Что-то ударилось о приспущенное боковое стекло, и по нему потекла струйка бесцветной жидкости.
Леонора посмотрела на небо.
- Будет дождь?
- Нет, это какое-то насекомое.
Еще легкий стук по стеклу.
- Ты уверен, что это насекомое?
Щелк, щелк, щелк...
- Подними стекло! - крикнул он, прибавив скорость.
Что-то упало ей на колени. Он наклонился и посмотрел:
- Стекло, быстрее!
Она нажала кнопку, и стекло поднялось. Она тоже посмотрела на свои колени - в подоле юбки лежал, поблескивая, крошечный дротик, какими стреляют из духовых ружей.
- Не прикасайся к нему голыми руками, - сказал он. - Заверни в носовой платок - потом мы выбросим его.
Машина мчалась со скоростью шестьдесят миль в час.
- Это только здесь опасно, - сказал он. - Мы скоро выберемся отсюда.
О стекло все время что-то ударялось и отскакивало, словно крупинки града.
- Зачем это? - спросила Леонора. - Ведь они даже не знают, кто мы.
- Вот именно. Людей, которых знаешь, труднее убивать.
- Я не хочу умирать, - сказала она просто.
Он сунул руку под пиджак.
- Если со мной что-нибудь случится, револьвер вот здесь. Воспользуйся им и, ради Бога, не раздумывай.
Она поближе придвинулась к нему. Машина мчалась со скоростью семьдесят пять миль в час по прямому как стрела шоссе. Они ехали молча.
Опустили стекло, и в машине стало легче дышать.
- Как глупо, - сказала она наконец. - Как глупо разбрасывать по дороге ножи и пытаться убить нас из духовых ружей. Откуда они знают, что в следующей машине не окажется кто-нибудь из их соотечественников?
- Не требуй от них благоразумия, - ответил он. - Автомобиль - это автомобиль. Он большой, он стоит денег. За него можно получить столько, что хватит на всю жизнь. Во всяком случае, они знают, что, если остановят на шоссе машину, ее владельцем наверняка окажется американский турист или богатый испанец, предкам которого следовало бы вести себя поприличней в чужой стране. А если шину повредит свой брат, индеец, что ж, они помогут ему сменить колесо.
- Который час? - спросила она.
В какой уж раз по старой привычке он взглянул на пустое запястье, где прежде были часы. А потом без тени удивления и замешательства вытащил из кармана тепло поблескивающие золотом. Это было год назад. Какой-то туземец впился взглядом в его часы. Он глядел на них с какой-то неистовой жадностью, а затем перевел взгляд на Уэбба. И в этом взгляде не было ни презрения, ни ненависти, ни печали, ни радости. Ничего, кроме удивления. С тех пор он никогда больше не носил часы на руке.
- Полдень, - ответил он.
Полдень.
Перед ними была граница. Они одновременно увидели ее и вскрикнули от радости. Машина остановилась. Сами того не сознавая, они улыбались...
Джон Уэбб высунулся из окна и жестами стал подзывать часового, но вдруг, словно опомнившись, вышел из машины.
Он направился к зданию пограничной заставы, около которого стояли, разговаривая, три низкорослых парня в мешковатых мундирах пограничников. Когда он подошел, они даже не взглянули на него и продолжали свою беседу на испанском языке.
- Прошу прощения, - наконец промолвил Джон Уэбб. - Можно пересечь границу? Нам надо в Хуаталу.
Один из пограничников обернулся:
- К сожалению, нет.
И они возобновили беседу.
- Вы меня не поняли, - сказал Уэбб, тронув за рукав того, кто ему ответил. - Нам надо на ту сторону.
Пограничник отрицательно покачал головой:
- Все паспорта теперь недействительны. Да и зачем вам уезжать отсюда?
- По радио всем американцам предложено немедленно покинуть страну.
- А, si, si. - Все трое закивали головами, заулыбались и обменялись торжествующими взглядами.
- Иначе нам грозит штраф, или тюрьма, или то и другое, - сказал Уэбб.