Однако Уоллас опрокинул в себя и двойную, даже не поморщившись. Он явно был выпивоха со стажем.
– Зачем вы пришли, Уоллас Грич? – тихо спросил Кристиан. – Что вам здесь нужно?
Уоллас безотчетно коснулся крестика у себя на шее. Потом, как будто желая скрыть этот жест, он провел пальцем по внутренней стороне воротничка и попробовал расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке, хотя она уже была расстегнута.
– Была одна девочка, – сказал он. – Джесси. Такая тоненькая, миниатюрная. С короткими каштановыми волосами и в черном платье. Она часто сюда заходила.
У Кристиана было такое чувство, как будто что-то у него внутри сжалось в холодный тугой комок. Комок превратился в кулак, который сжимал некий жизненно важный орган и разрывал его изнутри. Он облизал губы. Во рту появился противный привкус свернувшейся крови. Он сделал вид, что задумался.
– Джесси. Это было так давно… но я, кажется, помню. Она приходила сюда регулярно, а потом перестала. Лет пятнадцать назад.
– А это было, случайно, не после Марди-Гра… ну, когда она перестала сюда приходить пятнадцать лет назад?
– Да, наверное. – Кристиан снова почувствовал привкус свернувшейся крови.
– Это была моя дочь, – сказал Уоллас.
Кристиан тяжко сглотнул. Ему вдруг захотелось пить.
– И она просто пропала, и все? – спросил он. – А вы обращались в полицию?
– Нет. Джесси была просто неуправляемая. Совсем-совсем дикая. Отца не слушалась совершенно. – На мгновение лицо Уолласа превратилось в трагическую маску Марди-Гра; потом он смахнул слезы и продолжил: – Она все время грозилась уйти из дома. Говорила, что я ей даю мало денег, что я занудный и скучный. Ей нравилось шляться по барам и пить. Она сердилась, потому что я не давал ей бросить школу, хотя она собиралась. Ей было на все наплевать… и в частности – на родного отца. Уоллас снова провел рукой по глазам.
– Я так думаю, девочке было плохо без матери. Лидия – моя жена – умерла, когда Джесси было всего пять. Это было самоубийство, тяжкий грех. Я сам растил и воспитывал дочь. И, наверное, я был никудышным отцом. Когда Джесси пропала, я думал, она убежала с каким-нибудь парнем. И я надеялся, что она вернется, когда у него кончатся деньги. Она говорила такие вещи… такие странные вещи… и знакомые у нее были странные… и если бы я заявил в полицию, она бы меня возненавидела.
– Но почему вы пришли сюда? – Кристиан не мог смотреть Уолласу в глаза. Он смотрел на серебряный крест и на тонкую кожу на шее под ним.
– Ну… когда Джесси пропала, я перетащил все ее вещи на чердак. А когда стало ясно, что она не вернется, я про них как бы забыл. Не хотел даже на них смотреть. Но недавно я про них вспомнил и подумал, что, может быть, там осталась кое-какая одежда, которую можно будет отдать к нам в церковь для ежегодного благотворительного базара. Понимаете, в пользу бедных. – Кристиан кивнул. – И вот, разбирая коробки, я нашел Джессин дневник. Там было несколько записей про вас – и про ваш бар. Похоже, она питала к вам… чувства. Я подумал, она, может быть, вам говорила, куда она собирается ехать. Мне так хочется ее увидеть.
– Я не знаю, – сказал Кристиан. – Она здесь только пила. Со мной почти не разговаривала. Я не знаю, где она и куда собиралась. – Он вдруг поймал себя на том, что по-прежнему таращится на серебряный крестик, и опустил глаза на пустой стакан Уолласа.
Уоллас тяжело вздохнул.
– Налейте еще.
Он выпил еще два стакан виски. Опьянел. Прошелся по бару. Внимательно рассмотрел витраж и черную фанеру на соседнем окне, столики с вырезанными на них инициалами и кругами от пивных кружек, барные табуреты с растрескавшимися кожаными сиденьями. Время от времени он поглядывал на Кристиана, который молча отводил глаза.