Я и сейчас хочу, как отец, и ни за что не отступлюсь.
Штефан отстранился и отошел к окну.
Нет, я не изменю решения.
Я тебя не уговариваю, ответила она негромко. Хотя ты должен понимать, что мне это непросто. Но я обещала тебе, что ты все сделаешь так, как хочешь. Пусть так. Делай. Но ты знаешь, за что ты воюешь?
Знаю. Штефан повернулся, голос его прозвучал решительно. Чтобы в Германии никогда не было вот так. Он указал взглядом на простреленный рояль. Чтобы Германия никогда не стала большевистской, как того хотят Тельман и Сталин. Чтобы Европа не стала большевистской. Ради старой культуры, ради живописи, которую отец боготворил, и которую большевики презирают. Пусть ради этого надо совершить этот чудовищный бросок на восток
Только вот партия Адольфа Гитлера не самый лучший союзник в подобных устремлениях, негромко возразила Маренн. У меня есть большие сомнения, что это та самая культура, которую боготворил твой отец. Хотя кто знает, лейтенант, художник Генри Мэгон любил прослыть оригинальным. Не уверена, что я знала его настолько хорошо, что с полной ясностью могу сказать, чтобы он говорил об Адольфе Гитлере, во всяком случае в самом начале. Но нацистом он бы не стал, это совершенно точно. Она помолчала, затем продолжила: У нас с тобой нет выбора. Если нас отправят обратно в лагерь, ты и ямы, вероятно, выдержим. А вот Джилнет. Она не выдержит. Она погибнет. И мы должны прикрыть ее собой, как тот парнишка-пограничниксвою собаку. Потому что мы ее любим, и она должна жить. Наши с тобой предкидед, прадед, прапрадедправили Австро-Венгрией более тысячи лет, и как-то они обходились без таких вот походов на Восток ради сохранения европейской культуры, во всяком случае со времени крестовых походов. Они стояли на своих бастионах, и этот самый Восток атаковал их нещадно, в основном османский, конечно. И где теперь те османы? А Вена осталась непреступной твердыней. Ее история, ее слава, ее культура. К чему приведет все это? Она вздохнула. Как бы не к обратному результату.
Фрау Сэтерлэнд
Дверь открылась, медсестра Беккер осторожно вкатила в комнату каталку. Альма лежала на ней, прикрытая простыней, и тихо спала.
Поставьте сюда. Маренн показала на место рядом со своей кроватью. Пусть останется так, не будем беспокоить. И позовите ко мне господина Пирогова, попросила Маренн медсестру. Если он еще не спит. Скажите, что у меня к нему важное дело. А потом можете отдыхать, Ингрид. Знаешь, что я думаю, она обернулась к Штефану, мы оставим Альму ему. Он приютил у себя парнишку-сироту, одиннадцать лет. Отец был военный, погиб. Мать умерла от туберкулеза перед войной. Ехал с бабушкой в эвакуацию, но попали под бомбежку. Бабушку убило осколком. Вот и остался один. Молчун, напуган. Вот будет ему радость. Вместе всё им веселей. Что для мальчишки лучший подарок, как не пограничная собака. Как ты думаешь?
Я согласен, мама. Штефан обнял ее, прижав к себе. Я знал, что ты спасешь ее. Я всегда это знаю.
Мальчишка был очень худенький и бледный, почти прозрачный. Зашел смущенно. Увидев немецкие мундиры, отшатнулся, спрятался за высокого старика с длинными седыми волосами, в потертом черном сюртуке начала века. Тот обнял мальчика за плечи. Отстранив, выступил вперед, прихрамывая.
Ваша помощница сказала мне, что произошло что-то важное, фрау Сэтерлэнд, произнес он по-немецки. Вот и Юра за мной увязался. Он улыбнулся, как бы извиняясь. Весь день канонада грохотала, он боится оставаться один. Простите.
Но я как раз и хотела, чтобы вы пришли с Юрой, герр Пирогов, ответила Маренн мягко. И это замечательно, что вы взяли его с собой. У меня есть к вам большая просьба. Вот взгляните. Она показала на спящую на каталке овчарку. Это собака одного из пограничников, которые погибли там, под Легедзино, она указала рукой на восток, сегодня днем. Служебная собака, которая чудом осталась жива, потому что мой сын, она взглянула на Штефана, стоявшего в стороне, привез ее сюда. Я удалила пулю, сделала перевязку. Но теперь за собакой надо кому-то ухаживать, чтобы она окончательно поправилась. Штефан должен вернуться в часть, я скоро улетаю в Берлин, чтобы доставить наших раненых в «Шарите». И я хотела попросить вас с Юрой Если это возможно, герр Пирогов, оставить собаку себе Мы назвали ее Альма.
Альма! Ты вернулась!
Отбросив руку старика, мальчишка вдруг выбежал вперед, подбежал к каталке и обнял собаку за шею. Из глаз его катились слезы. Я верил, я знал, что ты вернешься! И отец вернется, я верю в это Моя милая, моя дорогая, моя Альмочка Он целовал собаку, а она вдруг открыла глаза и лизнула его в нос, потом снова опустила веки. Маренн прижала ладонь к губамкомок слез сдавил горло. Она не понимала, что говорил мальчик, но догадаться было нетрудно. Штефан положил ей руку на плечо, и она чувствовала, что он тоже растроган.
Вот и нашли друг друга, негромко проговорил Пирогов. Он после бамбежки не говорил совсем, а если хочет что-то сказать, не можетзаикался. Это первые слова, которые он вот так складно сказал. У него отец служил на границе, и у них была служебная собака Альма. Он погиб в тридцать девятом на Халхин-Голе. Они жили там, на границе с Монголией в военном городке. Мать после гибели отца вернулась сюда, откуда родом, к матери. Но вот в марте умерла. Холодная была зима, голодная.
Иван Петрович, это моя Альма! Юра обернулся, залитое слезами лицо осветила улыбка. Я знал, что она жива. И папа Он тоже придет, я знаю.
Да, конечно, я очень рад.
Пирогов подошел к мальчику и, обняв, прижал к себе.
Госпожа доктор подлечит ее, потом мы возьмем ее к себе. Будем жить все вместе, говорил он ласково. И ты не один, и она не одна. И я не один. Хоть кому-то нужен. он повернулся к Маренн, единственный сохранившийся глаз блестел. Спасибо вам, фрау Сэтерлэнд. И господину офицеру тоже. Он поклонился Штефану, и тот смутился, даже покраснел слегка.
Вот видишь, как все устроилось, сказала Маренн сыну вполголоса. Не повезло только Айстофелю. Придется ему поискать невесту в вольере у Мюллера. Пожалуй, герр Пирогов, вы можете забрать Альму прямо сейчас. Ведь вашему воспитаннику так не хочется с ней расставаться! А завтра я навещу вас и сделаю перевязку, ты доволен? Маренн с улыбкой взглянула на Юру. Тот смотрел на нее растерянно.
Фрау доктор предлагает нам сейчас взять Альму к себе, объяснил мальчику Пирогов. Я думаю, это очень хорошее решение. Только боюсь, фрау Сэтерлэнд, я не смогу донести собаку. Он развел руками. Сами понимаете, мне вряд ли удастся спуститься с ней по лестнице.
Это совершенно не должно вас волновать, быстро ответила Маренн. Штефан отнесет ее. Она кивнула сыну. И быстро. Туда и обратно, предупредила она. Пока опять мне не пришлось тревожить просьбами обергруппенфюрера СС Кепплера, чтобы он обязательно принял во внимание твои особенные обстоятельства, которые вынуждают тебя исчезнуть из расположения дивизии вместе с танком, пока остальные члены экипажа пьют шнапс.
Я как ветер, мама. Штефан весело улыбнулся. Никто и не заметит.
Позволь мне в это не поверить. Уж не первый раз.
Штефан уехал под утро. Маренн проводила его до машины. Когда, чмокнув ее в щеку, сын легко вскочил на броню и, махнув рукой, скрылся в башне танка, Маренн заметила на дороге закутанную в цветастый платок женскую фигуру. В руках женщина держала корзину. Разорвав тишину, заработал мотор. Заскрежетав гусеницами «пятнистый» панцеркампфваген, развернулся, поднял облако пыли. Когда машина отъехала, Маренн увидела, что женщина подошла к часовому и что-то говорит ему, пытаясь всучить какой-то сверток.
Унтершарфюрер! Маренн вернулась к крыльцу и вызвала начальника охраны.
Слушаю, госпожа оберштурмбаннфюрер, высокий, молодой эсэсовец подбежал, отдав честь.
А что это там происходит? строго спросила Маренн, указывая на охранника и его собеседницу. Рейхсфюрер не достаточно обеспечивает своих солдат пайком? Приходится побираться у населения?
Нет, что вы, ни в коем случае. Унтершарфюрер смутился. Но понимаете, это лесничиха. Она третий раз приходит. Что говорит, не поймешь. Только повторяет «доктор», «медицин». Это еще можно понять. И все сала кусок пытается всучить. Уже прогоняли ее и угрожали, а она все свое: «медицин, доктор». В госпиталь хочет пройти, как я понимаю, но мы не пускаем, мало ли что там у нее в корзине