Дорогая Альма - Михель Гавен

Михель ГавенДорогая Альма

Канонада стихла. За открытым окном наконец можно было различить шелест листвы на вековых дубах, растущих вдоль аллеи, ведущей к бывшей барской усадьбе, где располагался госпиталь. Прохладный ветерок с реки доносил сладковатый запах клевера, смешанный с гарью. Достав сигарету из портсигара, Маренн подошла к окну. Щелкнув зажигалкой, закурила. Солнце садилось за деревьями красным кровавым шаром на западе, а напротивна востоке на темнеющем небетанцевали грозные отблески пожаров. Вдруг за углом послышался шум мотора. Явно не санитарная машинабронетранспортер или танк. «Кто это пожаловал?»  Маренн не успела подумать, как услышала поспешные шаги в коридоре. Дверь распахнулась.

 Фрау Сэтерлэнд  Медсестра Беккер не договорила, ей пришлось посторониться.

 Мама!

Маренн вздрогнула. На пороге стоял Штефан. Запыленный. На лице следы гари. Только что из боя. На руках он держал собаку, немецкую овчарку. Всю в крови.

 Я пыталась сказать герру офицеру, что сюда вот так вот нельзя,  пролепетала Ингрид растерянно.

 Все в порядке.  Маренн кивнула.  Это мой сын. Как ты здесь оказался?  спросила она недоуменно.  Отменили приказ? Насколько я понимаю, ты должен быть сейчас довольно далеко отсюда. И что это?  Она указала взглядом на овчарку.

 Собака.

 Я вижу. Откуда?

 Это потом, мама.  Штефан решительно шагнул вперед.  Она умирает. Мама, помоги. Ты же можешь.  Он посмотрел прямо ей в лицо, прямой, пронзительный взгляд светлых серых глаз.

 Что ж, если еще не поздно.  Маренн быстро подошла, взяла лапу собаки.  Быстро неси в операционную,  сказала Штефану.  Ингрид, пойдете со мной,  приказала медсестре,  будете ассистировать.

 Но у нас же госпиталь для людей,  проговорила та неуверенно, но тут же осеклась, заметив недовольство на лице Маренн.  Слушаюсь, госпожа оберштрумбаннфюрер,  добавила она едва слышно.

 Это сука. Молодая, года два или три. Сильно обезвожена, потеряла много крови. Обе передние лапы перебиты. Еще одна пуля, судя по всему, застряла в легком, но до сердца не дошла Так ты ничего не хочешь мне объяснить?  Маренн внимательно посмотрела на Штефана, сидевшего на подоконнике в операционной.  Что за тайна?

 Выживет?

 Сейчас поставим капельницу, удалим пулю. Думаю, да.

 Тайны нет. Но это не наша собака.  Штефан соскочил с подоконника и подошел ближе.  Их. Большевиков. Одна выжила случайно. Там у этой деревни, название не произнести, наши взяли в кольцо батальон их пограничников, с ними были служебные собаки. Отступали они от Киева. Видимо, уже не было больше патронов, ничего не было. Бросились врукопашную, вместе с собаками  Штефан запнулся.  Собаки зубами рвали глотки. Кровавое месиво. Вызвали танки на подмогу. Нас с нашего направления сорвали, мол, на усиление. Но, слава богу, у нас на переправе, на командирском танке, от жары, видно, башню заклинило. Пока разбирались, доползли только к финалу. Но картина ужасная: люди, собакивсе в кучу, сплошная кровь.

Из них никто не выжил, ни люди, ни собаки. Вот только она.  Штефан с нежностью провел рукой по неподвижному телу овчарки.  Когда уже стемнелослышу, скулит, сразу бросился туда, живая. Она мне не давалась. Хотела укусить, но сил не хватило. Вот только порвала.  Он показал на рукав.  В глазах такое страдание, такая боль. Лежала рядом с парнишкой, совсем молоденьким. Его гусеницей раздавило, все кишки наружу. Он ее своим телом накрыл, вот и жива осталась. Я все понимаю: война. Но чтоб давить гусеницами безоружных людей, а тем более собак

 Ну а щенков ты рядом не видел?  Маренн улыбнулась, стараясь его отвлечь.

 Щенков?  Штефан явно растерялся.  Нет

 У нее недавно были щенки. Три овчаренка.

 Они, наверное, местным отдали. Нет, щенков не видел.  Штефан пожал плечами.  Какие там щенки

 Что ж, пулю вытащу, что дальше?  Маренн наклонилась над раненой собакой.  В танке с собой возить будешь? Она хозяина не забудет. Убежит. Овчарки, сам знаешь, одного хозяина признают.

 Что ж, пусть бежит. Главное, чтобы выжила. Найдет кого-нибудь, кого своим признает.

 А то смотри, могу забрать в Берлин  Маренн заметила как бы невзначай.  Будет нашему Айстофелю подружка. Что скажешь?

 Не знаю.  Штефан вздохнул.  Я был бы рад. Назвал бы ее Альма. Но собаке, как и человеку, на своей земле жить надо, где родилась. В деревне жителям оставлю.

 Ладно, посмотрим. А теперь иди, не мешай,  попросила Маренн строго.  Мне над твоей Альмой серьезно поработать надо. Подожди меня в кабинете. Там еще кофе горячий.

Спустя час она вошла в бывшую музыкальную гостиную хозяйки дома, служившую ей и кабинетом, и спальней, и столовой. Здесь от всего былого убранства остался только расстроенный рояль с простреленной из винтовки крышкойединственная вещь, которую не вынесли из усадьбы те, кто полностью ее ограбил, даже обивку содрали со стен. Штефан сидел на полу, разбирая книги, сложенные стопками под роялем. В пепельнице рядом дымилась сигарета. Услышав ее шаги, вскинул голову. Взглянул напряженно.

 Ну как? Жива?

 Жива, конечно, жива.  Маренн присела на корточки, обняла его за плечи, взяла книгу из рук.  Гегель на немецком. Пролетариату не понадобился.  Положила книгу в стопку.  Сейчас ее привезут сюда. Извини уж, в палатах места нет, все койки заняты. Устроим ей лежаночку здесь, на теплой подстилке у моей походной койки. Она еще не отошла от наркоза, спит. Но уже лапами задними шевелит во сне, точно бегает, и опять скулит. Наверное, видит во сне, как все случилось с ней.

Маренн подошла к кровати, сняла теплое одеяло и постелила в углу за изголовьем.

 Здесь ей будет тепло и уютно. Ночи теплые стоят,  заключила она.  И я рядом. Пока.

 Ты знаешь, кто здесь жил?  окинув взглядом комнату, спросил Штефан.  В этом доме?

 Знаю.  Маренн кивнула.  Княгиня Зинаида Свирская с дочерью. Обеих расстреляли какие-то бандиты, ворвавшиеся в дом в 1918 году. Они под яблонями в саду, здесь же, похоронены.

 Откуда такие сведения?  спросил Штефан, распрямившись.

 От бывшего их управляющего господина Пирогова.  Маренн подошла к походному столу и налила в чашку кофе из кофейника.  Он и сейчас живет здесь. Никуда не уехал, остался. Старую княгиню боготворил. Она ему образование дала, благодаря ей мир увидел, об отце его больном заботилась, точно родной ей был. Куда ж ему ехать? Об их могилках здесь печется. Арестовывали его три раза НКВД. Но жив пока. Только глаз выбили, и нога, переломанная на допросе, плохо срослась, хромает.

 Мама, а как может быть так?  Штефан опустил голову.  То они своих уничтожают нещадно, книги рвут, вот инструмент покорежили, то вдруг собой собаку на поле боя закрывают, чтобы ей выжить

 А как такое бывает, что кто-то из твоих же товарищей ее хозяина раненого гусеницей переехал и не заметил даже, а ты вот эту раненую овчарку из всех других, на поле покалеченных, из груды трупов, вырыл и ко мне привез. А ведь я знаю, тебя никто не отпускал из части, и взыскания не миновать точно. Опять будет разбирательство с привлечением чуть ли не рейхсфюрера.

Она подошла к сыну, взяла за локоть и прислонилась лбом к его плечу.

 Я тебе так скажу: нет народов злых и нет святых. А есть в них злые, и святые, и просто добрые, хорошие люди, и есть злодеи. Иногда этим злодеям удается взять большую власть над общей массой. Но все равно остаются те, кто им не по зубам, кто человеческого в себе не предал и готов умереть за это. И тот парнишка, который собой свою собаку закрыл, он бы в рояль стрелять не стал, я уверена, он бы играть на нем научился. А это все сделали другие люди, им ни собака, ни человекничто не дорого. Но ведь и ты парня бы этого на танке не переехал, верно?  Она взглянула Штефану в лицо.  А кто-то раздавил ему живот, и ты с ним будешь стоять в одном строю. Только от этого ничего не поменяется, ни для тебя, ни для него. Ты не передумал воевать?  спросила она, чуть помедлив.  Еще не поздно подать рапорт. Я обращусь к рейхсфюреру, я уверена, Вальтер поможет. Можно подобрать службу в Берлине или где-то в одной из европейских стран. Хотя бы в Польше. Я говорила тебе, война в России будет очень ожесточенной. Но ты хотел пройти путь, как твой отец