого дождями и высушенного солнцем. Дядя Петя Чистяков хотел избу поставить сыну. Думал, вернется из армии, женится, будет, где жить. Купил лес, поставил сруб, а сын пришел и подался в город. Стоит сруб, мокнет под дождями, защищает ожидающих автобуса от ветра. Земля вокруг него притоптана, особенно вокруг нижнего венца, бревна, торчащего из-под сруба. На нем, как всегда, сидели и курили мужики. Среди них был тракторист Мишка Кулдошин, парень с голубыми детскими глазами и всегда обветренным лицом. Летом, когда Ванек был штурвальным на комбайне Скворца, Кулдошин работал с ними в одном звене и всегда помогал. Старенький Колькин комбайн часто ломался, а молодые ребята не во всем могли разобраться сами. Кулдошин, увидев Ванька, спросил его:
Это не ты, Ванек, вчера бригадиру полную избу воробьев напустил? Всю ночь, говорит, за ними гонялись!
Нужен он мне, передернул плечами Егоркин.
Каких это воробьев? подозрительно взглянула на него мать.
А я знаю? Спроси у него!
Появились Чеботарев и Скворец. Колька пришел со своим японским магнитофоном, который он привез с Дальнего Востока, из армии, где служил в стройбате.
Ну, Ванек, прощальную, любимую твою, сказал Колька. Костер у дороги!
От музыки, от печальных слов этой песни у Егоркина всегда становилось на душе тоскливо. А сейчас и без того было грустно и томительно, как всегда бывает, когда покидаешь родные места, а тем более в первый раз. Что там впереди? Что?
Егоркин до этого момента как-то не осознавал всей важности сегодняшнего дня. Сколько раз приходилось ему ожидать автобус у сруба, но уезжал он прежде на день-два, зная наперед, что скоро вернется. А теперь покидал деревню, может быть, навсегда. Будет, конечно, приезжать, но гостем, гостем по праздникам. Пристально, прощаясь, оглядывал он родные места: луг с пересекающими его телефонными столбами, появившимися уже на его памяти; тракторную базу, на которой этим летом возился с комбайном, готовя его к уборочной; зернохранилище возле него когда-то был ток, и Ванек вместе с другими мальчишками воровал из вороха зерно, насыпая за пазуху. Потом они меняли у бабки Семушкиной зерно на яблоки. Ток давно перевели на центральную усадьбу, а бабка Семушкина умерла. Ванек смотрел на магазин, на тополя рядом с ним. Смотрел на зеленый финский домик тети Поли, сестры отца, на вишневый сад под его окнами Сердце Егоркина дрогнуло. Мимо тети Полиного сада торопливо шла Валя. Ванек понял, что идет она к нему, к нему! Он сглотнул подступивший комок и метнул быстрый взгляд на приятелей. Когда она подошла совсем близко, Егоркин двинулся навстречу. Вспомнилась она вчерашняя, заспанная, в одной рубашке, вспомнилось, как не вышла к нему, и стало обидно, что не смог провести с ней последний вечер.
Зачем пришла-то? Людей смешить Не смешно! глядя в сторону, буркнул Ванек.
Дурак, я не знала, что ты уезжаешь! тронула его за рукав куртки Валя.
Давай хоть за угол зайдем, а то стоим, как на сцене, покосился на приятелей Ванек.
Они зашли за угол сруба.
Как же ты не знала, я тебе вчера говорил! Он смотрел прямо в глаза девушке и чувствовал, что не те слова говорит, не те. Нашел время обиду выказывать. Последний же день! Последние минуты! Нужны сейчас совсем другие слова, другие!
Говорил Вспомни, как говорил Стекло вон разбил!
Ничего, вставите другое. Стекла в магазине много. Копейки стоит, продолжал он все тем же тоном. А перейти на нужный, сам не зная почему, не мог.